Хабаров. Амурский землепроходец

— Так принято говорить, но я-то вижу, что проголодались.

После сытой еды повели деловой разговор.

— Подумал я, Ерофеюшка, и решил, что негоже тебе наносить визит в Казанский приказ наперёд моего визита, — начал свою речь бывший воевода. — Постараюсь подготовить твой, и буду оберегать тебя от возможных лихих нападок чиновной братии.

Следует пояснить, что Казанский приказ управлял сибирскими просторами ещё в течение нескольких лет. Обширность подведомственной земли вызвала настоятельную необходимость создать особый Сибирский приказ, который и был создан в 1637 году. Новый приказ, отделившись от Казанского, стал управлять огромной по территории восточной частью государства, лежащей за Каменным поясом.

— Завтра наведаюсь в Казанский приказ, — продолжал Палицын, — между делом упомяну и о злоупотреблениях Кокорева, и о широком недовольстве им со стороны промышленных людей. Как бывший воевода напомню приказным людям, что промысловики приносят государству великий доход, а значит, не пристало, обижая промысловиков, отваживать их от прибыльного промысла. Выгодно ли это государству?

— Справедливо сказано, — согласился с Палицыным Ерофей Павлович.

— А коли считаешь намерение моё справедливым, наберись терпения. Вернусь из приказа, поведаю тебе, как меня там встретили, и тогда уж решим, как тебе надлежит действовать. Коли приказные станут огрызаться и грозиться всякими карами, попробуем добиться, чтобы принял тебя и выслушал сам глава приказа.

— Когда батюшка, Андрей Фёдорович, намерен посетить приказ?

— Откладывать не буду, завтра же и отправлюсь. Вы с братом располагайтесь в моём доме как гости. Дворецкий подготовит вам светлицу. Много ли с вами вещей?

— Не зело много. Смена верхней одежды да остатки дорожных припасов. Оставили всё это в обозе.

— Пошли брата за вещами. Дам ему в помощь человека.

Утром следующего дня Палицын направился в Казанский приказ. Ерофей Павлович пребывал в томительном ожидании. Андрей Фёдорович вернулся только к вечеру, когда город погрузился в сумерки.

— Ох уж этот чиновный народец. Кишкомотатели, — сказал он с раздражением, войдя в дом.

— Расскажи, батюшка. Есть ли прок от твоего визита? — спросил его Хабаров.

— Есть ли прок? Как тебе сказать. Это с какой стороны посмотреть.

— А всё-таки...

— Сперва дозволь пищу принять. Проголодался за день. Потом обо всём поведаю.

— Ну, вот теперь поговорим, — сказал Палицын, покончив с трапезой. — Согласился меня принять и выслушать какой-то чин. Он оказался старшим приказчиком по сибирским делам. Выслушал, не перебивая. Когда же я спросил его, что он может сказать по поводу изложенного мною, лишь многозначительно почесал затылок и признался, что он ведь далеко не главное лицо в приказе. Пообещал доложить о нашей встрече и передать содержание нашей беседы вышестоящему чину. Этим вышестоящим оказался помощник главного приказного дьяка. Он тоже выслушал меня, качая головой, как будто вникая в каждое моё слово, а в заключение сказал, что окончательное слово принадлежит не ему. Дело у вас, дескать, серьёзное — тяжба меж двумя воеводами, и обращаться надобно мне к главному дьяку приказа. Сей высокий государственный муж и решит, как поступить по моему докладу. И мне снова, в третий уж раз, пришлось излагать всё дело. Повторяя свой рассказ дьяку, не удержался, и сказал в сердцах, что, мол, коли будем потакать таким, как вымогатель Кокорев, растеряем полезных людей, кои приносят государству немалый доход. Не захотят промысловики отправляться в Мангазею, чтобы потом из всей добычи изрядный куш отдавать такому хапуге, как, этакий воевода.

Палицын остановился и отхлебнул клюквенного кваса из большой глиняной кружки.

— И что же на всё это ответил приказной дьяк? — спросил его Хабаров.

— Стал въедливо расспрашивать меня, в чём причина такого недовольства людей Кокоревым? Может быть, мнения о нём пристрастны? Может быть, и я поддался такому пристрастному мнению? Есть ли доказательства лихоимства Кокорева?

— И каков же был ваш ответ?

— Сказал, что такие доказательства есть. А дьяк спросил, кто подтвердит мои доказательства. Тут я отметил твёрдо, что слова мои подтвердит мангазейский промысловик Хабаров, который привёз челобитную, подписанную многими участниками промыслов. Тут дьяк спросил, известно ли мне, о чём та челобитная. Я ответил, что мне её прочитать не довелось, но о содержании её я догадываюсь и поставил бы под ней свою подпись, коли был бы простым промысловиком, обиженным воеводой. На это дьяк мне ответил, что он готов принять и выслушать Хабарова, чтобы разобраться, насколько справедлива челобитная. Вот тут я ему и сообщил, что за этим дело не встанет, поскольку Ерофей Хабаров уже здесь, в Москве.

В один из ближайших дней Ерофей Павлович, напутствуемый Палицыным, направился в Казанский приказ. Прыткий подьячий провёл Хабарова через ряд рабочих помещений, где чиновные люди, склонившись над столами, скрипели перьями, до самых дверей в палаты приказного дьяка. Мысленно Ерофей Павлович осенил себя крестным знамением, ожидая встречи с суровым и грубым чиновником, слухи о котором ходили нелестные.

— Вот ты какой, Хабаров! — такими словами встретил Ерофея Павловича дьяк Казанского приказа. — Давай свою писанину. Сам писал или только взялся доставить в Москву?

— Писали всем миром, — ответил Хабаров, — а я один из многих подписался.

— Чем же вам Кокорев не угодил?

— Мздоимством, вымогательством. Многих промышленных людей воевода обобрал. Тут, в челобитной, всё написано.

— Почитаем.

Дьяк углубился в чтение челобитной и, не спеша прочитав её до конца, перечитал ещё раз.

— Это всё правда? — спросил он Хабарова. — Не возвёл ли ты напраслины на Кокорева?

— Это всё правда. Самая подлинная. Никто же не собирался возводить напраслины на воеводу Палицына. О нём ни одного плохого слова не скажешь.

— Послушать тебя, так выходит... Палицын — этакий ангелочек без крылышек, а Кокорев — исчадие ада.

— Вроде бы и так. Могу поклясться перед образами, что всё написанное в челобитной истинная правда.

Дьяк помолчал, задумавшись. Потом произнёс медленно, с расстановкой:

— Иди-ка пока домой, Хабаров. А мы взвесим всё, подумаем и разберёмся, а когда примем решение, то поставим тебя в известность.

Хабаров вернулся в дом Палицына с неопределённым чувством. Дьяк, по многим отзывам был человеком крутым и занудным, а его выслушал более или менее спокойно. Голоса не повышал, не сквернословил. Пообещал дело разобрать. Однако своего отношения к челобитной никак не выказал.

— Всё неплохо. Совсем неплохо, — сказал поощрительно Палицын. — Посмотрим, как дело пойдёт далее.

Вскоре дьяк снова вызвал Палицына.

— Челобитную этого самого, как его... — так начал свой разговор с ним приказной дьяк.

— Хабарова, — подсказал Палицын.

— Вот именно, Хабарова. Челобитную его читал?

— Не пришлось, — слукавил бывший воевода, чтоб не осложнять положение Хабарова и своё.

— Не читал, так почитай.

Дьяк протянул Палицыну лист с чётким рукописным текстом. Над бумагой, как видно, усердно потрудился писарь-грамотей.

— Что скажешь?

— Скажу, что всё правильно написано. И я бы подписал такую бумагу, кабы был простым промысловиком.

— И что советуешь сделать с сей бумагой?

— К сведению принять.

— Это и так понятно, а ещё?

— Воеводу Кокорева, как доверие государя не оправдавшего, от воеводства отстранить и отозвать в Москву.

— И как с ним дальше советуешь поступить?

— Это уж на твоё усмотрение, дьяче.

— Легко сказать — на твоё усмотрение. Мздоимцы развелись в каждом приказе. Не посадить же всех чиновных людей в ямы, не заковать в оковы только за то, что у каждого промысловика отбирается малая толика добычи. Если бы за такие дела каждого судить, не хватило бы на Руси на всех злоумышленников темниц.

— А как же с Хабаровым поступить?

— А пусть отправляется до дому. Можешь поблагодарить его от моего имени за усердие.

— Непременно так и поступлю.

Ерофей Павлович и брат его Никифор возвращались обратно из столицы вместе с обозом устюжского купца. Обоз нагрузили разными товарами, которые могли пользоваться спросом в Великом Устюге. В Сергиевом Посаде задержались на пару дней. Отстояли в главном храме монастыря воскресную службу. Поклонились Сергию Радонежскому и отправились в дальнейший путь.