Хакер Астарты

Галина Николаевна сделала паузу и посмотрела. Она умела увлечь слушателей ходом своей мысли. Мы с Дулей замерли, ожидая.

— Он ей сказал, что у него будет ребенок. Двадцать лет они прожили вместе, и у них не было совместных детей. Теперь у него появилась молодая жена, и он похвалился — на седьмом месяце. Этого она перенести не смогла.

— Почему?

— Она его любила, — буднично сказала Галина Николаевна.

У нее получилось эффектно, и прежде, чем успел осознать и усомниться, я поддался эффекту. Охваченный ужасом, я плохо соображал.

На Дулю это не произвело впечатления:

— Зачем же она про квартиру?

— Вот! — одобрила вопрос Галина Николаевна. — Она не может признаться самой себе, что любит! Он ее бросил, а теперь он будет счастливым отцом! И тут еще, учтите и это, участвует другой мужчина, которому она наверняка говорила, что Кобзева презирает! И сама в это верила! Нет, как хотите, женщине иногда легче признаться в умышленном убийстве, чем в любви. Это могут учесть при определении меры. Она отомстила за свою любовь.

Подавленный, я все же попытался сопротивляться:

— Откуда вы знаете?

— Из материалов дела. Она из гордости сама себя оговаривает, придумывает какой-то нелепый материальный интерес. Думаю, ближе к судебному заседанию одумается. Пять лет и десять лет — это, знаете, разница. Остынет и начнет думать, как дальше жить, — Галина Николаевна посмотрела на часы на запястье и как бы спохватилась: — Так вы, прошу прощения… ах, да, Сергей Палыч просил, чтобы я помогла вам повидаться. Мне положено свидание с ней, но вам…

— Может быть, она послушает Наума, — сказала Дуля. — Он единственный ее друг.

Галина Николаевна посмотрела с сомнением, но отказать эксперту по каким-то причинам не могла.

Когда пригородный автобус, выбравшись из минских улиц, миновал несколько поселков и с какого-то холма мы увидели Новинки — обнесенный высоким забором больничный городок с асфальтовыми улицами и трехэтажными корпусами, — я струсил. Зачем я ехал? Что я ей скажу? Да не до меня ей, что бы я там ни сказал! Опять это еврейское влезание в душу! Как я ненавидел это в других! Но ведь не мог же я не попытаться увидеть ее!… Рядом Галина Николаевна читала уголовное дело, толстой своей дубленкой притиснув меня к замерзшему стеклу. По телефону она предупредила, что меня, скорее всего, не пропустят, и я уже мечтал об этом.

Автобус остановился напротив проходной. Это была республиканская психиатрическая клиника. Галина Николаевна звонила по внутреннему телефону Сергею Павловичу, потом сидели в креслах, как в аэропорту, и ждали не меньше часа, пока не пришло нужное телефонное распоряжение и нам выписали пропуска на территорию клиники. Сразу за проходной попали на площадь с киоском «Союзпечать» и голым сквериком с бурыми, надвинутыми бульдозерами снежными холмами. Миновав несколько кварталов трехэтажек, оказались на окраине. Больничные корпуса сменились мастерскими, бетонными боксами гаражей и котельной с высокой фабричной трубой. Отделение судебной экспертизы, как крепость внутри крепости, было обнесено собственным высоким забором с колючей проволокой поверху и сторожевой вышкой, на которой стоял часовой в бушлате. Галина Николаевна нажала кнопку звонка у бронированной калитки. Вышел дежурный милиционер, и нас провели через калитку и через дверь больничного корпуса в узкий холл, кончающийся решеткой от пола до потолка и от стены до стены. За решеткой был виден короткий коридор с несколькими мощными тюремными дверьми.

По эту сторону решетки находились помещения администрации и экспертов, и через открытую дверь ординаторской мы увидели крупную седую голову Сергея Павловича. Тот был занят с уголовником. Детина с бритым дегенеративным черепом и впалыми щеками, развалясь на стуле, видимо, острил и явно получал удовольствие от разговора. Сергей Павлович тоже улыбался. Слов слышно не было. Со стороны казалось, что беседуют друзья. Галина Николаевна, ожидая, присела на единственный в коридорчике стул. Она мгновенно взопрела и расстегнула дубленку. Сергей Павлович, занятый собеседником, показал жестом, чтобы взяли из ординаторской второй стул.

Появился милиционер, увел подэкспертного (поехала вверх решетка, впустила, опустилась, милиционер запер замок), и Сергей Павлович пригласил в кабинет. Он был крепкий, с красивой седой волной над красным лицом гипертоника. Полный впечатлений, делился ими с Галиной Николаевной — тот, кого увели, «дурил голову».

— Как наша? — спросила она.

— Ничего, хвост трубой, — сказал эксперт. — Володю до белого каления довела: то не так, это не так, в коридоре шумят, женщин в туалет строем водят…

— Почему строем?

— Людей нет по одной водить. Одна просится — ведут всю палату.

Решетка снова поехала вверх, опустилась, и тот же милиционер, заперев замок, привел Ольгу Викентьевну. Впрочем, было не похоже, что ее ведут. Она и не замечала милиционера. У нее появилась пружинистая походка. Вот только улыбалась слишком весело. В свитере с горлом — я узнал свитер Тани — и шерстяной юбке, лиловой, самой своей нарядной, направилась прямо к стулу, на котором прежде сидел дебильный уголовник. Улыбнулась Сергею Павловичу и приятно удивилась:

— Наум?

Она плохо понимала, что происходит. Уже потом, в середине разговора, когда инициативу прочно взяла Галина Николаевна, а Сергей Павлович как бы устранился и косил глазом в бумаги на столе, взгляд Ольги Викентьевны стал время от времени недоуменно останавливаться на мне. Она пыталась понять, почему я здесь.

— Слушай, Кобзева, — говорила Галина Николаевна, — ты что, бумагу казенную экономила? Хоть бы написала, что раскаиваешься в содеянном.

— Разве там нет? — удивилась Ольга Викентьевна. — Конечно, надо написать.

— Ты раскаиваешься.

— Я впишу.

— Все твое объяснение надо переписать, все. Ты все про жилплощадь. Это несерьезно.

— Как же несерьезно?

— Ну не мотив это. Никто вас не выгнал бы на улицу.

— Этого я не знаю.

— Не выгоняют женщину с ребенком на улицу, не бывает так.

— Все бывает.

— Никто не поверит, что ты из-за этого…

Галина Николаевна не договорила. Ольга Викентьевна молчала. Поняла, что ее ответа ждут, и сказала:

— Мне нечего сказать.

— Почему же нечего, ты столько пережила, он тебя предал, единственный человек, на которого ты могла положиться… Кстати, зачем он приходил на эту дачу? Рубль сшибить? Или хотел тебе что-то сказать?

Сергей Павлович перевел внимательный взгляд с бумаг на лицо Ольги Викентьевны.

— Не знаю, — сказала она.

— Вы поссорились.

— Я все написала.

— Ты написала так, что тебе влепят на всю катушку.

— Что ж я могу сделать?

— Ты не собиралась убивать. Ты действовала в состоянии аффекта, потому что любила его и надеялась, что он к тебе вернется. Почему ты отрицаешь это? Я тебе подсказываю — ты не хочешь понимать. Да ты просто ненормальная. Не можешь сломить свою гордость. Перед кем, милая? Перед твоим Иванычем, который тебя уже с потрохами продал?