Халтурщики

— Да как-то страшновато.

— А мне любопытно, — подзадоривает его Кэтлин. — Я хочу лучше понимать себя. Или, да храни меня бог, самосовершенствоваться. К тому же я тебе доверяю. Твоему мнению. Ты умный.

— Ты с этим своим умом!

— Что я с умом?

— Ты только об этом и думаешь, кто кого умнее. И себя со всеми сравниваешь.

— Это не так.

— Если ты займешь оборонительную позицию, у нас не получится честного обмена мнениями.

— Если я пообещаю этого не делать, ты согласишься?

— А тебе не кажется, что это глупо? Так друг друга анализировать? Выяснять, хороши мы в постели или нет, это уже слишком. Как-то пошло, нет?

— Вот поэтому ты и ушел из журналистики, а я осталась: я между интересным и пошлым разницы не вижу. Да ладно, давай! Повеселимся. Будь безжалостен. Говори что угодно.

Он ерзает на стуле, потом кивает:

— Ладно, если ты так хочешь.

Кэтлин радостно хлопает себя по бедрам.

— Я всегда надеялась, что мне представится такая возможность. Давай я закажу еще по одной, пока готовлюсь к твоей безжалостной критике. — Ожидая, когда им принесут еще по бокалу совиньона, Кэтлин звонит Мензису и предупреждает, что в ближайшие пятнадцать минут ее на связи не будет. И отключает «блэкберри».

— Четверть часа? — удивляется Дарио. — И всего-то, чтобы разнести друг друга в пух и прах?

— Мы не будем разносить друг друга в пух и прах. Мы честно выскажем свое мнение. Вот на что я рассчитываю. И не жалей меня: скажи, что у меня отвратительный зад, или что я ужасна в постели, или что там еще. Правда.

— Значит, ты хочешь узнать про секс?

— А что, есть что сказать про секс?

— С чего ты взяла?

— Есть, я же вижу.

— Дай подумаю. — Дарио ненадолго замолкает. — Ну, это не так уж серьезно. Просто ты была, наверное, слишком агрессивна.

— В каком плане? В сексуальном?

— Да. Я тебя слегка побаивался.

— Ты меня боялся шесть лет?

— Я знаю, это звучит жалко. Трудно объяснить. Как бы чувствуешь, что тебя трахают, а не…

— А не ты сам трахаешь меня, — неловко дополняет Кэтлин. — Продолжай.

— Хотя, в то же время, тебе словно не хватало задора. Секс с тобой казался не сексом, а чем-то другим. Не знаю, как сказать — каким-то иным процессом.

— Тогда я не думала, что настолько тебе отвратительна.

— Ну вот, ты начинаешь обороняться.

— Нет.

— Что, будем продолжать, Кэт? Как-то неприятно стало.

— Нет-нет. Мне интересно.

— Просто мне…

— Нужна была более покорная женщина.

— Скорее просто менее агрессивная. Это плохо?

— Тебе с самого начала следовало заняться Руби.

— Я понимаю, что ты шутишь, но, наверное, именно это и привлекло меня в ней.

— Тебя привлекают женщины, которые начинают рыдать, когда ты покупаешь им выпить?

Дарио молчит.

Кэтлин говорит:

— Прости. Хотя забавно, что тебе не нравилось то, что я подчиняла тебя себе. А мне не нравилось, что ты был таким пассивным, и мне всегда приходилось брать инициативу на себя. Знаешь? Боже, в твоих устах все звучит так, как будто я бегала за тобой, истекая слюной.

— Ну, совсем без слюны не обходилось, — шутит Дарио.

Она смеется.

— Ну вот, — говорит она, шумно выдыхая, — все оказалось не так сложно. Еще что-нибудь?

— Да вроде нет, — колеблясь, говорит он. — Хотя, было еще кое-что — не про секс. Просто я всегда считал, что у тебя инструментальный подход к людям. Так говорят по-английски? То есть ты всегда во всем искала выгоду. Я помню, как ты знакомилась с людьми — прямо видно было, как у тебя в голове крутятся шестеренки, ведутся подсчеты.

— Послушать тебя, так я была совсем ужасна. Ты же меня… — на слове «любил» Кэтлин запинается. — Ты говорил, что я тебе очень нравилась.

— Да это вовсе не критика.

— Нет, нет, это больше похоже на комплимент, — с сарказмом комментирует Кэтлин. — Может ли быть так, что на твои взгляды просто повлиял мой уход?

— Я уже из-за этого не переживаю. Я рад, что ты ушла. Если бы ты осталась, я бы не встретился со своей женой, у меня бы не было Масси. Я тебя действительно любил. Но у тебя тогда на все имелись свои мотивы.

— А противоположность этому какая? Тупость? Да уж, надеюсь, что у меня имелись мотивы. Все разумные поступки чем-то мотивированы.

— Странная мысль.

— Итак, подведем итог. Я склонна подавлять мужчин, расчетлива и не способна любить. Милый портретик. Если я и была такой, то это все от неопытности. Мне было двадцать с небольшим. Но, — продолжает Кэтлин, — тут мне уже начинает казаться, что ты малость наивен. Ты что, хочешь сказать, что тебе от людей ничего не нужно? У тебя, что ли, нет своих мотивов? У каждого человека они есть. Обрисуй мне какую угодно ситуацию, и я назову тебе мотивы человека. Даже у святых были мотивы — наверное, они хотели чувствовать себя святыми.

— Звучит довольно цинично.

— Это реализм.

— Циники всегда так говорят. Но, скажи честно, Кэт, ты все просчитываешь? Даже в личной жизни?

— Наверное, нет. Не так, как раньше. Признаю, с тобой вышло плохо. Но все же суть любых отношений заключается в том, что ты что-то получаешь от другого человека.

— Я иначе это воспринимаю.

— А зачем ты целуешь женщину? — спрашивает Кэтлин. — Чтобы доставить удовольствие или получить?

Вечером за ужином Найджел ее раздражает. Он жалуется, что в газете уже опубликовали статью о Всемирном экономическом форуме в Давосе, хотя до его начала еще полно времени, а о Всемирном социальном форуме в Найроби — ни слова. Он говорит, что основной массе СМИ интересны лишь дела белых богачей. Кэтлин объясняет, что репортеров в Африке у них нет, поэтому статью о Всемирном социальном форуме писать было некому. Найджел открывает рот, чтобы оспорить этот аргумент, но потом закрывает его.

— Ты можешь со мной не согласиться, — говорит она.