Хамелеон 2
Шрифт:
— Совершенно верно, — весьма удивившись, что прошедший в ангар незнакомец обращается к нему на русском языке, тем не менее, кивнул головой один из наиболее опытных республиканских пилотов. Попав в Испанию еще в 1922 году, он, вместе с рядом бывших сослуживцев, очень скоро поступил на службу только-только начавших активно развиваться морских военно-воздушных сил королевства. Он же единственный из всех русских пилотов-эмигрантов не подался на сторону мятежников, которых в ряде новостных изданий уже начинали обозначать как «белые», тем самым ставя знак равно, между нынешними событиями в Испании и полтора десятка лет, как отгремевшей гражданской войной в России. — С кем имею честь?
— В местных краях с недавних пор известен, как Алехандро Сильвер, — приподняв традиционный для испанского республиканца берет, шутливо представился Геркан. — По факту же — Серебров Александр Никифорович, кинооператор Московской студии кинохроники, — озвучил он следом часть разработанной для него легенды. — Прибыл снимать документальный фильм
— Что же, приятно познакомиться, Александр Никифорович. Или мне лучше обращаться к вам — товарищ Серебров? — пожимая протянутую визитером руку, поинтересовался битый жизнью авиатор. Всё же любой приезжий из нынешней Москвы по определению мог быть только и исключительно «товарищем».
— Лучше всего будет, дон Алехандро! — не принял Александр игры нового знакомца в господ и товарищей, «белых» и «красных», предложив взамен свою, не позабыв при этом открыто и заразительно рассмеяться. — А что? Чем я хуже рыцаря печального образа! — сделал он отсылку на дона Кихота, одновременно демонстрируя тем самым свое происхождение не от сохи, дабы чуть больше расположить к себе этого, необходимого ему, человека. — У меня даже свой Росинант дома остался! Ну а я, соответственно, могу обращаться к вам — дон Мигель! Если вы не против, конечно.
— Так-то я не против, — слегка усмехнулся в ответ на выданную в его сторону волну экспрессии Крыгин. — Только учтите, что за «дона» кое-где уже начинают бить морду, не сильно обращая внимания на внешний вид, — не убирая насмешливого выражения со своего лица, окинул он взглядом фигуру гостя. Помимо щегольского по местным понятиям берета, тот уже был выряжен в синий комбинезон моно и берцы на высокой подошве, купленные Герканом еще в Париже. Прямо-таки готовый боец, если не считать отсутствия оружия! — Так что при большом стечении народа порой лучше обращаться друг к другу камарада Алехандро и камарада Мигель.
— Камарада, так камарада, — махнул на такое рукой краском, как бы демонстрируя, что ему вообще всё равно. — Да, кстати, чтобы вы меня не считали каким-то проходимцем, вот, извольте ознакомиться с выданным мне мандатом. — Порывшись в висящей на втором плече сумке, выудил он «вездеход», буквально выцыганенный у Хосе Хираля Перейры — премьер-министра, также параллельно державшего портфель морского министра. — Отныне и на ближайшую пару недель, вы с одним из тренировочных самолетов поступаете в моё полное распоряжение.
О том, какими окольными путями он поначалу пробивался на прием к этому человеку, можно было написать отдельную приключенческую книгу, полнящуюся интриг, погонь и даже стрельбы. Одним вечером его реально чуть не подстрелили в Мадриде, когда из окон посольства Финляндии ударили винтовочным залпом по проходящему мимо него патрулю республиканцев, следом за которым двигался и Геркан. Но по причине отсутствия всякого таланта к писательскому ремеслу, делать он этого не планировал. Ему вполне хватило того, что успех, в конечном итоге, был достигнут. Правда, пришлось раскрыться перед другой, куда более весомой, «шахматной фигурой Сталина» — послом СССР в Испании — Марселем Израилевичем Розенбергом, чтобы получить добро на определенное «нахальство». А всего и требовалось, оказывается, что подойти к охране здания правительства да напрямую сказать, что он является личным посланником Сталина к премьер-министру Хиралю.
Впоследствии Розенберг даже изволил громко смеяться, когда Геркан отчитывался перед ним об успехе данного своего мероприятия. Этот дипломат-разведчик, вхожий в высшие банкирские и политические круги Европы, даже выразил свою благодарность Александру за перетягивание тем части внимания от него на себя. Ибо слишком многие подозревали именно посла в работе на советскую разведку, что изрядно мешало его работе. Подозревали, но никак не могли доказать, чтобы со скандалом выпереть его с тех дипломатических вершин, на которые он уже смог забраться за последние полтора десятка лет и где разведчиков не жаловали совершенно. Точнее сказать — провалившихся разведчиков и шпионов, ибо ценили мастерство. Так что неожиданно появившийся в зоне его внимания краском оказался очень даже кстати. И «гроссмейстер тайной дипломатии», как кое-кто и кое-где именовал Марселя Израилевича, с удовольствием использовал «пешку Сталина» в ряде своих собственных партий. Использовал и даже не догадывался, что эта самая «пешка» смотрела на него, как на покойника, поскольку до 1 августа 1938 года этому дипломату не суждено было дожить — он будет расстрелян куда раньше. Потому в данном конкретном случае это «пешка» воспользовалась руками одного из игроков высшей лиги, чтобы оказаться на той клетке, что ей была необходима в данный момент.
— Меня допустят до штурвала? — аж несколько опешил Крыгин, поскольку после перехода на сторону мятежников всех прочих русских пилотов-эмигрантов, ему более
не доверяли поднимать крылатые машины в воздух. Опасаясь, что он тоже махнет вслед за бывшими сослуживцами и земляками. Хотя и не гнали со службы вовсе, прекрасно осознавая, сколь хорошо тот её знает в отличие от очень многих местных офицеров.— Именно! И лучше бы нам с вами обзавестись каким-нибудь гидропланом. Это возможно? — мило так улыбнулся Александр, решив сперва поинтересоваться осуществимостью одной из немаловажных частей намеченного им плана, так сказать, мирным путем. В ином случае ему пришлось бы идти на поклон или же ругань к местному командованию, которое пока еще даже не было в курсе, что у него временно забирают пилота. Бардак в стране был такой, что он смог пройти на военный аэродром, лишь предъявив караулу на воротах свой «вездеход», вовсе минуя офицеров части, убывших почти всем составом на обед в один из ближайших ресторанов. Потому не было ничего удивительного в том, что шпионаж цвел и пах в Испании всеми доступными красками и ароматами.
— Всё будет зависеть от степени важности имеющегося у вас на руках документа и отношения к нему местного руководства, — лишь пожал плечами в ответ авиатор. — А так, конечно, возможно. Почему бы нет? У нас имеется несколько устаревших летающих лодок MS-62, применять которые в боях уже совершенно невозможно. Слишком тихоходные и, скажем так, обветшалые для непосредственного участия в сражениях. Но не переживайте, — заметив вылезшее на лицо собеседника хмурое выражение, тут же принялся успокаивать того морской летчик. — Разваливаться в воздухе им тоже пока еще рано. Ресурс, что у планеров, что у двигателей, остался вполне достаточный. На сотню взлетов и посадок любой из имеющихся машин вполне хватит. — Да, ресурс самолетов с деревянным каркасом всегда считался не только по летным часам, но и по количеству удачных приземлений. И зачастую тысяча — полторы возвращений на земную твердь или же морскую гладь являлись максимумом для конструкций подобных аэропланов, после чего их, либо отправляли на капитальный ремонт, либо списывали в утиль.
— В таком случае, не сопроводите ли меня к своим командирам, чтобы мы смогли решить этот вопрос? Не терпится, знаете ли, приступить к работе по профилю! — прихватив за рукоять, потряс Геркан своей камерой.
Всю последующую неделю они провели в полетах. С позволения руководства авиационной школы на выделенном им гидроплане были закрашены все символы государственной принадлежности и вместо них на фюзеляже и крыльях намалевали очень крупными буквами французское слово «PRESSE», что означало — «ПРЕССА». Ни удрать, ни отбиться, от самого завалящего истребителя у полностью разоруженного MS-62 не имелось никакой возможности, отчего полагаться обоим приходилось лишь на собственное зоркое зрение да это самое слово. Машины данного типа имелись у обоих сторон конфликта, потому у Геркана теплилась надежда, что прежде чем открывать огонь, к ним подойдут поближе, что одни, что другие. И, опознав гражданскую машину, тем более машину имеющую отношение к средствам массовой информации, не станут тратить на неё патроны. Да и лезть в самые жаркие места Александр вовсе не планировал, отчего возможность повстречать в воздухе вражеский истребитель сводилась практически к нулю. Но береженого, как известно, и Бог бережет. Так-то он уже располагал общей информацией о ближайших двух годах хода гражданской войны в Испании и потому прекрасно знал, что и как следует докладывать тому же Сталину при их будущей беседе. А вот заранее разведать запасной путь собственного отхода и подготовиться к операции по вполне возможной экспроприации в свою пользу определенных ценностей, было крайне необходимо. Именно поэтому ему требовался русскоговорящий пилот, которого можно было шантажировать судьбой оставшейся в России родни, и гидросамолет способный добраться от Лос-Алькасарес до побережья Франции без промежуточных посадок.
О да! Геркан, которому откровенно надоело играть роль шпыняемой всеми подряд пешки, ни много, ни мало, нацелился на откусывание своего куска от пирога золотого запаса Испании. Четвертого по величине во всем мире, между прочим! Та же американская газета «Нью-Йорк Таймс» оценивала хранящиеся в подвале Банка Испании запасы драгоценного металла в 635 тонн чистого золота! Огромные деньги, что могли даровать любому наложившему на них свою лапу невероятные возможности! Но и опасные. Очень опасные. Мало того, что для вывоза подобного веса виделось необходимым иметь под рукой не самый маленький грузовой пароход и десятки, если не сотни привлеченных со стороны помощников, так еще и впоследствии требовалось как-то суметь удержать всё экспроприированное в своих руках, не допустив вполне возможной конфискации при последующей реализации. Позволить себе нечто подобное могли разве что сильнейшие из государств, но никак не частные лица. Разве что ну очень непростые частные лица, к числу которых сам краском уж точно никакого отношения не имел. Да даже если бы нашелся уникум сподобившийся провернуть нечто подобное, такого человека, несомненно, отыскали бы даже на дне Марианской впадины и вытащили оттуда на дневной свет, чтобы поспрашать за золото, на которое уже давно нацелились очень многие, как в среде международных игроков, так и в стане нынешнего правительства Испании. А вот тонн десять — пятнадцать вполне себе виделось возможным прихватить под шумок. Особенно зная наперед, кто, как, где и когда собирался вывозить большую часть этого самого золота в Москву.