Ханна

— Сколько у вас есть в наличии? Три тысячи, да, три тысячи с хвостиком, учитывая июньские поступления. Этого может и не хватить. Фурнаки захотят, чтобы вы вложили больше.

— Тем хуже.

— Знаете ли вы, что такое кредитная линия?

— Размер в талии, который уменьшается или увеличивается в зависимости от темперамента.

— Очень смешно! Однако банкиры не разделяют этой мысли. Я объясню вам, что они называют этим термином, хотя чувствую, что это неосторожно с моей стороны. С вашей головой вы скоро будете знать больше, чем я. В этом случае мои услуги вам не понадобятся и вы выставите меня вон.

— Бедный, бедный Полли.

— Ханна, иногда, когда я смотрю вам в глаза, мне кажется, что я вижу, как в них движутся косточки китайских счетов. Вы когда-нибудь видели, как китайцы считают? Шлеп, шлеп — очень быстро и всегда в свою пользу. Это свойственно и вам.

— Так я, по-вашему, сейчас пытаюсь вас обсчитать?

— Не стройте мне глазки, а то мы потонем. В Европе и в Америке я видел удивительные вещи… В Париже, например, немой Рейно показывал пантомиму света и тени. Ее действующие лица двигаются, они почти живые и не похожи на фотографии, какие можно видеть у Ньепса или Исмана. А в Америке некий Эдисон создал аппарат и назвал кинематографом… Да-да, изображение там движется, и можно было бы видеть, как вы крутите ваш зонтик или как вы улыбаетесь, если бы они засняли вас. Ваши глаза, Ханна, похожи на волшебный фонарь. Боже милостивый, мне кажется, то, что я только что сказал, — дьявольски поэтично! Сколько времени я не спрашивал, хотите ли вы выйти за меня замуж?

— Около двух дней.

— По-прежнему нет?

— По-прежнему.

— Ханна, кредитная линия — это предел, который банкир устанавливает для избранного клиента, потолок, который этот клиент не в состоянии немедленно оплатить, и определяется он степенью доверия к клиенту, оценкой его недвижимости, дружбой клиента с банкиром, его светскими связями или совместной игрой в гольф. В Объединенном банке Австралии работает длинный косой парень, с которым я учился в колледже. Хотя он и банкир, но совсем неглуп. Я даже боюсь, что мы с ним какие-нибудь дальние родственники. Его фамилия Агванто. Для вас я, пожалуй, смогу уговорить его ссудить тысяч двадцать пять — тридцать.

— Нет!

— Но вам почти не придется платить процентов.

— Все равно — нет.

— Ну а как мне убедить семью Фурнаков вкладывать в дело больше, чем вы?

— Я буду платить им ежемесячно по мере поступления денег и только теми деньгами, которые у меня будут в наличии.

— Они будут не очень этим довольны.

— Мне наплевать!

— Ну и словечки у вас! Я попробую убедить их.

— Твейтс, вам пора браться за весла.

— Есть, шеф…

* * *

Косметический салон (название, довольно далекое от сути, ведь там вовсе не собираются лечить, а лишь дадут кое-какие советы, то есть это не более чем магазин) был открыт на Бурк-стрит, на берегу реки, неподалеку от дома, где заседала городская администрация. Свой первый салон чая, в отличие от Сиднея, Ханна открыла в другом месте, ближе к центру города, чтобы больше не смешивать кондитерские изделия, кремы и туалетную воду. Он, этот салон, имел террасу на манер варшавских садов Сакса и утопал в цветах.

Оба салона в мгновение ока стали местами массового паломничества. Это и не удивительно, ибо Ханна виртуозно повторила свой трюк со шкатулками. Роберт и Дина Уоттс привезли с собой сто двадцать шкатулок, из которых девяносто были немедленно распроданы. К тому же теперь у нее была солидная поддержка. Клейтон Пайк прибыл из Брисбена специальным поездом в сопровождении жены, дочерей, невесток и друзей из Квинсленда. Он организовал несколько приемов, которые давали в честь Ханны (правда, она по-прежнему отказывалась на них танцевать). Это была прекрасная реклама. Кроме того, Фурнаки-старшие сами обладали довольно значительной клиентурой в самом Мельбурне и в провинции Виктория. Они пригласили на открытие больше двухсот человек. Наконец, Полли, порывшись в своих многочисленных кузенах, вытащил откуда-то адъютанта губернатора — "он у нас самый глупый в семье, и мы решили сделать из него военного". Салоны открывали в конце июня — начале июля. Это может быть, и не столь уж благоприятное время, но Ханна не хотела ждать. Что сделано — то сделано. Она, как обычно, все считала и пересчитывала: самое меньшее, на что она могла рассчитывать после объединения с Фурнаками, — это около трех тысяч фунтов в месяц сразу же с первых недель работы. Полли, который был настроен более оптимистично, говорил о четырех тысячах.

— А может, и больше, начиная с сентября — ноября. Вы и сами, Ханна, представить себе не могли, насколько нужно и важно организованное вами дело. Через год вы начнете платить мне гонорары, и мне не придется выпрашивать деньги у моей тещи Лицинды. Бедняжка, каково ей будет без меня! Да нет, того шиллинга пока хватит, уверяю вас. Я с удовольствием смотрю, как вы ворвались в эти джунгли и — пока — продвигаетесь без всякого сопротивления. Этого мне вполне достаточно. Во Франции, Ханна, рассказывают историю об одном из моих соотечественников, который изо дня в день следовал за цирком в надежде однажды увидеть, как тигр съест дрессировщика…

— Я похожа на дрессировщика, Полли?

— Да, на дрессировщика, ростом от горшка два вершка, обернутого в кружево. И еще я надеюсь, что женюсь на вас, хотя и не очень в это верю.

Она предложила Клейтону Пайку отменить их пари: у нее было слишком много шансов выиграть.

— К тому же я уверена, что, даже выиграв, вы все равно не взяли бы моих денег…

Он зашелся в приступе смеха.

— Ну уж нет, моя милая полячечка! Спор есть спор, и я буду вас преследовать аж до островов, населенных папуасами, чтобы получить мои деньги.

— Так я вам и поверила. Во всяком случае, вы сами финтите в этой игре и помогаете мне одержать верх. Разве так играют? — И она добавила — Вы никогда бы так не поступили, если бы я была мужчиной.

Он оглушительно расхохотался: а ведь и правда, она женщина, он тоже это заметил, и если бы ему было лет на сорок меньше…

— …мне пришлось бы заняться вашими пеленками… К тому же я люблю у мужчин и у сыров одно и то же — они должны быть хорошо сделаны.

Она поцеловала его в обе щеки и подумала: "Он, безусловно, обожает меня, и это очень хорошо и весьма полезно. Я тоже люблю его, как балованная внучка — деда… Кстати, ты могла бы поцеловать его и в губы, он долго бы об этом помнил".

Единственное, что обеспокоило ее в первое время пребывания в Мельбурне, довольно быстро отпало: Хатвиллы действительно уехали в Европу и не скоро собирались возвращаться. "Это просто прекрасно!" Они катались с Полли на лодке, ее приглашали на все вечера, на которых уже не принуждали танцевать, бывала она и в лучших ресторанах города. Как хорошо иметь успех, особенно когда ты не очень красива… (Она все меньше и меньше времени проводит перед зеркалом: только чтобы поправить шляпу или прическу. Все остальные надежды уже отброшены — совенок превращается в сову.)

25 июля она получила письмо и заплакала так, как никогда в жизни еще не плакала.

Коллин умерла.

"Танцуй, Матильда!"

Перед нею стоят огромные мужчины из семьи Мак-Кеннов, Только Дугал сидит, а его четверо сыновей — Род, Патрик, Оуэн и Алек — сильные и тяжелые (каждый килограммов сто, не меньше), все в трауре, выстроились в ряд напротив Ханны, сидящей в кресле, и их рост и вес лишний раз подчеркивают ее хрупкость. По словам Дугала, Коллин в последние недели своей жизни, в перерывах между приступами удушья, много раз повторяла, что Лиззи нужно отдать Ханне на воспитание.