Ханский ярлык

— Эх ядрит-переядрит, как хотелось к возвращению Ярославича что-то приятное ему сделать. Опять мимо. С Юрием промахнулись, Новгород выскользнул. Не везёт нам, Акинф. А?

— Ничего, ничего, ещё что-нибудь придумаем, — отвечал боярин.

— Душилович звал тебя в Торжок, Александр Маркович, — сказал Фёдор.

— Зачем?

— Ну чтоб договориться, он туда с вятшими обещался прибыть.

— Нечего мне там делать.

— Почему? — вмешался Акинф. — Поедем, может, и уступят в чём. Зачем злить их? Они приедут, а мы нет. Обидятся ведь. А славяне обиды не прощают. Поедем, Александр Маркович. За день доскачем. Это им неделю добираться, а нам-то в день можно.

— А на кого город бросим?

— Хэ, мало мужей у нас? Вон Фёдор, Давыд, да и мои Ванька с Федьшей не лыком шиты, не гляди, что молоды. Гридей полна гридница, хлеб переводят. Едем.

Они выехали рано утром, ещё в темноте, взяв с собой для охраны дюжину гридей оружных. И прибыли в Торжок в темноте же, изрядно утомив за переход коней. Новгородцы были уже там.

Но встреча началась лишь на следующий день. Поприветствовав друг друга уважительно, расселись по лавкам. Разговор начали посторонний:

— Как доехали?

— Спасибо, хорошо.

— А нас третьёводни гроза в пути прихватила, вымокли до нитки, — сказал Степан Душилович. — Целый день в веске сушились.

— Эта хоть намочила. А вон в Ростове молоньей дьяка прямо на молитве убило.

— Ты гляди! В церкви?

— Да в церкви.

— Вот поди, ни сном ни духом, и на тебе, в святом храме.

— Да, смерть не за горами, за плечами. От неё и храм не спасёт.

— А как у вас с хлебом?

— Слава Богу, ныне вроде неплохо. Собрать бы.

— А у нас плоховато, видно, опять придётся немецких купцов звать, — закинул пробное словцо Степан Душилович.

Сие, по его мнению, значило: ежели перекроете нам хлеб, мы, мол, у немцев купим. Но Александр Маркович не уловил намёка. Откуда ему было знать, что Фёдор его именем пригрозил новгородцам этой жестокой мерой, к которой князья прибегали лишь в крайних случаях. Только князья, но никак не наместники, а он, Александр Маркович, и был сегодня наместником в Твери. Наместником до возвращения князя.

— Ну что там слышно из Орды? — спросил Лазарь Моисеевич.

— Да пока ничего.

— Сказывают, что и московский князь за великим ярлыком побежал?

— Побежал. Да получит ли?

— Конечно, конечно, рано ему ещё в великие-то. Ещё молоко на губах не обсохло.

В этих уверенных словах новгородца послышалось Акинфу доброе начало для делового разговора.

— Сами знаете, что ярлык великокняжеский получит наш князь, — молвил он, подчеркнув слово «наш». — А наместника нашего отвергаете. Это как?

— Да разве мы отвергаем, — заговорил Степан Душилович. — Мы со всей душой. Токо обождать надо.

— Чего обождать? — спросил Александр Маркович.

— Ну как? Вернутся князья из Орды, и изберём князя по своей воле, по-нашему обычаю старинному. А там и наместника посадим.

— Так что? Думаешь, Юрию ярлык дадут?

— Что ты, что ты, Александр Маркович, этого и в мыслях нет. Конечно, он достанется Михаилу Ярославичу. Это уж точно. Но обычай, не можем же мы через него переступить, он ещё от Ярослава Мудрого идёт.

Так пробились и проговорили до самого обеда, ни до чего не договорившись, ничего не решив. Когда вышли во двор передохнуть, Степан Душилович отвёл в сторону Александра Марковича, взял его под руку, потянул от крыльца. Что-то начал говорить ему тихо, но с таким жаром, что все стоявшие на крыльце невольно навострили уши: что он там толкует, неужто не наговорились в горнице?

Видно было, что Александр Маркович больше слушает, а Душилович говорит, говорит, говорит, аж изо рта слюна вылетает. Тверской боярин откроет рот, скажет слово-два, а новгородец что горохом сыпет. И чего они там так долго?

Наконец направились к крыльцу. Александр Маркович нашёл взглядом Акинфа, сказал коротко:

— Пошли.

— Как? — растерялся Акинф.

Но боярин Александр уже уходил к избе, в которой они нынче ночевали. Обескураженный Акинф догнал его.

— В чём дело, Маркович? Что решили?

Вместо ответа Александр Маркович спросил:

— Ты знаешь, почему они нас в Торжок позвали?

— Почему?

— Федька, засранец, пригрозил им подвоз хлеба перекрыть. А?

— Неужто?

— Вот именно. Тоже мне князь сыскался. Да всё от моего имени. Понимаешь? А я кто? Князь, что ли? А?

— Ай-ай-ай. Нехорошо.

— А они, дурни, и струсили, давай меня в Торжок звать.

— А что ты сказал Душиловичу-то?

— Что? То и сказал: Федька дурак, но и вы ж не умнее.

— Ну, а он?

— Ну, а что он? Согласился. На том и расстались.

— Слава Богу, — перекрестился Акинф.

— Слава, да не совсем. В Новгороде уж разнюхали про Федькин наезд, думаю, не без этого таратуя Душиловича. Теперь, когда Ярославич туда явится, могут рогами упереться славяне-то. Понимаешь?

— Почему?

— Да из упрямства бараньего. Федьку-то я, дурак, послал, а оне ж на князя думают. Хотел как лучше, и опять мимо... Эх!

— Ничего, ничего, Александр Маркович, не расстраивайся, что-нибудь придумаем. Не может быть, что всё время мимо да мимо, когда-нибудь в самый глаз попадём. Не горюй.

Что делать? Тогда лучший выстрел из лука считался попасть в глаз врагу. Если стрела на самом разгоне — это верная смерть, если на излёте — без ока ворог останется, почти наверняка к рати непригодным будет. Всё равно как бы и нет его.

25. РАТЬ ПОД ПЕРЕЯСЛАВЛЕМ

Нет, никак не получалось у бояр тверских чем-то порадовать князя, когда он возвратится из Орды. Всё, что ни начинали, боком выходило — Юрия прозевали, Новгород не подмяли, скорее даже поссорились с ним.

— Знаешь что, — сказал как-то Акинф Александру Марковичу. — Давай-ка схожу я на Переяславль.

— Зачем?

— Попробую на щит взять. А не возьму, так ополонюсь хорошенько.

— Так мы можем с Москвой поссориться. В Переяславле-то Иван Данилович сидит.