Ханский ярлык

Но первая же новость, сообщенная Александром Марковичем, безжалостно сбросила его с высоты на грешную землю.

— Убит Акинф.

— Как? Где? Кем?

Александр Маркович, кая себя последними словами, поведал князю эту печальную историю, сообщенную ему самовидцами, до самого конца, до отрубленной головы.

— Это я виноват, князь, только я,— сказал Александр Маркович,— что позволил ему идти на Переяславль.

— Не кай себя, Александр Маркович, ты ни при чем. Так Богу было угодно. Велик ли урон понес полк?

— Немалый, Михаил Ярославич, едва ли половина воротилась оттуда.

— А Давыд?

— Тоже погиб.

— Иван с Федором?

— Эти уцелели.

— Позови их.

Братья Иван и Федор Акинфовичи пришли, стали в дверях, скинув шапки, имея вид виноватых нашкодивших отроков.

— Садитесь,— кивнул князь на лавку.

Прошли, отчего-то ступая на цыпочках, словно разбудить кого-то боясь, сели.

— Ну что, молодцы, не уберегли батюшку?

— Не уберегли, князь,— в один голос согласились братья.

— Как же так случилось-то? А?

— Дык вот,— начал Иван,— он нас послал в зажитье, а сам, значит, остался... А тут москвичи сзаду... А я ему, батюшке-то... как чуяло сердце-то, говорил надысь: надо бы дозоры в тыл послать. А он грит: не надо, князь, грит, в Орде, нечего, грит, бояться... А оно вишь как обернулось...

— Да,— вздохнул князь,— обернулось бедой. Жалко. Очень жалко Акинфа, такой воевода и так оплошал.

Михаил встал, стукая кулаком в ладонь, заходил туда-сюда по горнице, думая о чем-то. Наконец молвил:

— Вот с кем теперь на Москву идти?

Сказал, ни к кому не обращаясь, вроде бы себе, но братья опять же в один голос спросили:

— А мы?

Князь быстро взглянул на братьев, словно только что обнаружил их присутствие.

— Да-да, конечно, с вами,— и серьезно, без тени насмешки, добавил: — С тобой, Иван Акинфович, и с тобой, Федор Акин-фович. Вы за отца первые местники, но и я тоже не последний.

И начался скорый набор ратников в полк. Наемщики ездили по весям, забирали здоровых, крепких мужей, обещая жизнь сытую, веселую и, конечно, прибыльную: «Захватите какой град, все ваше. Бери, что видишь, неси, сколь подымешь!» Кто ж на это не обзарится? О том, что можно загинуть под тем «градом», ни слова, ни полслова. Но каждый знает: можно. Но каждый думает: «Только не я». Каждый верит, что уж его-то обязательно минет стрела каленая, копье точеное: «В кого угодно, но не в меня».

Даже збродни, вчерашние разбойники, караулившие у дорог с палицей одиноких путников, и те обольщались такими посулами, записывались в ратники. А что? На походе кормежка дармовая, ни тебе забот о брюхе, ни тебе раздумий о дне грядущем. И наконец, все грехи прощаются, а уж у раз-бойничков их что блох на собаке.

К середине декабря полк был готов. И хотя из Владимира пришла весть печальная — скончался митрополит, великий князь решил выступать, идти на Москву.

Ему, наверное, лучше б было явиться туда великим князем, как явился он во Владимир, возможно, и ворота б ему кремлевские отворили, возможно, и встретили б с честью. Возможно. Но он пришел к Москве завоевателем, мстителем за свершенные москвичами злодеяния. У Михаила Ярославича были свои понятия о чести, освященные библейским постулатом: око за око, зуб за зуб. И все это подогревалось еще личной неприязнью к Юрию Даниловичу, доставившему ему столько хлопот и унижений в Орде. «Сопляк. Мальчишка. Засранец» — лишь так в мыслях он величал хозяина Москвы.

Но Москва, предупрежденная дозорными, затворила все ворота, предварительно впустив в Кремль всех посадских, сбежавших из своих домов под защиту крепостных стен. Так что когда тверичи подошли к городу, то им достались почти опустевшие посады, где они смогли найти разве что обезножевших старух и стариков да стаи брошенных собак и кошек. Со зла ли на скудость добычи или из своеволия кто-то из ратников поджег несколько изб. Однако великий князь мигом пресек эту забаву, велев публично повесить всех зажигальни-ков,— слишком горький опыт имел он во взаимоотношениях с огнем.

Два раза тверичане пытались взять Москву приступом, но всякий раз откатывались от дубовых стен, осыпаемые с заборола камнями, стрелами и даже бревнами.

Чувствуя, что, не имея пороков, ему Москву не взять, Михаил Ярославич решил начать переговоры и послал к воротам бирюча³⁷, который возгласил громко:

— Великий князь Михаил Ярославич приглашает к себе князя Юрия Даниловича для ведения переговоров и заключения ряда.

Однако с приворотных веж отвечали срамными словами и действиями:

— А этого не хотите?

Бирюч, как ему и велено было, три раза прокричал свое обращение и ушел несолоно хлебавши. Однако и на следующий день он явился с таким же возглашением, и на третий. В третий раз, закончив орать приглашение, бирюч добавил:

—...Ежели князь Юрий Данилович и на этот раз откажется, то великий князь вынужден будет сжечь всю Москву.

На этот раз срамословий с веж не последовало, и вскоре наверху явился сам Юрий Данилович. И крикнул оттуда:

— Передай великому князю: я выйду из ворот с семью гридями, но вместо меня должны войти в Кремль семь заложников во главе с воеводой.

— Ну что ж,— сказал Михаил Ярославич, выслушав бирюча.— Блудливая свекровь и невестке не верит. Кто пойдет в заложники?

— Я,— вызвался Федор, стараясь опередить Ивана.

— Не боишься?

— А чего бояться-то, у тебя, чай, за мою голову княжья будет.

— Ну что ж, Федор Акинфович, возьми семь гридей, кому доверяешь, и ступай к воротам. Заодно скажи там москвичам, что-де пришел великий князь не разорять их, а покарать виновных пред ним и что даже в своем полку он повесил зажигальников ради бережения московских посадов. Выдадут мне убийцу Акинфа, и я тотчас уйду.

Заложников до ворот провожал Сысой с тем, чтобы оттуда провести уже князя Юрия и его спутников к ставке великого князя. Михаил Ярославич занял просторный терем, брошенный хозяевами, видимо боярами, в Занеглинье.

Юрий взял с собой на переговоры Родиона Несторовича, милостника Романца и еще пять ближних гридей. В горницу, где сидел Михаил Ярославич, Юрий вошел только с Родионом.

— Здравствуй, князь,— сказал коротко, едва кивнув.

— Здравствуй, Юрий. Садитесь,— указал на лавку Михаил.

Когда боярин и князь уселись, Михаил Ярославич, кашлянув, заговорил:

— Князь Юрий, исполняя приказ хана Тохты, я требую выдать мне князя Константина Романовича.

— Зачем? — спросил Юрий, прищуря глаза.

— Затем, чтобы вернуть его на законное место, на рязанский стол.

Повисла долгая пауза. Князь Михаил видел, что это требование застало Юрия врасплох, он не был готов к нему. И не мог даже посоветоваться с боярином, которого наверняка пригласил для этого.

— Я не могу его тебе вернуть, князь Михаил,— наконец вымолвил он.