Ханский ярлык
Шрифт:
— Это Степан, сын Толниевых,— пояснил Иван князю.— Мы в детстве даже бавились вместе.
Михаил Ярославич задумался. Вот уж действительно гости на гости, собирался ехать по теплу в Великий Новгород, а тут на тебе, Нижний взбунтовался.
— Ну что ж, придется утишивать1 ваших вечников,— сказал наконец князь,— Иван, готовь дружину младшую. Едем. А ты, Степан, если вспомнишь кого из рьяных вечников, составь мне список, чтоб было с кого начать.
Уезжать Михаилу Ярославичу очень не хотелось, княгиня опять была беременна. Однако нижегородская замятия могла перекинуться
— Езжай, Миша, за меня не бойся, даст Бог, все обойдется, чай, не впервой.
По прибытии великого князя Нижний Новгород насторожился. Все понимали, зачем прибыл он. Виноватые попрятались, затаились. Обиженные надеялись на правый суд и защиту.
Михаил Ярославич сначала решил осмотреть, что натворили вечники, поехал на коне от одного разоренного двора к другому разграбленному, все более и более мрачнея. Убитых давно прибрали, схоронили, оплакали. Но на каждом подворье, подвергшемся потоку, было запустенье и тишина. Вдова
'Утишивать - усмирять, успокаивать. боярина Жостова, увидев великого князя, заплакала, закричала:
— Князь, где ж твоя грозная рука? Почему ты не караешь злодеев?
Михаил Ярославич придержал коня у жостовского подворья. Женщина приблизилась к нему, не переставая плакать и призывать грозу на злодеев. Уловив паузу в ее причитаниях, князь спросил:
— Кто грабил твой двор?
— А? — сразу вроде не поняла Жостиха.
— Я спрашиваю, кто грабил ваш двор?
— Митька Сыч со своими поспешителями, он и мужа убил, и брата его. А за что? А? Что он ему плохо сделал?
Князь обернулся к Сысою со Степаном:
— Найдите мне Сыча.
В первый же день к князю было приведено более двадцати вечников, участвовавших в замятие, но Сыча между ними не было. Князь велел запереть их в поруб, а местному тысяцкому приказал:
— Завтра утром будем судить, чтоб были при мне два-три местных тиуна и послухи.
Уже в сумерки князь отправился с Сысоем и Степаном Толниевым к последнему ночевать. В его пустом тереме уже обосновался повар князя и несколько ближних слуг его.
На подходе вдруг из темноты прилетела, взвизгнув, стрела, и угодила Михаилу в верх шапки, пробив ее насквозь. Сысой кинулся в ту сторону, откуда прилетела стрела, и, увидев, как кто-то влезает на заплот1, пытаясь перелезть через него, Сысой выхватил засапожник и с силой швырнул его в убегавшего. Тот опрокинулся навзничь и, хрипя, упал под заплотом. Нож угодил ему в спину меж лопаток.
Когда подбежали князь со Степаном, Сысой стоял над поверженным, отирая нож о полу его кафтана. Рядом валялся лук. Степан склонился над убитым, заглянул в лицо и, выпрямившись, сказал:
— Это Сыч. Митька Сыч.
— Сволочь твой Сыч,— сплюнул Сысой.
— Почему мой?
— Не мой же.— Сысой обернулся к князю: — Ярославич, тебя не зацепило?
Заплот — сплошная ограда из бревен или досок.
— Есть маленько.
Михаил Ярославич держал в руке шапку с застрявшей в ней стрелой.
Уже в доме при свече Сысой осмотрел голову князя. Стрела чиркнула ему самую макушку.
— Чуть бы ниже — и...— заметил Сысой и выругался по адресу стрелка: — Меткий, гад.
— Он, Сыч-то, с двадцати шагов в яблоко попадал,— сказал
Степан.— Оно и видно, если б не сумерки, и тут бы не промахнулся. Завысил чуть.
— Но и ты ж меткач.
— Он на заборе-то был как на ладони, с чего мне было промахиваться? Степан, давай ветошку какую-нито.
Сысой промокнул на голове князя крохотную ранку, посыпал пеплом и перевязал, протянув мутузку через подбородок, прижав ею на макушке ветошку.
— Что ж это за город,— возмущался он.— Великому князю впору в боевом шлеме ходить, как на рати.
— Да,— вздыхал Степан.— Царство без грозы — что конь без узды. Как помер Андрей Александрович, так и началась смута и шатание промеж людей.
— Ничего. Заутре грядет вам гроза,— пообещал Сысой.
На следующий день на Торге, взобравшись на прилавок, горластый бирюч громко читал княжье повеление:
— Я, Михаил Ярославич, великий князь, милостью Божьей и царским утверждением царя Золотой Орды великого хана Тохты, уязвленный нижегородской замятней, случившейся в мое отсутствие, повелеваю: всех вечников возмутителей и убийц предать смерти через повешение и утопление, дабы впредь иншим неповадно было мутить и возмущать народ. Все имение казнимых подлежит продаже в выплату пострадавшим хотя бы части понесенных убытков. И в грядущем наказание ждет всякого, посягнувшего на чужое имение и живот.
Повеление сие Михаил Ярославич написал после того, как убедился, что суд, задуманный им, состояться не может из-за отсутствия послухов. Они были, и было их немало, но все, боясь мести, боялись оговаривать вечников. Тогда он собственной властью распорядился повесить всех вечников-воз-мутителей прямо на площади, сообщив об этом на Торге всему городу. Повешен был даже уже мертвый Сыч. Несколько человек подверглись утоплению в Волге, и тоже на глазах множества народа.
— Пусть смотрят,— сказал Михаил Ярославич,— Злодеям в назидание, доброму в радость, обиженным в утешение.
4. ПО-ХОРОШЕМУ
Святослав Глебович, пленник Юрия, узнав о смерти в порубе князя Константина, сразу смекнул, в чем дело: «Эге, этак он и до меня доберется, надо бежать, пока не поздно». Князь вооружился, насколько позволял полон, вооружил своих гридей и велел им ночевать с ним вместе в горнице дворца, предоставленной Юрием в его распоряжение.
— Если придут за мной, будем рубиться насмерть,— предупреждал князь своих,— Ночью никому не открывайте.
И гриди вместе с князем запирались на ночь на крепкий засов и спали с оружием, ожидая каждую ночь нападения.
Юрий Данилович, узнав о страхах своего пленника, долго смеялся:
— Нет, каков можаец? В моем дворце себе крепость устроил. Надо будет к месту определять его, а то зажился.
— Може, и его туда же? — склабился Романец.— За Константином?
— Ты что, меня хошь к окаянным причислить?
— Что ты, князь? Я как тебе лучше хочу...
— Мне самое лучшее посадить его на брянский стол, подальше от Москвы, чтобы он не искал подо мной.
Идти одному в горницу к пленнику Юрий Данилович не захотел, видимо опасаясь за жизнь. Мало ли что может взбрести князю-пленнику в его положении. Подловил Святослава, когда он выходил из церкви.