Ханский ярлык

— Спасибо, Юрий Данилович,— отвечал боярин, довольный, что хоть соколятня не в зависть гостю стала.

Обойдя весь двор и вернувшись к крыльцу, князь заметил:

— У тебя, Родион Несторович, прям город свой, все-то есть здесь, и даже портомойня.

— В нашем богатстве твоя сила, князь,— отвечал боярин вполне искренне.— Пожалуй за стол теперь, Юрий Данилович. А то, поди, все простыло там.

В светлой горнице бьш уставлен закусками и корчагами с медами невеликий стол. За него и уселись хозяин с сыном Михаилом, князь с тысяцким, нашлось местечко и для ми-лостника Романца.

Родион Несторович сам разлил хмельное по чаркам, взял свою.

— Ну, Юрий Данилович, спасибо тебе, что не побрезговал нашим домом, освятил своим приходом наш двор и наше новоселье. Твое здоровье, князь.

Выпили по чарке, хозяин сразу начал наливать по второй. Юрий понял, что все ждут его слова.

— Ну что, Родион Несторович, я рад, что ты пустил на Москве крепкие корни и уже на рати успел доказать преданность нашему дому и что, глядя на тебя, потянулись к нам другие бояре из Киева. Чем больше прибудет к нам таких людей, как ты, тем сильнее будет наша Москва. Уже сегодня, опираясь на таких людей, как ты, Родион Несторович, я могу справиться с любым княжеством, которое захочет потягаться с Москвой.

— Я подумал, Юрий Данилович, что теперь никто того не захочет,— ввернул словцо Родион.

— Есть некие, которым неймется нас копьецом пощекотать. Есть,— сказал Юрий Данилович, опрокидывая в рот очередную чарку.

После третьей чарки князь высказал пожелание музыку послушать.

— Счас будут лицедеи,— с готовностью отозвался хозяин.— Михайла, зови.

— У тебя, никак, и лицедеи свои? — удивился князь.

— Да нет, Юрий Данилович, то мой конюх и тесляр вы-комаривают.

Явились музыканты, один с двенадцатиструнной кобзой, а второй с ложками.

— А ну, вдарьте мою,— приказал Родион.

Грянули струны кобзы, ложечник запел:

За Днепром широким, на горе высокой  Стоит город красный — Киев златоглавый, Там живут поляне — воины лихие. Трещат на Почайне лавки от товаров. И плывут из греков паволоки, сласти. Нет богаче града на Днепре бескрайнем.

После песни князь взглянул испытующе на взгрустнувшего Родиона, спросил:

— Уж не скучаешь ли по Киеву, Родион Несторович?

— Скучаю, князь,— вздохнул боярин,— Но того уж нет там, о котором песня пелась. Нет. После Батыя все еще не оправился город. Да и вряд ли оправится, покою там никакого от поганых. Митрополит не зря ж утек во Владимир. А ну, хлопцы, плясовую.

Музыканты заиграли плясовую, откуда-то как черт из-под лавки выскочил лихой плясун и так затопал, что половицы заходили ходуном, на столе чарки закачались.

Князь не заметил, когда из-за стола исчез его милостник Романец. Потом пили еще. Захмелевший князь угощал музыкантов. Они исполняли еще песни, и грустные и веселые.

Начало темнеть, и слуги внесли два трехсвечных шандала, установили меж блюд на столе. Веселье продолжалось.

— Я выйду по нужде,— шепнул в ухо князю Протасий, поднимаясь из-за стола.

— Глянь там, куда Романец пропал.

— Хорошо.

Тысяцкого долго не было, а когда появился в дверях, поманил к себе князя, чтобы сказать что-то.

Тот вылез из-за стола, кивнув музыкантам, чтоб продолжали, подошел к тысяцкому.

— Худо, Юрий Данилович,— зашептал Протасий,— Романец какую-то девку сильничает за поварней.

— Да ты что?

— Ей-богу.

— И ты не вступился?

— Так там уже того... вершится, что мне его, за яйца стягивать?

— Тьфу. Ну, я ему покажу,—разозлился князь,—Иди за стол, я тоже вроде до ветру отлучусь. Ну, я ем'у покажу в гостях гадить.

Юрий Данилович вышел на крыльцо. С звездного неба улыбался молодой месяц, пытаясь хоть чуть осветить притихшую землю. Князь решительно направился к поварне и посреди двора столкнулся с Романцом.

– Ты?

— Я,— отвечал милостник.

— Где был?

— Ну это... справил нужду и... это...

— Не ври, стервец,— ухватил князь его за грудки.— Ты что ж, сукин сын, пришел в гости, а сам сильничать?

— Я не сильничал, Юрий Данилович.

— Как не сильничал, когда тебя только что Протасий видел на девке.

— Но она сама... Ей-ей, сама, по обоюдному согласию. Ей-ей, Юрий Данилович.

— Я тебе, стервец, всыплю по-обоюдному. Иди за стол. Ну! Погоди, я отолью, вместе пойдем.

Князь прямо посреди двора справил малую нужду, поглядел на месяц. Романец стоял переминаясь. Юрий спросил:

— Как девка-то?

— У-у,— обрадовался Романец смене настроения господина.— Ягодка, ей-ей, Юрий Данилович.

— А если я тебя женю на этой «ягодке»?

— А можно?

— А чего ж нельзя-то. Спортил девку, надо покрыть грех.

— Не, Юрий Данилович, она уж распочатая была. Она мне еще днем мигнула. Я ж говорю, все по согласию.

— Так женишься ал и нет?

— Если можно, то беспременно, Юрий Данилович. Но она из рабынь, говорит.

— Значит, купим. Как ее звать?

— Стюрка.

— Стюрка,— повторил князь.— Гм. Стюрка. Ну, идем, жених.

Они вернулись в горницу, где музыканты наяривали какую-то веселую мелодию. Сели за стол к уже наполненным чаркам. Князь взял свою, выразительно кивнул в сторону кобзаря, тот тут же кончил играть.

— Родион Несторович,— начал Юрий,— нам у тебя понравилась одна девица-рабыня, не продашь ли ее нам? А?

— Господи, Юрий Данилович, да я буду рад подарить тебе любую.

— То не мне, Родион, вот милостнику моему понравилась одна.

— Да не все ли равно, тебе ли, милостнику. Дарю.

— Нет, Родион Несторович, ты ж ее покупал?

– Да.

— Вот и нам продай. Назначай цену.

— Ну как это? Я — да с тебя,— смутился боярин.

— Вон с него, с него,— указал, улыбаясь, князь на Романца.

— А-а, продавать так продавать,— махнул рукой боярин.— Гони две куны за девку.

— Две куны? — удивился князь,— Ты серьезно?

— Серьезно.

Обернувшись к Романцу, князь скомандовал:

— Плати, дурак, пока купец не раздумал.