Ханский ярлык

Но митрополит, слава Богу, не поинтересовался, заговорил о другом:

— Да и родители у них перед глазами, без драки года не проживут. Вот княжичу едва ль не с пеленок вдалбливают: твое дело — рать. И не у таких голова вскруживается. Вон в прошлое лето, когда я из Киева ехал и Брянск проезжал, схватились за город дядя с племянником. Уж как уговаривал: помиритесь, поделитесь. Так нет: «Поле нас рассудит». Ну и что? Племянник Василий татар навел, дядю Святослава убил, город захватил. Татары в грабеж ударились. Мы с епископом брянским заперлись в храме, молились Всевышнему. Видно, дошла молитва, заслонил нас от поганых. Даже в дверь не ломились грабители, а мы уж готовились смерть принять. Ты пей, сын мой, пей еще, вижу, как ты на корчагу смотришь. Пей, сынок.

Семен налил себе сыты до краев, с дороги и впрямь пить сильно хотелось.

— Ну, я думаю, Дмитрий-то тебя послушает, святый отче.

— Надеюсь, сын мой, надеюсь. А почему епископ Андрей не удержал отрока? Это ж его прямой долг.

— Так ведь он никому не сказал, что идет на рать. Думали, просто бавиться пошел, как не раз бывало.

— Как скоро он подойдет?

— Я думаю, через день-другой.

— А не пройдет ли он мимо нас?

— Не должен бы, владыка, он хочет у тебя благословения просить.

— Благословения? На рать?

— Ну да.

— Охо-хо,— тихо засмеялся святой старец.— Дите, есть дите. Ну что ж, благословим. А ты, сын мой, располагайся на моем подворье. Как звать-то тебя?

— Семен, владыка.

— А по батюшке?

— Ильич, владыка.

— Располагайся, Семен Ильич, будем ждать вашего пор-шка. Надеюсь, уговорим, уломаем. А иначе ж какие мы святые отцы?

Дмитрий Михайлович прибыл с дружиной через два дня, в город входить не стал, разбил шатры под горой у реки.

Митрополит Петр встретил у себя княжича Дмитрия ласково, перекрестил, дал поцеловать длань свою. Спросил, тая в бороде улыбку добродушную:

— Что, сын мой, уж не Владимир ли пришел на щит брать?

— Нет, что ты, отец святой,— отвечал вполне серьезно мальчик, не уловив иронии.

— А куда ж это батюшка послал тебя?

— Он не посылал.

— А кто ж?

— Я сам, владыка. Хочу на Нижний Новгород идти.

— Зачем?

— Ну как? Там опять замятия началась, как в прошлый раз. Тогда отец подавил ее, ну а сейчас я должен. Он же меня за себя оставил.

— Великий князь? — спросил митрополит с оттенком недоверия.— Тебя?

– Да.

— Вот видишь, тебе, в сущности, доверена Русская земля, сын мой. Ты должен гордиться такой высокой честью.

— Я горжусь, владыка,— чистосердечно признался княжич, чем сильно умилил святого старца.

— А зачем же рать на Нижний ведешь?

— Так я ж говорю, замятия там.

— Кто это тебе сказал?

— Купец, плывший с Низу с хлебом. Пока, говорит, Нижний проходил, душа в пятках была.

— Ну, у купцов, с товарами плывущих, душа всегда в пятках от страху. За каждым мысом и скалой разбойники чудятся, а то и впрямь таятся там.

— А как же быть, владыка?

— Давай, сын мой, пошлем в Нижний течца поспешного из твоих отроков к князю Михаилу Андреевичу. Ежели там действительно замятия, я благословлю твой меч и твой полк. Но ежели нет, то сам понимаешь...

— Хорошо, владыка,— легко согласился княжич.

— Завтра у меня божественная литургия в Дмитровском соборе, приходи, сын мой, со своими милостниками.

А вечером митрополит Петр говорил кормильцу Семену:

— Ничего, пождет гонца, поостынет отрок, не столь огорчителен отказ будет.

Две недели прождал ответа из Нижнего Новгорода Дмитрий Михайлович, через каждые два-три дня являясь к митрополиту в тайной надежде, что он благословит поход его. Но митрополит Петр, не отказывая, не спешил с благословением.

— Пождем, сын мой, пождем. Ежели замятия, ни часа не задержу тебя.

Хитрый старец знал, что нет там никакой замятии и никакого благословения на рать он не даст, но, жалея отрока, щадил его обостренное самолюбие:

— Пождем, сын мой.

Воротившись, течец сообщил, что никакой замятии не было, что всего лишь с месяц тому на Волге поймали шайку разбойников и по приказу Михаила Андреевича всех живота лишили через утопление. Вот и все.

Княжич Дмитрий был расстроен, митрополит утешал его:

— Не горюй, сын мой. Этих ратей на твой век хватит. Не спеши. А ныне езжай домой, кланяйся от меня великим княгиням Ксении Юрьевне да матушке твоей Анне Дмитриевне. Они, поди, уж по тебе не один рукав слезами омочили. С Богом, сынок, а я буду молиться за тебя.

С тем и отъехал из Владимира Дмитрий Михайлович. Обескураженный и сердитый. Так хотелось сразиться. И не дали.

9. БАБУШКА И «ИДОЛ*

Великая княгиня Ксения Юрьевна захворала. Сколь ни старался лечец пользовать ее разными травами, она не поправлялась. И упорно твердила:

— Это меня Митька-идол в могилу гонит. Тоже мне великий князь выискался. Это ж надо додуматься идти ратью на Новгород. У самого сопли вожжей висят, а он нате вам. Воин вылупился.

— Но ведь он вернулся живой-здоровый,— пытался лечец успокоить больную княгиню.— И слава Богу.

— Слава Богу? Да? Слава Богу,— чуть не плача лепетала Ксения Юрьевна.— А я из-за него, идола, три недели глаз не смыкала, исть не могла.

Любила старая княгиня «идола Митьку», души в нем не чаяла. И пока он там «ратоборствовал», она действительно и сама извелась, и других измучила. На невестку Анну Дмитриевну шумела:

— Какая ж ты мать? Где у тебя сердце? Ребенок пропал, а ты не чешешься.

— Ну, что вы, мама. Никуда он не пропал. Вон Александр Маркович послал Семена во Владимир к митрополиту, задержат они его. Обязательно задержат.

— Господи,— всхлипывала Ксения Юрьевна.— И никому дела нет. Он, поди, там и не поест толком. А Семен-то тоже хорош, а еще пестун называется, кинул ребенка одного, сбежал.

— Он не сбегал, мама. Дмитрий сам прогнал его от себя. Семен, наоборот, уговаривал его не ходить, домой воротиться.

— Плохо уговаривал, кормилец называется. И Маркович тоже хорош, век прожил, ума не нажил.