Характеристика

Наши споры совпали по времени с модными дискуссиями о физиках и лириках. Кому будет принадлежать завтрашний день? — так спорили. Будто будущее — кусок пирога, который каждый стремится урвать… Мы же все плывем на одном корабле…

Диспуты диспутами, дело прошлое, но иногда мне кажется, что над моей Катей вся эта казуистика до сих пор имеет власть, да такую, что, бывало, приходило на ум: а не мечтала ли она и наш брак превратить в эксперимент для доказательства своей правоты? Жизнь рассудила, воздав должное и физике и лирике. У нас два сына: Огнян окончил английскую гимназию, дипломированный врач, но работает как профессиональный переводчик для одного издательства, а Панайот — инженер-гидротехник. И всегда у нас в семье царила гармония. Но вне стен нашего дома… Борьба честолюбий, конформизм, животные инстинкты…

Но наступал очередной сентябрь, звенел школьный звонок, и я снова входил в класс и с упорством, достойным автомата, растолковывал классические сюжеты литературы, отделяя зерно от плевел, причем мой язык становился до того примитивным, что я бывал противен самому себе. Но я укреплялся мыслью, что должен заложить нравственные основы в эти слепые души, такие же темные, как и невинные. Голубиные точь-в-точь…

Нет, конечно, я не чувствовал себя миссионером, одержимым желанием преобразить Чуку, ибо понял, что индустриализация накладывает на быт и сознание отпечаток рациональности и вытесняет разинь. И точно, стряслась беда с одной из моих бывших учениц. Но случай этот не имеет ничего общего с теми, которые на производстве обыкновенно указывают в статистических отчетах в графе производственного травматизма.

…Лихая беда прошла по полю, на котором сеял я добро.

Девушку звали Зоя Басарева. Я был у нее классным наставником. Девочки-подростки, многие, как-то разом, дружно расцветают, и школьная форма не скрывает их превращений. Появляются парочки… Но, читая ее сочинения, я смутно сознавал, что ухаживания соучеников и парней-выпускников не по ней. Она ждала истинного чувства, а не игры в любовь. Зоя, подобно полевому цветку, не спешила склонить головку под первым порывом ветра. Ее сердечко сверяло свои движение по компасу высоких чувств.

Да, я радовался цельности ее натуры и не скрывал своей привязанности к ней. Иной раз Катерина выговаривала мне за это, но все же всегда шла мне навстречу, когда я просил поспрашивать Зою еще после очередной двойки по математике (точные науки девочке не давались). В их классе были девушки много краше, отличницы, но ни единая не внушала мне уверенности в глубине своих душевных качеств. Для меня Зоенька всегда была как дочь. (Мы с женой мечтали о дочурке, но природа распорядилась по-своему.) Она догадывалась о добром отношении и платила нам с Катюшей откровенностью и доверием. После окончания гимназии она поступила в техникум. Я подумал было, что она нас забудет, но нет — появлялась время от времени, забегала поболтать, посоветоваться… Потом поступила в институт. Я долго ничего не слышал о ней, пока она училась, виделись мы один или два раза. Она вернулась в Чуку работать и только тут наконец нашла своего Ромео. Было ей уже двадцать пять. До того момента я постоянно испытывал глухие угрызения совести: ведь не кто-то, я зарядил ее мировоззрение чрезмерной дозой максимализма. Для мужчины это, возможно, и не страшно, но женщина с такими представлениями о жизни может остаться вековухой…

Потому-то я нарадоваться не мог ее счастью. Да и в Зое каждый жест, каждое слово открывали перемену, она словно готова была взлететь от счастья. О ее избраннике я узнал в один из ее приходов, точнее, все вызнала о нем моя жена, вот уж мастерица выведывать тайны за чашечкой кофе со своим фирменным грушевым вареньем. И Зоя пообещала привести своего Румена к нам в гости.

Парень понравился мне с первого взгляда: безупречные черты, утонченное лицо, стальные глаза. Но от него исходила какая-то сверхсдержанность. И я испытал смутное беспокойство. Или предчувствие? Не могу сказать. После нашего разговора я посчитал его человеком себялюбивым и поверхностным. Конечно, возможен упрек в подсознательной ревности, но, уверяю вас, это не так. В общем, он и не старался произвести приятное впечатление. Когда Зоя и Румен ушли, Катя заявила, что они рождены друг для друга. Я что-то пробормотал в ответ, чтобы не обидеть жену, но меня не покидала мысль, что эти двое не похожи ни на одну из известных мне влюбленных пар… Румен, показалось мне, слишком холоден к тем порывам, которых превеликое множество, к тем, что ассоциируются у нас с понятием «любовь»: ласковые слова и взгляды, касанья рук… Не то чтобы этого не было вовсе, но на фоне Зоечкиной расточительности…

Потом землетрясение. Наворочало оно дел не в одном нашем квартале. Ходили слухи, что и на стройке были разрушения, обрывы линий, что двоих едва вызволили из-под коксобункера. Через несколько дней окружная газета напечатала статью о подвиге Румена Паскова, и я в сотый раз сказал себе: «Ковачев, в людях ты разбираться не научился».

Статью я прочел Кате, а она: «Вовремя тебя на пенсию спровадили! Да и я хороша… Положа руку на сердце и сама ведь грешила на мальчика. Слава богу, наши педагогические стандарты — одно, а жизнь… Ну и времена настали: строят тяп-ляп, все им темпы подавай…» Что я мог ей возразить?

В тот вечер у нас, стариков, в шахматном клубе только и разговоров было, что о несчастье, приключившемся с Пасковым. Тебе урок, учитель! Поставил легкомысленно парню троечку по нравственности, а он собой пожертвовал ради дела.

Мы надеялись, что Зоя зайдет непременно, но она появилась лишь через несколько дней.

Ананиеву я рассказал все подробно: как девушка целый вечер плакала — в тот день ей сказали, что Румену дали инвалидность, и парень прямо заявил ей, что их дороги теперь расходятся. Как я мог ее утешить? Как облегчить муки человека, еще вчера купавшегося в счастье, а теперь тонущего в собственных слезах от горя? Я городил чепуху. Зоенька бросалась на диван, заламывая руки, кусала побелевшие костяшки пальцев. Глаза все выплакала… «Я, я, виновата, — рыдала она, — если бы не я, Францалийскому бы век не попала в руки эта проклятая техника, Руми бы не полез в это пекло. Если есть на этом свете справедливость, то я должна быть наказана!» Какой у девушки характер оказался! Я и не подозревал.

И жена моя раскисла. Бросалась ее утешать, но тоже безуспешно. Бедняжка заходила через день, и после ее ухода мы часами обсуждали ее судьбу. Будила меня Катя и ночью: «Скажи, а если они уедут к его родителям? Ох, не стала бы для них Чука после таких злоключений мачехой!» Я понимал, что решение не от нас зависит… Позже, правда, узнал, что Зоя предлагала Румену и такой вариант.

Однажды встретил их на улице — возвращались из поликлиники: он — в темных очках, исхудавший, небрежно причесанный, кадык резко бросается в глаза, она — тоже вконец измученная, в видавшем виды бежевом пиджачке, взгляд опущен, будто плитки тротуара считает. Хотел их окликнуть, но комок застрял в горле, и я, стиснув зубы, чтобы не зареветь, отвернулся к какой-то витрине. Да, жизнь — лучший учитель. В теории я могу чему-то научить, но практика преподносит самые невероятные уроки. Господи, сказал я себе, сколько я терзал ребятишек, огорчал двойками за то, что они не могли пересказать своими словами и прочувствовать трагедию Ромео и Джульетты! И вот живой пример из классики, и где?! В Чуке, которая может послужить объектом писаний лишь для паршивого репортажика, и то как будущая дойная корова черной металлургии.

Впрочем, о поступке Румена писали порядочно — сперва окружная газета, потом две столичные. Популярность его росла, даже в Книгу почета городского комсомола его имя занесли, но я стал подозревать, что Зое это не по душе. Она начала его ревновать к людям, ей хотелось быть рядом с ним единственной, девушка даже взяла отпуск по уходу за больным, когда Тимофеев не разрешил за свой счет.

…Накануне того ужасного дня Зоя зашла к нам вечером на чай. Бодрая, улыбчивая! Это было в первый раз с начала трагедии Румена. Жена заволновалась при виде такой перемены, но как ни старалась что-нибудь выпытать, девочка была тверда, только улыбалась рассеянно, глядя поверх наших голов (помню, так же она смотрела в окно, когда писала сочинение в классе). «Просто я все решила. И давайте говорить о чем-то веселом, — все предлагала она, и чайная ложечка позвякивала в фарфоровой чашке. — Будем смеяться, я вас такими и запомню…» Будто мы готовились к отлету на другую планету: «Я вас такими запомню!» Ведь мелькнула же у меня мысль, но я ее тотчас отогнал. Слишком Зоенька была оживлена, нет, никто бы не поверил, что она могла задумать такое…

Назавтра было пятнадцатое октября. Зоя, как обычно, отправилась на работу, не зайдя в тимофеевский вагончик, направилась к восьмому корпусу — там вели монтажные работы. В утренней спешке никто не обратил на нее особого внимания. Добрых полчаса она стояла на участке, где шла сварка, не отводя глаз от дуги. И когда пошла обратно, стала натыкаться на людей. Она была уже слепа, но не поняла этого. Наверняка она только и думала, что об этих треклятых тридцати процентах… Как из трех бригад не нашлось мужика, который бы силком оттащил ее от сварки?!

Пока ее везли домой, она просила передать Румену, что у них больше нет причин быть порознь. Могу представить состояние Паскова после такого известия! И я предположил, что парень испугался. Этим и объяснял то, что он ни разу не навестил Зою в больнице. Я его прямо возненавидел! Эгоист, только о себе и думает, а тут ничего, кроме стрессов, не ожидается! А ведь девочке так нужно было его присутствие. Не мать, не отца она встречала при каждом хлопке двери… Она ждала своего Руми.

Как я был слеп, слеп, как крот, не замечая, что это лишь начало, первый шаг на пути в небытие. Впервые, наверное, я понял прозаическое присловье, что любовь зла.