Характеристика

— Да. Но они-то этого не знают.

— Жалко мне их. Видал я, как люди плачут, когда их команда горит. Небось и так у них в жизни полно неприятностей, а ежели и команда подводит…

— Здешние не плакали.

— Потому как нас не ощущали своими. Кто мы для них? Кучка кавалеров. У меня такое чувство, что даром ем их хлеб. С ума схожу от этой мысли. Никогда я не был нахлебником!

— Какой нахлебник? Ноги у нас обезображены операциями. Ревматизм крутит. Сердце порой готово выскочить. Сам знаешь.

— Но и они болеют, Мишка. Всякий день хожу я на рудник и смотрю, как там работают, и мне стыдно становится. Обсуждаем матчи. Подойдут, перекурят и назад уходят. Им на смену другие. А я стою и болтаю глупости, как транзистор.

— Болеют. Хоть не требуют уж, чтоб каждую субботу побеждать, чего, вспомним, хотели от нас.

— Хотели, хотели… Глупости от нас хотели! Обманывали нас, Мишка! С юных лет обманывали. Играй, это матч единственный в своем роде! Играй, этот матч решает твою судьбу! Играй, это матч всей твоей жизни! Играй, ты защищаешь честь Болгарии! Играй, старайся, ты же патриот! Патриот… Фигляры мы всегда были, Мишка. Кто на руднике, они патриоты. А мы жалкие фигляры. И никогда ничего не защищали. Все это парадная глупость. Плакат на плакате!

Тут я его обрываю, по больному месту меня задел:

— И что с того? Выпади мне стать горняком, и стал бы. Всякому отмерена порция горя и счастья в этой жизни. Так вышло, что не горняк я, а футболист. Не больше и не меньше. Назавтра кем буду, вообще не знаю. Но сегодня я футболист. Зональный. Однако правила игры на всех одни. Играем в футбол не ради своего удовольствия, а чтоб другие смотрели. Зона — вот наши возможности. В футболе не могут все быть чемпионами. Чемпионы всегда поодиночке.

— Верно, Мишка. Чемпионы всегда поодиночке…

Тренировки проходят вяло. Тренер разделит на группы, даст указания. Расшевелимся, не более того. Да как, например, Недо заставишь бегать? Чего ради ему стараться? Левый наш край в сборной страны побывал. Блестяще провел несколько игр, потом вдруг заколодило. И такое бывает в «промышленном» футболе. В другом, дворовом, лидер дворовой команды всегда лидер. В «промышленном» не так. Ноги у Недо стали будто чужие. Не мог мяч остановить как положено. Видно, надо было дать ему передышку, отдых. Или еще что придумать, не всяк же день появляется такой игрок. А его раз и засадили на скамейку запасных, в прессе появилось несколько ядовитых статеек, и всему конец. Списали Недо. Живет он бедно. По скупости никто с ним в команде не сравнится. Что ни заработает, сбережет и жене отправит. Жену его только однажды мы видели. Сошла бы за красавицу, если б не мещанский налет. Замечал я, красивые женщины, воистину красивые, на первый взгляд, и на второй, и на третий смотрятся так, будто не связаны с горячечной суетой этого мира, стоят над ней. А коль вымогают из мужчин нечто, то делают это элегантно и с изысканностью. Уж такие они от природы. После каждого матча Недо едет в город, где живет его жена, а возвращается еще молчаливее и скупее.

Кыц — правый крайний. С ним не бывало особых превратностей, и он себя не чувствует обиженным, в отличие от большинства из нас. Оттого, видать, общительный он, весельчак. Играл пятнадцать лет за команду группы А, без блеска, но и без провалов, здесь заканчивает свои счеты с футболом. То ли подзаработать еще хочется, то ли жаль с мячом расставаться, поскольку футбол — единственное, чем владеет толком, не скажу в точности. Мало его знаю, так, здравствуй-прощай. Кыц постоянно расписывает какой-то матч на кубок УЕФА, в котором сыграл как факир и забил гол. Ирландцам.

— Выхожу, — начинает Кыц сперва спокойно, чтоб не заподозрили, что расскажет ту же историю, какую мы чуть не сто раз слыхали, — выхожу к боковой. Ага. Передо мной, — тут он слегка напружинивается, приклоняется и начинает размахивать руками, — «четверка». Ирландчик тощий, длинный, рыжий — порода, братишки. Лицом узок, прямо топор, честно… Слушайте дальше. Обвожу его, значит. Сам подаюсь влево, ага, а мяч скоренько пускаю с правой стороны. Обштопал «четверку», тот глазами хлопает. С улыбочкой прошел я его, иду к штрафной. Навстречу «тройка». Я его финтом. Публика ревет, девчонки визжат. Сзади кто-то наседает, хочет подкат сделать. Ага, я с мячом приостановился, ирландец на заду по земле пополз. Один смех! На всякий случай оглядываюсь. Это я теперь говорю, будто оглядывался, а тогда и времени на то не было, только делай одно за одним. Ну, огляделся я как кот в корчме и понял — отдать некому. Ясно, действуй самостоятельно. Резко рванул вправо, проскочил промеж двух защитников. Как оно удалось, ума не приложу, прогал был — нос едва всунешь. А наши опять же все прикрыты. Один лишь дотянулся-таки до мяча и в таком трудном положении паснул мне. И я с ходу — хрясь! Вратарь и за линией не достал! Ирландцы по траве катаются, рыжие свои космы рвут на себе. А стадион гремит, словно… словно… уже не знаю, как гремит. Пожалуй, как лопнувший мяч. Не опишешь, братишки! Ради того одного, чтоб так гремело, и возился я, ровно дурень, с футболом — и дождался. Это ничем не заменишь. Угу! А вот Пеле, уж ему сколько гремело, как он разрыв сердца не получил? Ведь страшное дело, скажу вам, братишки!

Потом по городу ходил будто президент. «Вон он», — девчата друг дружке шепчут. «Я самый!» — прохожу небрежно мимо, топаю на главную площадь. Зайду в ресторан — через секунду столик уставлен питьем и закусками. Официанты кланяются. Местные боссы здороваются со мной, спрашивают сердечно: «Как самочувствие?» — «Отлично», — отвечаю, если захочу. Стоит ли садиться с ними да объяснять международное положение, боссы и без меня разбираются в международном положении. Что в Ирландии террористы действуют. А мы их разве не побили? «В следующем матче тоже забьете?» — «Не стану обещать, — важничаю, — что я могу без коллектива?» А все думают, что фасоню и прикидываюсь скромником. Да так оно и было.

В то самое время познакомился я с профессорской дочкой. Походил с ней за ручку по площади, по пятачку, но без дополнительности. Выжидал момент, ишь. Так и не дождался, с большого-то ума. Уж профессор сам ко мне подошел, сам заговорил: «Заходите к нам домой, познакомимся». — «Можно, — отвечаю, — велик ли труд познакомиться». Важничаю. Как ни важничал, дочка его ко мне подскакивает, я диктую условия, словно Крум, хан такой был, срубил головушку бедняге Никифору. А девонька уж была, братишки! Слеза и огонь! Метель-метелица, одно слово. Эх, не выгорело дело… С чево? А вот почему… Вбил я дурь себе в голову. Стал думать, что и дальше стадион будет греметь и такие вот барышни подворачиваться. Сопляцкие рассуждения. Только взялся греметь стадион, хватайте, братишки, удачу за шкирку и сматывайтесь! С того матча десять лет жду, а не гремит. Даже не чихнут. Ну, тогда профессор, тоже мне растяпа, в дверях встречает: «Прошу разуваться». Новый ковер, ишь, купили, и потому просят разуваться. А мне, только попросят разуться, дурно делается. Дома всю жизнь приходилось разуваться, отец в ночную смену работал, днем спать был вынужден. И я, чтоб не топать, разувался. А тут-то! Победитель ирландцев — в носках? Вскипел я: «Не выйдет, профессор, разуться. Носки у меня рваные, плохое впечатление произведу. Уж загляну к вам другой раз, когда ковры выбивать будете». Вот так, братишки, заявил ему! Показал спину да испарился. А носки-то у меня целехонькие были. Чего мне стоило разуться? Мать честная! С тех пор осложнилась моя жизнь, как положение на Ближнем Востоке. Разувайтесь, братишки, послушайтесь меня, разувайтесь, пока есть момент! Ирландцы-то нас все-таки выбили на своем поле, ни мы, ни террористы не остановили. Выиграй мы там, я, может, собрался бы с духом да извинился перед профессором. Ну ладно. С того матча у меня только пиджак остался, приволок оттуда. Красный такой пиджак, с эмблемой, носить его не ношу. Криклив он, простачкам такой носить. А мне чего выставляться?..

В нападении только Гоша, «десятка», первой молодости. Его к нам тренер привел за собой. Гоша рассчитывает, что поиграет здесь и его приметят. Не знаю, вдруг и получится так. В футболе все бывает. Только вот не крутятся около нас спецы из ведущих команд. Мы, как говорится у журналистов, не на гребне волны. В моде другие команды зоны. Там играют молоденькие ребята, нетерпеливые, неопытные. Из них и выбирать будут. Сперва мне казалось, запросто мы их одолеем, этих цыплят, едва понюхали футбол и уж считают, будто им море по колено. Но не идет у нас игра. У каждого техники в избытке и опыт есть, и вот такие парни, стоит мяч получить, гонят его десяток метров, бить не бьют. Почему? Пожалуй, нет у нас в игре нерва, нет желания. Команда наша напоминает мне мужчину во втором или третьем браке. Все ясно, нет непредвиденных положений, никаких протуберанцев. Игра течет нормально и скучновато. А без неожиданностей, нервов, провалов — и брак и футбол безвкусны, в тягость становятся.

У нас многие не смирились: Боря, Илья, Коце, Данчо, Митя Пробка. Пробкой его здесь окрестили, хоть с больших стадионов мы пришли сюда уже с прозвищами. Низковат наш центральный защитник, но выпрыгивает ловко и вдруг, словно пробка из воды. Удивительно, что не женился он еще, уж очень любит вкусно поесть. Постоянно бормочет над котлетами, которыми нас пичкают:

— Вот женюсь-ка и слиняю. Что наша жизнь? Котлеты. Женят они меня.

В городке свадьбы в общем-то редкость. Нет девушек. Просто нету. Красавицы все повыходили замуж, горняки их прячут по домам, не разгуляться. Есть несколько разгульных, обязательно такие появляются около мужчин, играющих за деньги, но увидишь прокуренные улыбки тех дамочек, противно и заговорить. Имеется тут и техникум, но, батеньки, не дай бог поклеить какую студенточку! Преподаватели и преподавательницы целым роем бдят день и ночь над ними, в порошок тебя сотрут перед общественным мнением. А общественное мнение, особенно в малых городках, сила великая! Согласно этому мнению футболисты будто созданы нарочно для того, чтоб разбивать жизнь невинных созданий.

С нами водится только Сия Белокурая. Ее муж работал прежде в тотализаторе и загремел. Был тихий-мирный человек, но захватила его горячка азарта. Ставил большие деньги, сначала свои, потом из кассы начал вытягивать, надеялся, что выиграет и вернет. Но есть ли логика в том тотализаторе? Сплошная мгла, недаром его выдумали большие головы. Лишь туманить простачков. Схватил Сиин муж на полную железку, двенадцать лет ему влепили. Одна у Сии отрада — дочурка. Вся команда ей подарки покупает. Сия часто плачется, что складывать некуда, набили комнату. К Белокурой никто не смеет прикоснуться. Водится она с нами, ходит в кино, в ресторан, по квартирам собираемся. Развеселится она порой, но границ приятельских никогда не перейдет. Мы впрямую не заключали соглашения, но вроде как существует договоренность не приставать к Сии, пусть сама кого выберет, ежели пожелает. А попробует кто-то силком, то наверняка она с нами расстанется, уйдет с ней тот кусочек красоты, что предлагает нам жизнь в городке. Постоянно подмечаю, Сия страдает, убивается, разрывается между супружеским долгом и нерадостной перспективой на будущее. Двенадцать лет — страшный срок, никому не вытерпеть. И чего ради? Была б серьезная причина, а то тюрьма. Сия о муже никогда не упоминает. Страдание у нее соединяется с удивлением: до чего ж быстро может жизнь разбиться. И не только чья-то собственная, но и жизнь окружающих. Начнешь с малого, с незаметного, с пустяка. И не остановиться, и нет силы в душе, чтоб остановила, предупредила: «Погоди-ка, эй, куда тебя несет?» До чего ж бессилен человек перед самим собой, до чего ж беззащитен!