Харама
Шрифт:
— Не прячь руки за спину, я видел. Не надо так шутить. — Он подобрал с полу фуражку. — Не из-за меня и не из-за того, сколько эта вещь стоит, — он любовно очищал засаленный верх фуражки от пыли, снимая ее рукавом. — И не потому, что мне это досадно, не потому, что она стоит денег, а из-за того, что она представляет. Надо уважать муниципалитет. Над муниципалитетом шутить не надо.
Он повесил фуражку на прежнее место и опять занялся игрой.
Высоко над Викальваро в небе вздымались железные столбы с белыми и красными
Тито дал прикурить Себасу, прикурил сам и, пока горела спичка, посмотрел на Луситу. Задул спичку и снова сел рядом с ней. Паулина сказала:
— Что с тобой, Луси?
— Ничего. А что?
— Да ты молчишь все время.
— У меня здорово голова кружится.
— Вы тут много пили. Отойди в сторону и вырви.
— Оставь девочку в покое, — сказал Себас.
Ниже по реке в неверном свете луны смутно виднелись поля, словно опустился туман; еще дальше — силуэты налезающих друг на друга холмов, вершины и пики, мертвенно-бледные на фоне ночной тьмы, будто крупы убегающих вдаль гигантских овец какого-то сказочного стада. Тито положил руку Лусите на затылок.
— Тебе лучше? — тихонько спросил он ее.
Она откликнулась усталым голосом:
— Терплю, как могу.
Лусита повернулась, устраиваясь поудобней. Посмотрела понизу, между стволами, на спокойную воду перед плотиной, на отражавшиеся в воде лампочки, горевшие возле закусочных, на огромную тень какого-то человека, стоявшего на краю дамбы. Самой дамбы видно не было, ее закрывал холм. Не видно было ни террас, заполненных народом, ни лампочек, плясавших на проводах под большим деревом, — только огни, отраженные в воде, и тени. Доносился шум, пьяные голоса, неумолкающая музыка из приемников, грохот водоспуска где-то внизу, за деревьями, в конце дамбы.
Вдруг в темной дали ночной равнины показалось ослепительно белое око — шел поезд; он приближался, стуча колесами и подавая гудки, по прямой как стрела насыпи, пересекавшей пустошь. Ворвался на мост через Хараму, выхватил прожектором из темноты застывшие фигуры влюбленных, в страхе прильнувших к перилам, редкие дома на правом берегу, переезд и станцию Сан-Фернандо-де-Энарес — Кослада. Лусита вздрогнула и провела ладонями по своим плечам и рукам:
— Тито, я совсем грязная… Столько пыли на меня налипло. Вся перевалялась в грязи. Тело чешется, прямо не могу.
— Она права, — сказал Себас, — мы целый день валялись на земле и теперь по уши в пыли. Надо бы еще разок искупнуться. Я тоже об этом думал. Ну как? Окунемся?
— В такое время? — удивилась Паулина. — Ты не в своем уме. Я думаю, что…
— Еще интересней, вот увидишь.
— Я поддерживаю, — сказала Лусита. — Я — за. Здорово придумал.
— Молодец, Лусита, ты мне нравишься. Давай и ты, Тито, пошли все вместе, вперед!
— Нет, Себас, мне неохота, ей-богу. Идите без меня, я покараулю одежду.
— Много потеряешь.
— А мне все-таки это кажется
сумасбродством, — сказала Паулина. — Кому в голову придет купаться в такой час?— Нам. Разве этого мало? Пойдем, голубка, окунись, не заставляй себя упрашивать.
— Смелей, Паулина, — сказала Луси. — Вот увидишь, тебе понравится. Если не пойдешь, я тоже не пойду, так что решай.
— Только недолго, да? Окунемся и выйдем.
— Ну конечно.
— Тогда чего мы ждем? Вперед, пока не поздно.
Лусита и Себастьян встали.
— Подними меня, Себас.
— Сейчас.
Он взял невесту за руки и помог ей встать. Тито сказал:
— Вы там не очень-то, нам еще лезть на гору.
— Не беспокойся. Возьми, пожалуйста, подержи.
Лусита вдруг подпрыгнула и закричала:
— В воду, в воду, ребята! К чертям спячку!
Все посмотрели на нее с удивлением.
— Какая муха тебя укусила? — засмеялась Паулина. — Я тебя не узнаю!..
— Так узнай. Я такая и есть. Сумасшедшая коза. Вот так вдруг… Мне как когда вздумается, что капуста, что колючки, понимаешь? Так лучше, тебе не кажется? Ну, пошли в воду!
Они направились к реке.
— Ишь ты какая сегодня!..
Обе засмеялись. Тито надел на руку часы, которые отдал ему Себастьян, и стал смотреть вслед трем теням, удалявшимся от него. Луна была уже не красная, она пожелтела и поднялась выше, теперь она висела над горой Визо возле Алькала-де-Энарес.
Дошли до реки.
— Страшновато, верно? — сказала Паулина, останавливаясь у воды.
— Впечатляет, — согласился Себас, — впечатляет, ничего не скажешь, но бояться не надо. Ну же, Паули, не робей, держись за меня.
Себас вошел в воду, продвигался он медленно, словно отталкивая воду ногами. На плечах он чувствовал руки Паулины, которая шла за ним.
— Будто не вода, а чернила, — сказала она. — Не заходи далеко.
Лусита вошла в воду позже. Остановилась и оглянулась на темную громаду деревьев. В ночи мерцали редкие огни: электрические лампочки и распахнутые в ночь двери домов, обращенных к реке.
— Итак, заседание окончено, — сказал дон Марсиаль.
Старый Шнейдер вытащил карманные часы. Кока захотел на них взглянуть:
— Вы позволите?
На стальной крышке был выгравирован двуглавый орел.
— Этот орел — двуглавый, — пояснил Шнейдер, — у него два головы. Старинная вещь. Теперь этот орел уже умер — паф! паф! — охотники убили бедный орел. Get"ot[26]. — И он рубанул воздух ладонью. Потом сказал: — Ну вот, теперь я буду уходить, нехорошо заставлять ожидать старушка супруга.
Дон Марсиаль и Кармело также встали и подошли к стойке. За столиком остался один Кока-Склока, который строил домики из костяшек домино.
— Как закончилась игра?
— Как всегда.
Шнейдер сказал Маурисио:
— Я прохожу теперь на момент попрощаться с хозяйка.
Маурисио кивнул.
— Игра обошлась без неожиданностей, — сказал шофер.
Шнейдер прошел по коридору и заглянул в кухню:
— Вы позволите? Сеньора Фаустина, я уходит домой.
— Очень хорошо, сеньор Эснайдер, передайте жене, что на этой неделе я обязательно зайду посидеть с ней часок.
— Я оче-ень рад, конечно. Ей это будет оче-ень приятно.