Харама

— Большое спасибо за фрукты. Вот, возьмите вашу корзинку. И не смейте больше носить нам ни инжира, ни чего бы то ни было еще, понимаете? Надо, чтоб вы это хорошенько поняли.

Старик улыбнулся, принимая корзинку из рук Фаустины. Инжир перекочевал в глиняную миску, которая стояла теперь на полке, украшенной бумажным цветным кружевом. Из сада доносился гомон.

— Оче-ень много народ, — сказал Шнейдер, показывая на окно.

— Одна морока. От этих больше неудобств, чем дохода.

Появилась Хустина.

— Мама, дай тряпку. Здравствуйте, сеньор Эснайдер, добрый вечер. Там пролили немного вина на стол, где взять тряпку?

— О, богиня из Сан-Фернандо пришел взять тряпка! И слава богу, потому что наконец-то я увидел моя принцесса, самая красивая девушка Испании! Сегодня ночью мне будут спиться хорошие сны, я уверен, что демоны не будут посетить меня, когда я сплю.

Хустина рассмеялась:

— Ого, какой вы галантный кавалер! Перед такой речью ни одна не устоит. Неужели все так говорят в Берлине? Представляю, какое удовольствие пройтись там по улице.

— О нет, Берлин скучный, некрасивый, много снега на улице. Без солнца нельзя увидеть красивый девушка. Только снег, который топчут ногами, и он становится совсем грязный.

— Надо же, вам он не нравится. Я уверена, там наверняка есть много красивого: памятники, дворцы… Просто вы не замечали, привыкли и потому не обращали внимания. Готова поспорить, что уж я-то была бы от города в восторге, что бы вы ни говорили. Ну, я пошла, доброй ночи.

Она взяла тряпку, висевшую возле плиты, и пошла в сад.

— Не беспокойтесь, — сказали ей, — не стоит труда. Не успеете оглянуться, они снова прольют.

— А который час? — спросил Рикардо.

— Тот, когда не время спрашивать, который час, — ответил Сакариас.

Фернандо наполнил стаканы. Хустина ушла.

— И в самом деле, Рикардо. Дай людям жить.

— Какая складная у хозяина дочка! — заметила Марияйо. — Она немножко похожа на Джину Лолобриджиду, правда?

Румба кончилась.

— Вот приглашу-ка я ее танцевать, — сказал Фернандо.

— А она не пойдет.

— Пусть только появится, увидишь.

Все вернулись к столу. Парень из Легаспи, тот, что был потоньше, сел рядом с Лолитой, с которой только что танцевал. На нем была солдатская рубашка.

— Моя жизнь — это кинофильм, — говорил он ей, — комедия и трагедия одновременно.

— Неужели?

— Ну да.

Лолита смеялась. Другой парень из Легаспи принялся громко хлопать в ладоши.

— Теперь пусть принесут две бутылки за наш счет.

— Да тут еще есть.

— Неважно, такая вещь никогда не лишняя.

— Мигель, почему ты не споешь?

— Слушай, кстати, как тебя зовут?

— Лоли.

— Стало быть, Долорес.

Рикардо смотрел на них.

— Нет, только Лоли, пожалуйста, — Лоли. Ненавижу имя Долорес, слышать о нем не хочу. Долорес значит «страсти господни», а всяких ужасов и так хватает, незачем лишний раз напоминать.

Парень из Аточи встал и пошел к курятнику.

— Да есть и другие имена, которые значат то же самое: Ангустиас, Мартирио…

Запели песню. Неяркий свет падал на желтоватую стену дома, на окно комнаты Хустины, на выщербленную кирпичную стену, окружавшую сад. Дальняя его часть казалась пустынной, почти дикой, туда из-за густой листвы не попадал свет лампы. Вдруг все обернулись:

— Что там делает этот сумасшедший?

Парень из Аточи с криком бегал по саду.

— Ко мне! — кричал он. — Ко мне, гончие!

— Кролик! Кролик!..

Парни из Легаспи бросились ему на помощь. Белый кролик зигзагами метался между ножками столов и стульев, увертываясь от преследователей, напуганный их криками и топотом ног.

— Он возле тебя, Федерико, хватай его!..

Крича и смеясь, носились они как сумасшедшие, задели ножку стула, на котором стоял патефон. Лукас крикнул:

— Осторожней, вы, черти!

Никто не обратил на него внимания.

— Ну видишь, вот тебе и неприятность, — сказал Рикардо.

Загнанный кролик беспорядочно рыскал, ускользая из-под ног троих преследователей, несколько раз ткнулся мордой в сетку курятника, стремясь вернуться в свое убежище.

— Не зевай, не зевай, удерет!..

Внезапно погоня прекратилась: кролик залез под велосипеды, сложенные у стены в глубине сада.

— Спокойно! Теперь он не уйдет! — воскликнул Федерико.

— Педро, ты оттуда, я отсюда, внимание. Вот он.

Дрожащий кролик съежился в белый комок под спицами колеса и цветной сеткой велосипеда Луситы.

— Вижу его, вижу. Не двигайтесь, стойте тихо, сейчас я его… — бормотал парень из Аточи.

Наклонился и, осторожно сунув руку под колесо, схватил зверька за спину. Никто не сдвинулся с места. Рука вцепилась в белый пушистый клубок.

— Зараза! — дернулся парень. — Хотел укусить, сукин сын. Я тебе покажу!.. — И он поднял кролика за задние лапы.

Кролик отчаянно дергался. Он был достаточно тяжелый.

— Сейчас мы вам покажем фокус! — засмеялся парень. — Дайте мне шляпу! У кого есть шляпа?

— Бесстыжий!

Это вышла в сад Фаустина.

— Бесстыжие твои глаза! — крикнула она, подойдя к парню. — Дай сюда животное! — И вырвала кролика из его рук.

— Ну, вы полегче…

— Вроде уже большой вырос, или нет? Помешал тебе зверек, тихо сидевший на своем месте? Вот уж бесстыдники!

Шнейдер вышел вслед за Фаустиной и стал в дверях. Она прижала кролика к груди, чувствуя, как напряглись в испуге маленькие мышцы, как стучит сердце перепуганного зверька. Вошла в курятник и выпустила беднягу, тот сразу юркнул в свой домик. Возвращаясь, Фаустина сказала Шнейдеру:

— Представляете, что приходится терпеть? Как вам правятся эти бессовестные? Надо же быть такими подлецами!

Шнейдер покачал головой и обратился к парню из Аточи, который отошел к общему столу:

— Это не есть хорошо. Кролик — тоже божья тварь, зачем заставлять страдать? Для это надо иметь оче-ень черствое сердце, — поднял указательный палец и ткнул себя в грудь.