Харьков – проклятое место Красной Армии
Шрифт:
Например, в ночь на 27 мая в районе Протопоповки вышли из окружения до 3000 человек, в течение 27 мая, на участке 9-й армии, – около 1000 человек с вооружением и 116 автомашинами. 29 мая также на участке 9-й армии вышли из окружения части 351-й стрелковой дивизии в составе 2500 человек и столько же – разрозненными группами.
О той обстановке, в которой решались задачи выхода из окружения, вспоминает исполнявший тогда обязанности командира роты противотанковых ружей 244-го стрелкового полка 41-й дивизии политрук Н.П. Моляров: «23 мая рота отражала атаки танков противника возле села Тороповка. Затем с тяжелыми боями отходили к селу Алексеевка. На следующий день напряженные бои развернулись южнее села Берека. К роте присоединялись небольшие
25 мая южнее Асеевки в небольшой балке рота встретилась с группой до 600 человек, состоявшей из разных частей 41-й дивизии. В ней было несколько автомашин, два трактора-тягача и другая боевая техника. Возглавлял группу начальник штаба 41-й стрелковой дивизии подполковник Самородский. Для удобства управления ее разделили на две группы. Одну возглавил старший техник-интендант штаба 41-й дивизии Шпагин, другую – я. Общее командование осуществлял Самородский. Группы заняли круговую оборону, одновременно ведя подготовку прорыва.
С наступлением темноты, по сигналу ракеты, обе группы решительно перешли в наступление. Противник отступил. С огромным трудом бойцы пробивались на восток. В селе Гусаровка противник оказал сильное сопротивление, бойцы с возгласами «ура!», с гранатами в руках кинулись на врага. Многие погибли, но заслон был прорван, и группа продвинулась вперед.
Днем 26 мая группы находились в лесу, а с наступлением темноты пошли на прорыв и в районе села Щуровка достигли Северского Донца. Моста не было, правый берег находился под прицельным пулеметным огнем противника. Бойцы гранатами подавили огневые точки. Автомашины и тракторы пришлось взрывать. Документы и оружие переправляли на лошадях, которые, брошенные кавалеристами, блуждали по полю. Бойцы переправлялись кто как мог, многие погибли и утонули…
Из 41-й стрелковой дивизии вышло из окружения и присоединилось к частям 9-й армии около 400 человек. Подполковник Самородский сдал в штаб 9-й армии все вынесенные документы, а я – список роты с отметкой всех погибших».
«Я помню, мы потом выехали ближе к Донцу и здесь встречали людей, которые прорывались из окружения, – вспоминает Н.С. Хрущев. – Плотного прикрытия у противника не было, и они прорывались одиночками и группами.
Вышел Гуров, который был при штабе 6-й армии на главном направлении наступления. Он прорвался на танке через кольцо, которое уже замкнул противник…
Гуров доложил, что он вынужден был сесть в танк и прорываться. Другого выхода у него не было. Если бы он этого не сделал, то тоже остался бы в тылу у немцев. Тогда были некоторые голоса, которые осуждали его. Смотрели на меня: может быть, судить Гурова Военным трибуналом за то, что он на танке вырвался из окружения.
Но я с уважением относился к Гурову. Высоко ценил честность и военную собранность. Я ответил этим людям: «Нет, хватит этого, сколько генералов там полегло. Хотите еще добавить того, кто вырвался оттуда? Это сумасшедший дом! Одних немец уничтожил, а тех, кто вырвался, мы будем уничтожать? Это плохой прецедент для наших войск: все равно гибнуть – или под пулями немцев, или тебя уничтожат свои».
Все было кончено. Городнянский, командующий армией, не вышел. Штаб весь погиб. Командующий 57-й армией Подлас не вышел, погиб. Штаб его тоже погиб. Командующий конной группой погиб, и сын-подросток его погиб (вместе с Л.В. Бобкиным погиб его двенадцатилетний сын. – Авт .). Погибло много генералов и полковников, офицеров и красноармейцев. Все они погибли.
Вышли очень немногие, потому что расстояние между краями в этой дуге было небольшим, и противник его плотно прикрыл. Окруженные войска были на большой глубине впереди. Технику они не могли использовать: не было горючего, не было припасов. А пешком выйти – велико расстояние. Они были частью уничтожены, а основная масса взята в плен» [162] .
На
долю плененных советских воинов выпали нечеловеческие испытания. «25 мая, во время отступления, мы узнали, – писала бывший врач 973-го стрелкового полка 270-й дивизии М.Л. Коган, – что погибли командир дивизии Кутлин и комиссар Рахманинов. Бомбы падали не переставая, невозможно было поднять голову. Вокруг – огромное количество тяжелораненых и убитых. Отовсюду слышались крики и стоны. От нашей санитарной роты осталось несколько человек. Мы бегали от одного раненого к другому, перевязывали, успокаивали, но большего сделать не могли – наш обоз разбомбили, из медицинского оборудования ничего не уцелело.К сожалению, и меня ранило в стопу, и я не смогла уйти с группой солдат, которые собрались и самостоятельно двинулись на прорыв. А потом я получила еще два ранения – к счастью, сквозные. Меня с тысячами других раненых, которые могли двигаться, немцы погнали в Барвенково. Если бы не наши солдаты, которые буквально несли меня на руках, то конвоиры пристрелили бы – много таких, ослабевших от ран и добитых фашистами, осталось на обочинах дороги…
В Барвенково нас загнали в здание бывшей школы, именуемой «госпиталем», где помощь раненым как-то пытались оказать наши врачи, тоже попавшие в плен, но у них практически не было ни перевязочного материала, ни медикаментов. Потом, когда из школы раненых перегоняли для эвакуации на вокзал, мне с подругой посчастливилось бежать. И начался долгий и тяжелый путь к фронту… Только в конце января 1943 года удалось пробраться к своим…»
Среди пленных находились и двенадцать красноармейцев из взвода младшего лейтенанта Н. Львова из 134-го стрелкового полка 41-й стрелковой дивизии. Некоторое время их держали на поле во временном лагере, обнесенном колючей проволокой. Днем людей под усиленной охраной гоняли на изнурительные работы.
Присмотревшись к лагерным порядкам, Львов задумал побег и поделился своими планами с товарищами по несчастью. Те с готовностью поддержали идею. На следующий день по сигналу своего командира несколько пленных набросились на охранников, прижали их к земле, вырвали автоматы и ударами прикладов прикончили. Воспользовавшись моментом, весь взвод бросился бежать. Однако вскоре немцы с собаками стали настигать их.
«Держаться кучнее, – скомандовал Львов, – животные нас разорвут, если их не перестреляем». Собак встретили автоматным огнем, перебили и по ржаному полю устремились к близлежащему лесу. Но путь преградили вражеские мотоциклисты. Беглецов разоружили и жестоко избили. Пригнав в село, заперли в сарае и выставили часовых.
Вскоре ворота сарая открылись, вошел офицер в форме полевой жандармерии. «Сейчас будете находиться под охраной, а утром всех вас расстреляем», – сказал он. Львов понимал немецкий язык и даже немного говорил. Он перевел его слова товарищам и добавил: «Отсюда нам выбраться вряд ли удастся. Но не будем расслабляться и примем смерть, как подобает советским воинам».
Когда стемнело, он подозвал троих бойцов и, встав на их плечи, принялся осторожно вынимать куски черепицы из крыши сарая. Двое наблюдали за часовыми. Когда те уснули, с помощью сделанных из обмоток веревок все выбрались наружу. Ночами долго пробирались на восток. На седьмые сутки перешли линию фронта и присоединились к своим.
29–30 мая из окружения выходили последние группы воинов Юго-Западного фронта. По наблюдениям советской авиации, затухающие бои в кольце шли в районах Лозовеньки и хутора Лозовский. Сводная группа 41-й стрелковой дивизии в составе до 600 человек на узком участке местности решительно атаковала ближайшие немецкие позиции. Группой смельчаков командовал начальник оперативного отделения штаба дивизии майор М.И. Ригонин. Бои шли днем и ночью. Потери были большие. На последнем этапе пробивались уже, как могли: самостоятельно, мелкими группами, нередко используя трофейное оружие. Многие погибли под огнем противника при переправе через Северский Донец. Из окружения вырвалось не более семидесяти человек…