Харьков – проклятое место Красной Армии
Шрифт:
Итак, к 30 мая 1942 г. закончились организованные боевые действия советских войск на харьковском направлении. Командующий группой армий «Юг» генерал-фельдмаршал Ф. фон Бок в своем дневнике самодовольно подвел итоги последних дней боев в «котле»: «26 мая 1942:…Повсюду одинаковая картина. Постоянно сжимаемый противник хотя и делает еще тут и там попытки прорыва, но все они заканчиваются провалом. С одной из высот юго-восточнее Лозовеньки видно, как со всех сторон в направлении дымящегося «котла» ведут меткий огонь наши батареи по русским, которые пока еще слабо отвечают на него. Толпы пленных текут назад, а рядом с ними идут в атаку наши танки и части Первой горнострелковой дивизии. Потрясающая картина.
27 мая 1942. Сражение близится к концу… Поздно вечером
29 мая 1942:…На фронте никаких существенных боевых действий. Трофеи сражения возросли до 239 306 военнопленных, 2026 орудий и 1249 танков, сбито в общей сложности 540 самолетов. Наши общие потери составили ровно 20 000 человек» [163] .
Не следует, однако, принимать приведенные фельдмаршалом цифры на веру, особенно количество пленных и танков. В годы войны ни мы, ни наш противник не очень-то стеснялись в преувеличении вражеских потерь и преуменьшении собственных. В описании боевых действий 1-й немецкой танковой армии, например, сказано: «24 мая красные войска в результате непрерывного наступления соединений 6-й армии и армейской группы фон Клейста были стиснуты на территории 48 x 27 км. Лишь немногим частям противника удалось с ожесточенными боями вырваться из окружения и избежать полного уничтожения. 26 мая армия доложила об уничтожении главных сил красных. Главная предпосылка для летних операций была создана. Главнокомандующий ГА (группой армий. – Авт .) генерал-фельдмаршал фон Бок отметил успехи армии в специальном приказе. Особым признанием успехов командования и соединений подвижных войск, внесших основной вклад в успех операции, явилось присвоение фюрером Дубовых листьев к Рыцарскому кресту командующему 3-го тк генералу фон Макензену…
Одна лишь 1-я танковая армия взяла 137 355 пленных, а также захватила или уничтожила 50 танков, 641 орудие, 195 противотанковых и зенитных пушек, 15 самолетов. Всего было разгромлено двадцать две стрелковые дивизии, семь кавалерийских дивизий, пятнадцать танковых бригад (заметим: если сосчитать все, что входило в состав 6, 57, 9-й армий, группы генерала Бобкина, то набирается двадцать одна стрелковая, шесть кавалерийских дивизий, пятнадцать танковых бригад. – Авт .). Армейская группа фон Клейста и 6-я армия взяли 215 000 пленных, а также захватили или уничтожили 1812 орудий, 1270 танков, сбито 542 самолета» [164] .
Кстати, анализируя события тех дней, английский историк А. Кларк подчеркивал, что «…из окружения смогла вырваться лишь четвертая часть окруженных войск 6-й и 57-й советских армий. Русские официально сообщили, что они потеряли убитыми 5 тысяч человек и 70 тысяч пропавшими без вести, а также 300 танков. Немцы утверждали, что они взяли в плен 240 тысяч человек и уничтожили 1200 танков (что, несомненно, является преувеличением…)» [165] .
Обратим внимание читателя на то, что последняя цифра общих потерь советских войск (то есть убитыми, ранеными, пропавшими без вести, попавшими в плен), приведенная уже в 1990 г., составляет около 230 тыс. человек [166] . Совместные потери 6-й армии и группы Бобкина: личного состава – 140 591 человек, танков – 468, орудий – 833, минометов – 1745 [167] . Потери 9-й армии – 33 260 убитыми, 329 орудий, 79 танков, 471 82-миллиметровый миномет, 48 120-миллиметровых минометов, 31 992 винтовки и автомата [168] . Потери 57-й армии в личном составе исчисляются в пределах 57–60 тыс. человек.
Это стало известно сейчас, когда открыты, как говорится, все карты. Ну а тогда, в самом конце мая сорок второго, что могла узнать страна о харьковской катастрофе? Очень мало, практически – ничего. Вот что отметил в рассказе-хронике один из наиболее информированных тогда военных журналистов Д. Ортенберг: «27 мая. В сводках Совинформбюро не упоминается наше наступление на Харьков. Вместо этого указывается, что советские войска «закрепились
на занимаемых рубежах». Главным направлением сейчас стало Изюм – Барвенковское, там наши войска ведут тяжелые оборонительные бои. В газете это нашло отражение в репортажах К. Буковского и Т. Лильина. Сообщения крайне тревожные: «Вчера происходили крупные танковые бои… Вражеские танки почти не уходят с поля боя… Танковые бои идут почти непрерывно, они носят исключительно ожесточенный характер…31 мая. Поздно вечером пришла сводка Совинформбюро. В ней лишь две строки: «В течение 31 мая на фронтах ничего существенного не произошло». Но, увы, в это время как раз и произошло много существенного. Сражение на Юго-Западном закончилось не в нашу пользу. Вновь возникло слово «окружение», печально памятное нам по первым месяцам войны и исчезнувшее в последнее полугодие. Немецким войскам удалось на этом фронте замкнуть кольцо вокруг нашей группировки. В этом кольце мужественно сражались наши воины с превосходящими силами противника. Несколько тысяч человек вышло из окружения. Но много наших воинов погибло или попало в плен, среди них ряд видных командиров…
Конечно, в ту пору я далеко не все знал и понимал. Вспоминаю, что, когда я в Перхушкове завел с Жуковым разговор о харьковских делах, он рассказал мне не так много и не столь откровенно, как написал об этом после войны. Не сказал, что не был согласен с развертыванием нескольких наступательных операций, в частности и на Харьковском направлении, и об этом говорил Сталину на заседании ГКО. Но фраза, которая тогда, во время разговора в Перхушкове, у него вырвалась, многое мне открыла: «Не надо было там начинать…»
Отмечу, что в нашей газете, как, впрочем, и в других, о ходе событий нет ничего определенного. Не назывались города и населенные пункты, за которые шли бои или которые мы оставляли, не печатались и карты театра битвы, как это мы делали в прошлом. Почему? Взять грех на свою душу было бы легче всего.
Вспоминаю свою беседу с секретарем ЦК партии А.С. Щербаковым, который был начальником Совинформбюро и к тому времени стал и начальником ГлавПУРа. Я сказал, что откровенный разговор, который мы вели на страницах военной газеты и во время поражения сорок первого года, был проявлением не слабости, а силы нашего государства и армии. Правда, война не снижала, а поднимала дух людей, вселяла веру в нашу победу. Александр Сергеевич ответил: «Тогда была другая обстановка. Тогда дело шло о судьбе нашей страны. А эта операция носила частный характер. Решено публиковать только то, что дает Информбюро. Придерживайтесь наших сводок…»
Я хорошо чувствовал, когда Щербаков говорит от своего имени, а когда передает указания Верховного, никогда на него не ссылаясь. Я понял, что на этот раз он передает указания Сталина. Не мог Александр Сергеевич, да и не только он, тогда предполагать, что наше поражение на Харьковском направлении обернется наступлением противника на Сталинград и Северный Кавказ и вновь встанет вопрос о судьбе Родины» [169] .
Суровые испытания выпали на долю советских войск. Оперативно-стратегическая обстановка изменилась в пользу противника. По согласованию со Ставкой ВГК маршал Тимошенко принял решение на переход к обороне на рубеже Волчанск, Балаклея, вдоль левого берега Северского Донца силами 21, 28, 38 и 9-й армий. Войскам ставилась задача не допустить развития удара противника из района Харькова на восток.
Успешно начавшаяся Харьковская наступательная операция закончилась тяжелым поражением советских войск. Это обусловливалось рядом причин.
Существенные ошибки допустило командование юго-западного направления, Ставка ВГК. Недооценена, как стало ясно в последующем, сила врага, неточно произведен анализ его намерений в стратегическом плане. С опозданием было принято и решение на прекращение наступления в связи с мощным ответным ударом противника и обозначившейся угрозой окружения. Не всегда объективная информация о положении на фронтах направлялась в Ставку ВГК, которая в свою очередь допустила просчет в оценке стратегических замыслов германского руководства на летнюю кампанию 1942 г.