Харьковский Демокрит. 1816. №№ 1-6

Начто же мне тащить насильно музу с неба?

Писателей плохих и так довольно есть,

Умножить их число велика ль будет честь?

Но только и себе, и вам, друзья, в утеху

Сатиру напишу я на себя для смеху:

___________

Лекарь сам к себе

Итак – вот с лишком тридцать лет,

Как злая мачеха – природа

Меня, несчастного урода

Пустила в белый свет.

Зачем? – того не понимаю –

Но только твёрдо знаю,

Что Сидор, Карп, Илья,

И грешный Савва, сиречь я,

Все вышли из живой утробы,

А после, рад или не рад,

Нас всех положат в гробы,

И кончится тем маскарад.

Но в этом маскараде,

Бог знает почему,

К несчастью моему,

Я, кажется, всегда в дурацком был наряде.

Как так?

Вот как:

Покойной мой отец, для вечной нам обиды,

Один из всей родни взялся петь панихиды,

И сам раскаялся, хоть поздно, наконец.

Но удивляйтеся судьбы моей капризам:

Быв от рождения врагом священным ризам,

Я твёрдо положил пуститься братьям вслед,

Которые давно на поле чести смело

Взялись за рыцарское дело

(Чем занималися и прадед мой, и дед).

Но замыслам моим и рыцарству в награду,

Не сам ли чёрт отдал меня a la Санградо.* –

И, вместо шпаги дав ланцет,

Велел опустошать весь свет.

Ах, лучше б я служил обедни,

Страдали б меньше люди бедны!

Бесспорно – славен Гиипократ,

И медицина также в моде,

Когда излишество в народе;

Но ах! – я чувствую, что лекарь смерти брат:

И тот, и та, как будто спором,

Чтобы друг другу угодить,

Спешат свет белый пустошить

Лекарствами и мором.

Что против них война? – Пустой ученичишка:

Я смело ставлю сто противу одного,

Что сотня гренадер не сделает того,

Что сделает один цирюльник исподтишка.

Что ж я? Когда герой убийством только славен,

То я Наполеону равен.

Я лекарь – вправе я себя и побранить;

Вишь, можно про себя что хочешь говорить!

Любезные мои товарищи, простите,

Что правду говорю – иначе научите,

Как лгать: к моей беде,

Я правду говорить привык всем и везде.

__________________

21

Пролаз

Пролаз наш говорит: «За что меня бранят?

Я, кажется, живу, как все честные люди,

А жалуют меня насильно в лизоблюды.

Да пусть они себе хоть треснут, говорят,

А я на весь их вздор скажу в ответ формально,

Что исполнять хочу всегда и пунктуально

Долг подчинённого. В передней постоять,

Великая беда! – ведь ног не занимать.

Сказать ласкательство, хоть подлое, кто старше,

Не худо, брат, за то и сам пойдёшь подальше!

Пусть врут, что так живут одни лишь подлецы!

Ох, благородные, честные храбрецы!

Вы ждёте за труды наград царя и неба,

А мы, и ползая, найдём кусочек хлеба.

Нас презирают все: великая беда!

Лишь было б совести поменьше, да стыда!

Всё честь да честь – пустяк – лет, может быть, за двести

Держались совестно невежды ложной чести;

А в наши времена, не поживя с умом,

Достанется просить насущный под окном.

Да что и говорить; весь свет примеров полон,

Как нам, честным глупцам, хлеб достаётся солон.

«Но вы, – дескать, – вредить стараетесь другим».

Что ж нужды? Лишь была б нам польза в том самим;

Всяк ближе сам к себе – у нас такая вера.

Как в свете жить, скажу ещё вам для примера:

Подслушать – подсмотреть – великий будто грех?

Зато, когда придёт с начальником до слова,

Сказать о ком словцо материя готова.

Вот скучно: не всегда случается успех!

Ведь и начальники не век на ухо слабы;

Иной, весь честию какою-то набит,

Да истину любя, с досадой закричит:

«Пойдите вон, сударь, ведь сплетни любят бабы!»

Тогда тишком-молчком – подавшися за дверь,

В сторонку уклонись – начальник ведь не зверь –

Посердится день, два, а после и забудет.