Хазарская охота

Похоже, охота объявлена, но не на жирующего в оврагах кабана, а на щуплого зайца-тумака с выступающими зубами и близорукими глазками.

Свиток одиннадцатый Хазарская охота

В Хазарии вдоволь овец, меда и евреев…

Мукаддаси

Бен-Шаддай повертел в руках золотую гривну с княжьим трезубцем: это украшение – единственно достойный подарок для досточтимого Тоху-Боху Он снял ее с шеи «солнцеволосой», эта женщина светилась среди язычников, как жемчужина в грязи, но такие плохо приживаются в неволе.

Очнувшись, среди пленниц и проданных за долги рабынь, она билась и кусалась, хотела прыгнуть в Днепр, и Бен-Шаддай велел взнуздать ее, как кобылицу, и прикрутить к основанию мачты. Весь путь до хазарской столицы «солнцеволосая» отказывалась от еды и питья, словно хотела смерти. Ее белоснежная кожа почернела на солнце, а дивные волосы свалялись в отвратительные колтуны. На плечах и спине проступали следы от кожаного бича. К тому же она оказалась беременна, и к концу путешествия это проявилось вполне. В таком жалком виде она одна избежала насилия, которому подвергли всех рабынь перед продажей перекупщикам в Итиле.

Самых крепких рабов и красивых рабынь с утра забирал староста рынка – Обадия Менахем и уводил на восточную сторону, где стоял дворец кагана. Середняков разбирали перекупщики, остальных пленников перебирали на одну веревку и волокли на другой берег – к рынку. Обезображенную пленницу Бен-Шаддай спихнул мелкому торговцу, поставляющему «скот» на строительство дамбы через Итиль. Туда часто отправляли беременных рабынь, чтобы они скорее выкинули.

В тот же вечер после захода солнца Бен-Шаддай, накинул на голову полосатый шелковый платок и поспешил на собрание Избранных.

Благородные рахдониты по очереди держали слово, и каждый вносил свое в «копилку мудрости»:

– Вам, братья, нужно знать, что царем нашим Иосифом Благословенным отчеканены золотые монеты, имеющие хождение повсюду, – говорил убеленный сединой византийский купец. – Молодая, крепкая на ощупь, рабыня стоит двадцать таких монет, приятный лицом отрок – пятнадцать. Кроме того, на рынках попадаются арабские дирхемы, помеченные особым знаком. Они в избытке чеканятся нами для расплаты с идолопоклонниками. Мы называем их «монетами для дураков», ибо они не настоящие. В Багдаде и Царьграде акумов часто ловят с поддельными монетами и тут же отрубают руки в соответствии с законом. Что по этому поводу говорит святая Тора?

– Тяжкий грех печалится по неверным. Святая Тора учит не обманывать ближнего, но идолопоклонники – не ближние нам, – ответил Тоху-Боху.

Подошла очередь Бен-Шаддая – капитана северных гаваней. Низко склонившись, он протянул старейшине Итиля золотую шейную гривну со знаком трезубца-сокола. Тоху-Боху быстро ощупал узор, попробовал золото на зуб и, прочитав знаки княжьего достоинства, спросил в сильном волнении:

– Откуда ты взял это украшение?

– Гривна была на шее рабыни, но в пути она заболела…

– Ты слыхал о пророчестве? – едва сдерживая гнев, спросил Тоху-Боху, и его единственный глаз налился кровью, точно он увидел во тьме демона. – Где она?

Бен-Шаддай затрясся – его положение водящего караваны и капитана речных гаваней зависело от расположения старейшины Итиля.

– Если вечером ее не угнали на стройку, то утром она будет выставлена на рынке, – пролепетал он и больше не прознес ни слова до конца собрания.

Ранним утром Тоху-Боху разбудил невольников и велел оседлать белую верблюдицу. Он с головой завернулся в полосатый бурнус и взгромоздился в седло. Четверо рабов вынесли женский шелковый паланкин, украшенный жемчужными бусами, и поспешили за белой верблюдицей.

На невольничьем рынке на восточной стороне Итиля всегда шумно и многолюдно. Ревут ослы. Знатные покупатели прячут лица от горячего солнца под узорными завесами. Шныряют перекупщики, торговые гости прицениваются, торгуются и выбирают товар. В шатрах сидят менялы, шевелят губами, пересчитывают монеты и складывают в разноцветные столбики: мелькают в ловких руках греческие дирхемы, хазарские сикли, арабские и индийские монеты.

Уже час Пребрана стояла на палящем солнце, прикрывая живот складками холщовой накидки. Ее ноги были спутаны в щиколотках пеньковой веревкой, обрывок болтался на шее.

– Сколько стоит эта падаль? – в который раз спрашивал араб с огненно-рыжей бородой, выкрашенной хной.

Низенький кривоногий купчик, похожий на рассохшуюся бочку, завернутую в шелковый халат, слез с циновки и споро посеменил к покупателю.

– Товар хороший, к тому же с приплодом, – купчик похлопал Пребрану по животу. За тысячу сиклей отдам!

– Тысячу? – выкатил и без того выпученные глаза рыжебородый покупатель. – Столько стоит девственница с глазами газели и шафранной кожей, а ты хочешь тысячу сиклей за эту старуху?

– Это не старуха. Приглядись: ее золотые волосы съела дорожная пыль, ее кожа высохла на солнце, но если ты будешь ее хорошо кормить, ее ноги нальются силой, – обиделся продавец.

Он поднял лицо Пребраны за подбородок.

– Посмотри, она с севера, эти рабыни плохо приживаются в неволе, но из-за цвета волос стоят дорого. Я купил ее за две тысячи сиклей и кормил ее весь месяц Элуп, и теперь хочу вернуть хотя бы половину, – горячился купчик.

– А ну-ка покажи ее спину, – приказал покупатель.

Продавец рывком сдернул с Пребраны покрывало.

На бело-розовой коже северянки отпечатались следы камчи.

– Плохой товар, – поцокал языком покупатель, такая сдохнет или сбежит или еще хуже – родит волчонка.

Продавцы захохотали. Пребрана обвела стынущим взором площадь.

– Я даю тысячу сиклей, – крикнул всадник на белом верблюде, завернутый до глаз в полосатый бурнус.

– Отступись, эта рабыня достанется мне, я первым начал торг. Тысячу сто! – закричал задетый за живое рыжебородый.

– Две тысячи.

Покупатель на белом верблюде откинул бурнус, и продавцы испуганно смолкли, узнав в нем пророка Тоху-Боху, старейшину рахданитов и тайного соправителя малика Иосифа.

Тоху-Боху бросил продавцу тяжелый юфтевый кошель. Продавец поймал его на лету, поцеловал и прижал к сердцу. Пророк щелкнул пальцами. Отрок склонился к ногам Пребраны, у ее щиколоток сверкнуло лезвие, и веревки упали. Четверо рабов опустили перед нею шелковый палантин.

Во внутреннем дворике поместья Тоху-Боху молчаливые рабыни омыли ее тело и волосы теплой душистой водой, принесли одежды из розового шелка и, обмахивая опахалами из перьев, уложили в прохладной комнате внутри дома.