Хазарская охота

Водитель вышел из кабины, и протянул трос. Глеб разделся и вошел в ледяную воду. Нырнув, он сумел зацепить коуш троса за крюк под бампером.

– Ты бы свой «мотор» разгрузил, все полегче будет, – крикнул Мамоныч водителю.

Но тот только зыркнул – мол, не лезь не в свое дело… Глеб тоже почуял, что внутри джипа сидят люди. Лебедку запустили, трос вытянулся в струнку, и по напряженной дрожи было видно: «утопленник», медленно пятясь, ползет наверх. Чавкая и хрипя, руша низкий хлябистый берег, над водой показалась кабина, из распахнутой двери хлестала вода. Место водителя было пусто.

– Может, он там, на дне? – предположил Мамоныч.

Глеб заглянул во взбаламученную воду.

– Ничего не видать, унесло водилу. Где-нибудь на дне раков кормит, – положил конец дискуссии Блатарь.

И словно подтверждая мрачный прогноз, погасла последняя фара. Водитель внедорожника молча отцепил трос, хлопнул дверью, завел машину и рванул с места в карьер.

Команда Мамоныча опомнилась не сразу:

– Эй, задержите их! – крикнул Толстяк. – У меня мобила села, пусть хоть они позвонят.

– Тебе надо, ты и задерживай, дебил с мобилой, – огрызнулся Блатарь.

– Может быть, у вас работает? – робко осведомился Толстяк у Виктории.

Вместо ответа Виктория показала ему темную панель индикатора спутникового телефона.

– Вот черт, и у меня разрядился… – Мамоныч зачем-то тряс погасший мобильник. – Это, братцы, неспроста, это когда охота не по правилам…

Все охотники по очереди достали мобильники. Убеждаясь, что все аппараты разом «сдохли».

– А вы чего хотели? Зона же…

– Зона? Нет, кодляк, это не зона. В мою мобилу кто-то лазил. – Блатарь показал отметины на корпусе.

– «Ети»… – обронил Мамоныч.

– Какие такие «эти»? Я тебя придушу когда-нибудь! – рассвирепел Блатарь.

– Это шаманит Йэти. Пока мы в бане парились, он значит, наши мобильники на зуб попробовал, – пролепетал Мамоныч. – Ходит по горам большеногий, вот те крест на пузе, сам видел.

– Кое-кто слишком часто на снег из парной выбегал, может быть, он этого Йэти в лицо видел? – спросил Глеб.

Блатарь исподлобья зыркнул глазами и молча убрал свою вороненую «рацию».

– Так что ж теперь? Как выбираться-то? – спросил Толстяк у молодого.

Тот молчал, по-женски грея руки между коленями. Мамоныч распахнул багажник: весь запас – хлеб и крупа – были испорчены.

– Хоть бы харчи вчера выгрузили, было бы, чем помянуть! – горевал егерь.

– Хватит причитать, – подала голос Виктория. – Эти фраера пусть сидят в избе, – она кивнула на Толстяка, его референта. – Остальные – в загон!

– Нет, – запротестовал егерь, – выбираться надо, пока снег не лег, какая теперь охота? Как-нибудь выйдем, пока колею не занесло.

– Ну, кто со мной? – позвала Виктория. Блатной сплюнул в снег и красноречиво отвернулся. Посеревший Толстяк отступил под ее взглядом. Референт ежился, переступая с ноги на ногу. Мамоныч изучал верхушки елей. Глеб демонстративно закинул карабин за плечо:

– Сбавь обороты, девушка. Заносит тебя, – предупредил он Викторию.

Виктория окинула его сквозь прищуренные ресницы, словно кожу ободрала.

– Добудем мяса, а потом ты отведешь меня к Богуре, – вновь приступила она к егерю.

– Ошалела ты, что ли, какая теперь Богура? Хана всем! Сворачиваем экспедицию!

– Три цены! – пообещала Виктория.

– Осади, красавица!

– Пять! – небрежно бросила она.

– Если такое толковище пошло, пиши пропало, – заметил Мамоныч, и сплюнул в снег. – Зарекался я баб на охоту брать. Одна канитель и крушение духа.

– Заплачу, сколько скажешь, – с легкой угрозой в голосе нажала Виктория.

– В десять крат потянешь?

Виктория кивнула.

– Ну и лады! – чиркнул ладонью об ладонь Мамоныч. – Мясца надо добыть, без расхарчовки хана, – заискивающе объяснил он спонсору.

– Толстяку лучше остаться в избушке, – приказала Виктория. – По дыму его быстрее найдут.

– Я тут зимовать не собираюсь, – запротестовал Толстяк.

– А мы вам кабанчика добудем! – пообещал Мамоныч. – Какого-нибудь «матросика», полосатые они, как арбузы. Вот мы вам такого и прикатим, а вы грейтесь в избушечке. А там, глядишь, хватятся нас, разыщут. Зверь нам теперь больше прежнего нужен. Мы теперь вроде окруженцев!

Бледный Толстяк и его румяный как яблочко референт покорно заковыляли к избушке.

Звона закрутилась по снегу, все угадав со слов хозяина. Она подкатилась под ноги Мамонычу и, умильно заглянув в лицо Виктории, села у ее ног.

– Живо, егерь! – поторопила Виктория. Очкарик шаркнул ножкой и неожиданно произнес:

– Можно и я с вами… На Богуру?

– Мадемуазель, помощники нужны? – через силу улыбнулся Глеб.

Если эта бешеная и Очкарик пойдут на Богуру, то волей-неволей он вынужден присоединиться к ним.

Свиток двенадцатый Пустая колыбель

Над колыбелью ржавые евреи

Своих бород скрестили лезвие.

Э. Багрицкий

Крепко, как клещ в распущенной гриве, сидит Итиль в дельте Рас-реки. Исток ее вод теряется в северных лесах, откуда грозит Хазарии дикое, разбойничье племя русов. Прежде стояли их крепости на Сурожи и в горах Кавказа, и вновь ржание русских коней колеблет стены Итиля, и зимовка русского войска отмечена алым заревом в ночном небе.

В страстную субботу Радим и Олисей высадились на пристани в Хамлидже. Иудейская часть города была охвачена субботним покоем, в христианских церквах шли пасхальные службы, поэтому на человечьем рынке торговали только магометане и черные хазары-язычники.

От них Радим и Олисей узнали, что некая рабыня, по приметам схожая с Пребраной, была продана самому Прозорливцу. Черные хазары с боязливым трепетом говорили о нем и отказывались проводить к его дому. Поздним вечером побратимы зашли на постоялый двор. Радим заказал вина и мяса, но ел и пил в одиночестве. Олисей охранял друга. Исполняя правила поведения воинов на чужбине, Радим и Олисей даже на воздух выходили вместе, и пока один оправлялся, другой стоял на страже с обнаженным мечом.