He как у людей

— Папа! — укоризненно говорит Киран, улыбаясь сквозь слезы.

— Дурилки, что с них взять! Нет, но главное — они всегда были вместе. Это же хорошо, когда у тебя есть друг. А потом приходил ты и делал их мир еще лучше — им ведь для этого много не надо, достаточно бросить горсть вонючего корма в аквариум. Они жили счастливо, — говорит Кевин и, не подумав, ляпает: — И умерли в один день.

Он тут же морщится, но сын словно бы не замечает его оплошности.

Киран отрывает голову от груди Кевина и спрашивает:

— Ты правда так думаешь?

— Правда.

— Они уже никогда не оживут.

— Нет, — говорит Кевин и, помолчав, добавляет: — Но они будут вместе на небесах.

Ему немножко неловко: он ведь сам уже много лет не верит ни в рай, ни в религию, ни в Бога, ни во что такое, но родительский долг вынуждает его рассказывать все эти небылицы.

— Привет, мама, — говорит Киран.

Кевин не слышал, как она вошла, но вот она, его жена — идет к ним, даже не сняв пальто.

— Что случилось? — спрашивает она, подходя к Кирану.

Кевин показывает глазами на аквариум, где плавают две рыбьи тушки.

— О нет. Как жаль. Бедняжка.

Киран забирается матери на руки, и она медленно качает его. Кевин находит эту картину чрезвычайно трогательной. Он испытывает сильное искушение выложить ей все, ведь он всегда ей обо всем рассказывал, только благодаря этому события становились по-настоящему реальными. Если бы он только мог рассказать Грейс о Роуз!

Киран садится.

— Можно мы их в саду похороним?

— Думаю, лучше похоронить их в море, — говорит Кевин. — Вернем их домой. Может, ты хочешь, чтобы мама сказала несколько прощальных слов?

— Нет, лучше ты, — говорит Киран.

— Правильно, — отзывается Грейс, но Кевин замечает, что по ее лицу скользнула мимолетная тень.

— Нет, — возражает Кевин, исходя нежностью к жене, его ни о чем не подозревающей жертве. — Мама все время произносит речи. Никто лучше ее не скажет, ты уж мне поверь.

Гогарти уже потеряли счет гуппи, которых смыли к унитаз за все зги годы. И, хотя этот ритуал кажется несколько циничным, детей он неизменно трогает до слез. Стоящий сейчас над унитазом Киран — не исключение. Однако жизнерадостная, как и у остальных детей Гогарти, детская натура берет свое, и к вечеру он уже вовсю играет на ноутбуке, не проявляя никаких признаков меланхолии.

— Есть новости из «Старджар»? — спрашивает Грейс, когда они уже ложатся спать.

Рассказывая о своем эпически пролюбленном собеседовании, Кевин предпочел утаить часть информации. Выпустил некоторые ключевые детали, в том числе то, как зачем-то попросил еще одно печенье перед уходом — этот неловкий момент до сих пор преследует его.

— Пока ничего.

— Что ж, если они тебя не возьмут, значит, они идиоты, — говорит Грейс и гасит свет. Кевин, отгородившись от нее спиной, будто стеной, прокручивает экран своего телефона. Грейс прижимается к нему сзади, нащупывает под одеялом его бедро и проводит по нему пальцами. Кевин замирает и… не отвечает. Не может ответить. Не может. Это ужасно.

Наконец, платонически сжав его плечо, она сдается и отодвигается на свою сторону кровати.

25

Батареи центрального отопления в Маргите, включенные недавно за бешеные деньги, чтобы произвести впечатление на Сильвию и К°, гудят вовсю, однако в доме все равно зверски холодно. Милли включает духовку на максимум и оставляет открытой — пусть хоть одна комната прогреется к запланированному в последний момент приходу Сильвии.

Позвонив в дверь, чего обычно никогда не делает, Сильвия молча отдает Милли ключ.

Это я во всем виновата, — говорит она.

— Вот уж нет. Не вы, а я.

— Я должна была сказать Кевину правду.

— Нет. Это же я вас умоляла не говорить.

— Как он вообще узнал? Я думала, нам нечего опасаться.

— Брат матери его друга работает в гараже, — вздыхает Милли. — Дублин город маленький.

Сильвия говорит:

— Я просто хотела попрощаться и поблагодарить. Я буду очень скучать по работе с вами. Никогда в жизни у меня не было такого классного босса.

— Это не Кевину решать. Я все улажу. Проходите, садитесь.

К ужасу Милли, глаза Сильвии наполняются слезами. Милли никогда не видела, чтобы ее компаньонка поддавалась отрицательным эмоциям. До сих ее настроение варьировалось в рамках приподнятого, от восторженного ликования до тихой благодарности.

— Что он сказал? Что-то ужасное?

— Нет-нет, все нормально. Дело не в этом. — Из горла американки вырывается такой звук, будто ее что-то душит.

— Сил?..

Милли замечает огромный браслет с бирюзой на тонком запястье Сильвии. Эти цыганские украшения будят ее любопытство, особенно двойное кольцо, мостиком соединяющее средний палец с указательным — кажется, будто пальцы сросшиеся.

— Я вам говорила, что меня мама когда-то так называла? — спрашивает Сильвия.

— Ты плачешь?

— Нет. — Она сидит совершенно неподвижно. — Да.

Милли вздыхает и спрашивает:

— Это все из-за той проблемы со здоровьем?

— Что?

— Я нечаянно подслушала… ты больна? Сил? Скажи мне.

Сильвия отрицательно качает головой.

Милли выдыхает.

— Слава богу. А я уж решила… было очень похоже, что ты разговариваешь с врачом, тогда вечером, когда мы ужинали.

— Извините. Это… совершенно непрофессионально. — Сильвия вытирает полные грусти глаза тыльной стороной ладони, сверкнув маленькой серой татуировкой в виде сердечка, которую сделала когда-то в Сан-Хуане, или Сан-Квентине, или еще в каком-то «Сан». Утирает лицо широкими, как крылья, рукавами хлопковой туники. — Со мной все в порядке. Все хорошо.

— Может, я смогу помочь?

На миг Сильвия смотрит Милли в таза и сразу же отворачивается.

— Вряд ли.

— Ты можешь мне рассказать, в чем дело?

Сильвия устремляет взгляд в потолок, стискивает кулаки — и вдруг вскидывает их вверх и стонет, словно от боли:

— А-а-а!

— Да что произошло? Ты меня пугаешь.

Сильвия роняет голову на руки.

— Помните тот звонок, который вы случайно услышали? Речь шла не обо мне.

— Извини?..

— Это не я больна. Это Шон.

— Иисус, Мария и Иосиф, — ошеломленно ахает Милли, совершенно не ожидавшая такой новости. — Неужели ты о своем племяннике? А на вид такого здорового парня еще поискать. Как же так?