He как у людей

— Эй!

Они видят, как мужчина распахивает длинное темное пальто, открывая на редкость непривлекательное, рыхлое, нездорово бледное тело. Он совсем голый! Правда, эксгибиционист стоит далеко, в деталях его не разглядеть, как бы ему того ни хотелось, но Эйдин все-таки замечает темную щетку лобковых волос.

— Ой! — восклицает она с таким детским изумлением, что тут же готова провалиться сквозь землю.

Бриджид вопит:

— Медный гвоздик! — и они с Шоном покатываются со смеху.

Мужчина быстро застегивает пальто, взбирается на каменистый берег, спотыкаясь и путаясь ногами в траве, и бросается бежать, петляя между деревьями.

— И не появляйся здесь, пока не отрастишь пипиську подлиннее! — кричит Бриджид, и Шон хохочет чуть ли не до мокрых штанов. И зачем только она привела с собой Бриджид? Бриджид и за словом в карман не лезет, и бойкая, и опытная. А она, Эйдин, рядом с ней — безжизненная кукла, неодушевленный предмет.

— Теперь понятно, почему вы здесь тусуетесь, — говорит Шон.

Бриджид смеется, представляется наконец Шону и добавляет:

— Холодновато сегодня для извращений.

Шон снова от души смеется. Если бы Эйдин сейчас прыгнула с берега в реку и закричала из воды: «Помогите!», они, пожалуй, и не заметили бы.

— Классная у тебя куртка, — говорит Бриджид.

Эйдин разглядывает ямочки на щеках подруги, глубокие и, как ей вдруг кажется, ужасно неприятные: как будто в ее плутоватое лицо глубоко вдавили два младенческих пупка.

— Ты в «Брюсселе» никогда не бывал? — спрашивает Бриджид. — Мне что-то кажется, я тебя там видела.

— Нет, — отвечает Шон. — У меня нет поддельных документов.

— Ой, так я могу тебя провести. Я там одного бармена знаю, Джонатана. Он мне всегда бесплатно дает выпить. В последний раз налил две пинты.

— Круто, — говорит Шон.

— И в эти выходные пойду. Провести тебя?

Какая же Эйдин дурочка. Ну конечно, ему больше нравится Бриджид. Она крутая. Она может достать поддельное удостоверение личности. Она пьет в пабах. Она умеет делать минет.

Шон пристально смотрит на Эйдин.

— А ты пойдешь?

Она могла бы написать целый сонет об одних его глазах — зеленых, печальных.

— Я вообще-то не хожу в пабы, — говорит она.

— А куда ходишь? — улыбается он. — Кроме концертов Чёткого.

— Может, сядем? — предлагает Бриджид.

Шон подходит к Эйдин так близко, что их колени соприкасаются. Ей хочется, чтобы он и остался стоять вот так навсегда.

— Так что ты скажешь о той музыке? Слишком громкая, да? — Вид у него удрученный — Слишком быстрая? Слишком резкая?

— Может быть, немного через край.

Шон улыбается.

— Немного через край — это нормально. Это не мешает. А хоть что-нибудь тебе понравилось? Честно.

— Тексты кое-где понравились, например, Pepper, — говорит Эйдин. — Довольно поэтично.

— Не думаю, что кто-нибудь когда-нибудь говорил такое о «The Butthole Surfers». — Он смотрит на нее с любопытством. — А как насчет Ramones? Понравилось тебе?

— Ой, они потрясающие, я обожаю Ramones, — вмешивается Бриджид, мастерски выпуская струйку дыма правым уголком своего неугомонного рта. — А почему ты в школу не ходишь? — спрашивает она, отбрасывая окурок и тут же зажигая новую сигарету. Рисуется.

— Да мы последнее время переезжали с места на место. Я типа сдаю экзамены на аттестат.

— Везуха некоторым! Тебя что, мама учит?

— Нет. Тетя. Она как бы контролирует.

— А мама твоя где?

— Она умерла.

— Ой, ужас какой, — говорит Бриджид. — Она что, болела?

— Бриджид! — одергивает ее Эйдин.

— Спросить, что ли, нельзя? — Бриджид пожимает плечами. — Подумаешь.

— Да нет, ничего, — говорит Шон. Он слегка отодвигается, и их колени больше не касаются друг друга. — Нет, она умерла от передозировки.

— Бля… — говорит Бриджид.

— Можешь не рассказывать ничего, если… ну, если не хочешь, — говорит Эйдин.

— Да ничего, — снова говорит он. — Меня про это уже давно никто не спрашивал.

— А сколько ей лет было? — не унимается Брид-жид.

— Тридцать шесть.

— Ой, блин…

— Да.

Эйдин с Бриджид переглядываются.

— Вы с ней вдвоем жили? — спрашивает Бриджид.

Шон прикрывает глаза и кивает.

Эйдин втайне считает, что неплохо владеет речью, однако сейчас в голову не приходит ни единого подходящего слова. Таких слов просто нет. Набравшись смелости, она протягивает руку и гладит Шона по плечу. Неловко, немного с опаской. Но Шон берет ее за руку. Бриджид по-прежнему сидит рядом, начинает болтать о каких-то тусовках девичьих подростковых банд в городе, о том, что кто-то якобы обещал принести отличный гашиш, но для них ее словно бы не существует.

22

Растираясь полотенцем в отеле, Кевин разглядывает гладкую ванну в форме гроба и мысленно погружает туда Роуз Берд. Вот она, лежит вся в пене, на ней бикини с тропическим узором, а грудь целомудренно прикрыта двумя морскими раковинами. Откуда взялся тропический узор? Кевин понятия не имеет. Этот мотив повторяется каждый раз. Как в фантазиях Грейс, которыми она когда-то любила делиться к их общему веселью, неизменно фигурировал неуклюжий посыльный с деревенским выговором, в шерстяной шапке.

Итак, Роуз развязывает тесемки миниатюрного верха купальника, и он, несмотря на тяжелые раковины, не падает со стуком на дно, а просто уплывает. Кевину тоже хочется уплыть… Роуз начинает намыливать себе грудь, одновременно поглаживая дразнящими круговыми движениями мягкие широкие бедра, все быстрее и быстрее. Она стонет — и тут раздается жалобное блеяние его мобильного, лежащего на плиточном полу (сам положил его поближе, на случай, если позвонит его пока еще гипотетическая любовница или, не дай бог, жена). На экране мигает надпись: «Мама». И еще раз. И еще.

Кевин уже в третий раз сбрасывает сегодня ее звонки. Может быть, хоть теперь она наконец оставит сообщение, хотя обычно эта полоумная старуха голосовой почте не доверяет. А если и соизволит что-то сказать, так только добавит ему головной боли. «Кевин, я потеряла очки для чтения, и разум тоже потеряла, ой, и еще пульт от телевизора, ой, а где же ключи от моей машины? Мне нужно съездить в косметический салон и довести там всех до белого каления». Или: «Кевин, может, ты все-таки купишь мне молока? И я подозреваю, что садовник опять утащил у меня ящик с фруктами, а то на деревьях, смотрю, как-то пустовато».