He как у людей
Шрифт:
Тем временем бабушка отдергивает занавеску, разделяющую комнату на две половины, и начинает рассказывать жутковатому иссохшему телу на соседней кровати о том, что происходит.
Мы тут уже с ног сбились — ищем номер Сильвии. Мой Питер всегда говорил, что я куда лучше умею терять вещи, чем находить. Эйдин непременно хочет его найти, потому что… Эйдин, можно я расскажу миссис Джеймсон всю эту историю, или лучше не надо?
Да, у бабушки точно не все шарики на месте.
Даже здесь от ее комода пахнет Маргитом — неповторимым запахом соленых водорослей и горящего угля. Он пропитал насквозь всю бабушкину одежду и все прочие вещи, способные удерживать запах, — как будто в ее доме не одно десятилетие плескались океанские волны. Вскоре Эйдин добирается
— Ты его, наверное, выбросила.
— Она еще позвонит, не волнуйся. И я ей скажу, что ты хочешь поговорить с Шоном. Но, слушай, детка, пока ты не ушла: у тебя деньги есть?
Эйдин пожимает плечами, достает телефон и вытаскивает из чехла свернутую пятерку.
— Вот все, что у меня есть. Бери.
Лицо у бабушки делается такое, будто она вот-вот заплачет.
— Ты просто самый настоящий…
— Да ладно. Бабушка, пожалуйста, подумай еще — куда мог подеваться этот номер?
— Самый настоящий бриллиант. Ты это знаешь? Ты самая…
— А зачем тебе деньги?
Бабушка понижает голос до театрального шепота:
— Завтра мне снимут эту штуку. — Она шевелит рукой в повязке и морщится от боли. — Видела, я там кое-что приготовила?
— Это ты про нож?
— Именно. Вдруг мне придется отбиваться.
— Столовым ножом?
— Вот соберу все вещи и уйду отсюда. Они запретили мне ходить в комнату отдыха, я сижу здесь целыми днями, с меня хватит. А твой отец даже не говорит, когда собирается увезти меня домой. Мне, кажется, нужна для этого его подпись или бог знает что там еще, а я подозреваю, что он решил законопатить меня сюда насовсем.
— Ну нет, он этого не сделает.
— Не знаю, но на всякий случай об этом — ни одной живой душе. Ведь ты не проболтаешься?
— Я не стукачка. — Эйдин серьезно качает головой, но на самом деле она просто хочет успокоить бабушку, ведь безумный план побега, конечно, никогда не осуществится. — Знаешь, я тебе, наверное, смогу еще денег достать, но не раньше следующих выходных.
— «Принцип пирата», — бормочет бабушка. Она подходит к прикроватной тумбочке миссис Джеймсон, где громоздится стопка романов в мягкой обложке, берет один из них и листает страницы. На пол падает бумажный листок.
— Et voila!
— Ну, ты даешь!
Бабушка сияет.
— Похоже, я уже стала из ума выживать, а, Эйдин? Совсем забыла, что читала эту книгу вслух миссис Джеймсон — видишь ли, у меня такое впечатление, что она понимает больше, чем кажется. Как знать, правда? Это только врачи думают, что все знают.
Но Эйдин не слушает — она торопливо хватает листок. Десять цифр, выведенных дрожащей бабушкиной рукой. Эйдин достает телефон и тут же начинает набирать номер.
— Я наберу, а ты поговоришь, ладно? — спрашивает она, замирая от подступившего ужаса. И в то же время она уверена, что еще несколько секунд — и она получит объяснение, которое избавит ее от этой тоски, от этой мучительной неизвестности. Сейчас наступит ясность! Первые попытки оказываются неудачными: приходится вначале разбираться с международными кодами. Но вот, с третьего раза, после небольшой паузы, слышится длинный американский гудок. Сделав знак бабушке и затаив дыхание, Эйдин слушает — один гудок, другой, а затем щелчок. И следом:
— Набранный вами номер больше не обслуживается. Пожалуйста, проверьте номер и попробуйте позвонить позже.
— Странно, — говорит бабушка.
— Вот дерьмо, — говорит Эйдин.
34
Не успевает Кевин постучать, как дверь распахивается, и перед ним предстает мать Мика, Мейв, — в одной руке зажженная длинная дамская сигарета, в другой пульт от телевизора. Она цокает языком, хмурится и неодобрительно покачивает головой.
— Так-так-так.
—
Привет, Мейв.— Мик дома. — Мейв выпускает в его сторону столб дыма из полных губ и поворачивается спиной, оставив дверь полуоткрытой — ровно настолько, чтобы Кевин мог протиснуться. Диван твой.
На этом диване Кевин и проводит следующие несколько дней. По вечерам они с Миком заказывают на дом жирный фастфуд, сидят у газового камина, пьют пиво из банок и болтают о всякой фигне. Мейв плавает взад-вперед по тесным, захламленным комнатам, словно облако тумана. Похоже, у нее нездоровая зависимость от онлайн-игры в червы — она вечно сидит с этими червами то за компьютером, то за телефоном, то в одном, то в другом углу своего бунгало. Кевин просыпается на обтянутом вельветином диване с болью в пояснице, с удовольствием, не спеша облегчает мочевой пузырь и тут же возвращается обратно на диван: щелкает пультом телевизора или клавиатурой ноутбука и откровенно отмахивается от любых мыслей или планов на будущее. Пытается позвонить Джерарду, но сын, похоже, никогда не бывает дома. С ностальгией вспоминает о вечерах, предшествующих отъезду Джерарда, когда он проверял его готовность к экзаменам: Вторая мировая, Шон О’Кейси, значение туризма для экономики Ирландии. Остальным детям Кевин решил не звонить, уважая просьбу Грейс, но обнаруживает, что очень скучает по ним. Сайты с вакансиями больше не открывает. Начинает играть в червы онлайн.
Каждое утро, когда его друг отправляется на работу, Кевин чувствует себя ужасно подавленным — словно его подкинули в чужой, враждебный дом. Это напоминает тот случай, еще в школьные годы, когда ему нездоровилось, а у мамы были какие-то важные дела, и она оставила его на весь день у подруга. А потом он проснулся на диване в доме этой женщины и едва не сгорел со стыда, увидев, что во сне его вырвало и этой рвотой забрызгано все одеяло, до последней складки. Тогда он почти физически ощутил, как невыносимо хочется домой, к маме.
В этом доме Кевин без конца прислушивается к шагам Мейв, чтобы не сталкиваться с ней лицом к лицу наедине. Дом довольно маленький, и Кевин быстро научился определять ее местонахождение: по характерному скрипу, когда она, медленно передвигая ноги, курсирует из спальни в туалет и обратно, по раздражающей манере задергивать шторы после ужина, по шарканью ног на кухне, когда она заходит туда за бутербродами с беконом и чашкой чая.
На пятое утро, как только Мик уходит на работу, Кевин направляется к чайнику, полагая, что Мейв тоже ушла в свой салон. Она там что-то вроде легенды — красит и стрижет немолодых клиенток, обменивая свои услуги на ценную валюту в виде свежих сплетен. К своему удивлению, он обнаруживает, что в этот раз она сидит на кухне за столом — без ноутбука, без виртуальных карт, лишь с пачкой сигарет, коробком спичек и грязной пепельницей, вонь которой чувствуется прямо от двери.
— О, а я думал, вы уже ушли, — говорит Кевин. — Чашечку чая?
— Видишь эту раковину? — говорит Мейв, тыча коротким пальцем в пятнах от никотина в стопку тарелок и чашек. — Жидкость для мытья посуды вот. Если ты рассчитываешь остаться здесь еще хоть на минуту, лучше перестань прикидываться дурачком.
— Да, конечно, извините. Я просто не…
— И за аренду свою долю изволь платить. Мик тебе этого не скажет, а я не из стеснительных. И не идиотка. Пока что, для начала, сто пятьдесят.
Кевин мысленно пересчитывает содержимое своего кошелька — что-то около двадцати трех фунтов.
— Я догадываюсь, что у тебя произошло дома, Кевин.
— Мне кажется, это совершенно не…
— Четверо детей, как-никак, — холодно говорит Мейв и зажигает новую сигарету. — Знаешь, отец Мика в свое время поступил точно так же.
— Это другое. — Кевину известна эта гнусная история — она всем известна, хотя сам Мик никогда не затрагивает эту тему.
— Сбежал к молоденькой, когда Мику было всего полтора года. А я тогда была беременна Дейрдрой. Они своего отца не видели вот уже… да, двенадцать лет. Ты ведь не хочешь того же?