He как у людей
Шрифт:
Визг раздается, как только она выходит из спальни и не успевает еще убрать руку с дверной ручки. Милли оборачивается и видит, что офицер Колдинг сидит на кровати, словно какое-то дикое привидение из викторианского романа: в лице ни кровинки, волосы торчат во все стороны, как ершики для прочистки труб, рот — огромная зияющая буква «О». В безумном, как у зомби, взгляде ее широко распахнутых глаз есть что-то такое, от чего у Милли мурашки бегут по коже. В смятении и ужасе она на какой-то миг ясно видит перед собой будущее этой женщины: безвыходное одиночество в этой тесной комнатке, где она будет лежать, всеми забытая, на больничной койке, бормоча какой-нибудь бессвязный бред, давным-давно не нужная и
— Сестра! — хрипло каркает Колдинг.
— Ш-ш-ш, — шипит Милли. — Завтра вы проснетесь и…
— Сестра!
— Я вам ничего плохого не сделаю…
— Сестра-а!!!
— Да, да, я взяла у вас книгу, признаюсь. Но ведь только на время. Я бы ее непременно вернула. Она сейчас в моей комнате, так что можете пойти…
— Сестра-а!!!
Милли выскакивает за дверь и снова оказывается в коридоре. Она лихорадочно ищет, где бы спрятаться. Справа сплошные двери; слева — стойка регистрации, и оттуда уже доносится скрип стула, значит, охранник сейчас выйдет прямо на нее — выяснять, отчего вопила безумная Джейн Эйр. У Милли такое чувство, будто она стоит раздетая до трусов: она полностью беззащитна, никакого физического барьера между ней и охранником, никакого укрытия. Сейчас он ее поймает и утащит наверх, в спальню, и опять она будет торчать там без всякого дела и ждать, пока ее не постигнет судьба Элизабет Колдинг или, еще того хуже, Эммы Джеймсон.
Единственный предмет, за которым можно попробовать спрятаться — гигантский полузасохший папоротник. Наверняка прислал чей-то родственник из далекой страны, пытаясь откупиться от чувства вины, а какая-нибудь замотанная медсестра в конце концов задвинула подальше в угол. Выбирать Милли не из чего, и, хотя жакет на ней вовсе даже не зеленый, а темно-синий, она все же надеется хоть как-то замаскироваться.
Из своего укрытия она слышит, как охранник делает один, два, три деловитых шага в ее сторону, и видит сквозь сухие стебли, как он настороженно поводит ухом. Они оказываются на расстоянии не более фута друг от друга и оба долго молчат. И тут, по закону подлости, подтверждая одно из давних убеждений Милли, что на самом деле человек очень немногое способен контролировать, ее проклятый организм совершенно некстати, неотвратимо и бесцеремонно испускает мощную струю газа. Милли не успевает даже извиниться, как охранник уже стоит прямо перед ней, с изумлением разглядывая эту картину, какой она явно предстает в его глазах: слабоумная пациентка пукает в горшок с цветком.
— Так-так, — говорит он.
Милли замирает.
Охранник всматривается ей в лицо и спрашивает:
— Вам нужно в… в… дамскую комнату?
«Господи, да он, кажется, думает, что я обделалась!» Какая-то часть ее «я» стремится немедленно опровергнуть это оскорбительное предположение. Зато другая, более умная, та, что ответственна за выживание любой ценой, понимает, что главное сейчас — не провалить дело. Она уже через столько прошла (ну да, через два лестничных пролета и два коридора, но символически это для нее целая одиссея). В комнату номер 302 ее теперь можно водворить только силой.
Милли наконец выдыхает, складывает перед собой руки, словно в молитве, и самым беспомощным фальцетом, на какой только способна, произносит:
— Папа?..
Глядя на нее добрыми, глубоко запавшими глазами, немолодой охранник откликается:
— Что такое, моя хорошая?
Милли старается сжаться всем телом, чтобы казаться совсем крошечной и напуганной. Потом, вспоминая этот день, она сочтет это лучшим номером своей программы. Она поднимает лицо, глядя на охранника снизу вверх, как подобает маленькой застенчивой девочке, и спрашивает:
— Ты пришел из-за пони?
— Пони?
— В конюшне?
—
То есть?..Милли старается как можно убедительнее изобразить безумную улыбку.
— Давайте-ка вернемся в вашу комнату. О, да на вас пальто?
— Сестра-а! — раздается визг из комнаты Элизабет. Эх, надо было придушить эту старую кошелку, пока была возможность. Раздается шум тревоги (может быть, это Агата на третьем этаже) — хлопает дверь, наверху слышатся шаги.
— Выходите-ка оттуда, а я позову медсестру — пусть проводит вас обратно в комнату.
Он хочет взять Милли за руку, чтобы помочь ей. Милли в порыве отчаянного вдохновения еще глубже погружается в свою роль: ощетинивается и сбрасывает с себя его руку с тонким болезненным вскриком, словно ее обожгли огнем (что-что, а это она может достоверно изобразить на основе собственного опыта). Охранник пятится назад, бормочет что-то похожее на «Агата!» и отступает к стойке регистрации, откуда он может вызвать медсестру за какие-нибудь десять секунд.
Милли начинает кашлять — сначала тихонько, но охранник, словно не слыша, тянется к телефону внутренней связи. И тогда она выдавливает из себя настоящий кашель курильщика с многолетним стажем — такой, что, кажется, все внутренности вот-вот вывалятся через рот на пол, прямо им обоим под ноги.
— Воды… — Она показывает на горло. — Мне бы только стакан воды.
Кажется, он раздумывает над ее просьбой. В другое время Милли, конечно, не отказалась бы мило поболтать с этим добросердечным и весьма привлекательным джентльменом. Но — «помни о цели, Амелия», сказал бы Питер.
— Да, конечно, — кивает охранник. — Нет ничего проще. Сейчас получите свой стакан воды, и все будет замечательно, правда?
Осторожно, с подчеркнутой любезностью он вновь галантно протягивает ей руку, которую Милли, уже вошедшая в новую роль, принимает как настоящая леди — так, словно он собирается вести ее в роскошный бальный зал на тур вальса.
В сопровождении охранника, не забывая периодически покашливать, Милли Гогарти входит в ту самую гостиную, где они с Кевином несколько недель назад ждали миссис Слэттери.
— Я сейчас. Сидите тут, никуда не уходите.
Милли ухмыляется охраннику с видом полоумной и слушает, как он, шаркая ногами, плетется на кухню. Милли опрометью бросается к стойке регистрации, где перед ней предстает беспорядочная куча бумаг и папок с файлами, дымящаяся кружка кофе, телефон, крошечный телевизор и компьютер. Все поверхности оклеены желтыми стикерами, словно налепленной вразнобой кафельной плиткой, но нигде не видно ничего похожего на код. Милли заглядывает в открытые ящики, шкафчики, даже под стол заползает, думая, не приклеил ли кто-нибудь код там — но нет.
Она уже слышит шаги на кухне. Охранник вот-вот вернется. Взгляд Милли вновь падает на его кофе, и ее осеняет идея — опасная, безумная… или гениальная? Она роется в рюкзаке Эйдин и находит украденные таблетки. Открыв пузырек амбиена, Милли бросает в чашку одну таблетку и смотрит, как она пузырится, плавая в мутной жидкости. Шаги приближаются. Она добавляет еще две таблетки и помешивает эти быстро растворяющиеся, красновато-оранжевые волшебные бобы шариковой ручкой.
Любопытно, рассеянно думает Милли, выпадет ли ей еще когда-нибудь случай применить на деле свои новые знания: три таблетки амбиена примерно за двенадцать минут превращают одного болвана в бесформенную кучу, пускающую слюни. Стоя за дверью гостиной, Милли слышала, как он вернулся к стойке регистрации, явно недоумевая, куда могла подеваться эта сумасшедшая, а затем в конце концов уселся в свое кресло. После чего ей пришлось пережить долгие минуты мучительной неизвестности, но наконец охранник все же допил остатки своего кофе вместе с добавками.