He как у людей

— Знаете, не стоило бы вам путешествовать автостопом.

Она всматривается в лицо водителя — это мужчина за шестьдесят, глаза у него все в красных прожилках — не то от усталости, не то от пьянства. Он похлопывает рукой по пассажирскому сиденью.

— Шучу, шучу. Садитесь, конечно, не стойте на холоде.

Глаза у него как-то странно бегают с приборной панели на пассажирское сиденье и обратно — эта манера кажется Милли подозрительной, и она медлит.

— Мало ли темных личностей по улицам шатается. Но со мной вы в безопасности. С большой буквы «Б». Куда едем?

Милли взвешивает все за (дорога пустая, до Маргита можно добраться минут за двенадцать) и против (похититель, извращенец, серийный убийца?).

— В Дун-Лаэр.

38

Пока еще не раздался вой сирены «скорой помощи» и этот день для Эйдин не изменился чудовищно и непоправимо, разговоры в северо-восточном углу хоккейного поля, где курильщицы неизменно собираются по утрам на переменах, идут в основном о приближающихся пробных экзаменах. Шестиклассницы, которым скоро предстоит сдавать настоящие, коллективно писаются от страха. За эти пятнадцать минут свободы некоторые из них успевают высосать по три сигареты, нервно прикуривая одну за другой, и, кажется, не без удовольствия жалуются на головоломные задания: сочинения о коварстве Яго, о рыбных промыслах в Скандинавии, о пятидесяти спряжениях глаголов в plu perfect. Эйдин, Бриджид и другие пятиклассницы с почтительным и сочувствующим видом толпятся вокруг старших, сопереживают их горестям и тревогам и восхищаются их крутостью. О себе они не беспокоятся: у них есть еще роскошный запас времени. В шестнадцать лет год кажется огромным сроком. Впереди весна и лето — кофе, танцы, магазины, пиво, мальчики, путешествия. Море возможностей.

Эйдин молча топчется с краю, не вливаясь в эту взвинченную толпу. Протягивает Бриджид жевательную резинку и только потом берет сама. Бриджид всегда первая, Эйдин — вторая. В какой-то момент ей незаметно, молчаливо отвели место фрейлины. Она что-то вроде повивальной бабки при Бриджид — богине, рождающей на свет все их приключения и выходки, сплетни и истории, которые так интересно рассказывать. Эйдин благодарна, даже польщена тем, что ее выбрали на эту роль, хоть ее и ранит временами та непринужденная легкость, с которой Бриджид всегда захватывает первенство в их дружбе, ее спокойная уверенность в своем праве распоряжаться. Взять хоть эту историю с рыбьими глазами. Как ни бунтовала Эйдин внутренне против своей роли в этой дурацкой затее — стащить у Бликленд коробочку мятных таблеток, — а все-таки стащила ведь. Верный щенок принес поноску к ногам хозяйки. Эйдин хмуро размышляет об этом, когда машина «скорой помощи», без мигалки, но с воющей сиреной, проносится мимо их площадки, через парковку, через двор и резко останавливается перед главным зданием школы.

— Что за хрень? — удивляется кто-то.

— Может, мисс Мерфи наконец ласты склеила. — Это Бриджид. Все смеются. — Дин-дон, колдунья мертва!

— Ну ты жжешь! — говорит какая-то подлиза. Впрочем, замечает про себя Эйдин, Бриджид тоже жаждет одобрения, только лучше — мастерски, можно сказать, — это скрывает.

С дальней площадки, специально выбранной, чтобы в случае чего их не успели накрыть, девушки молча смотрят, как из машины выскакивают двое мужчин — по одному с каждой стороны. Проходит несколько мгновений, и эти двое выбегают из дверей школы и бросаются к корпусу «Фэйр». Теперь еще и третий выпрыгивает из фургона сзади, и это уже начинает напоминать Эйдин какой-то цирковой номер. Сколько же их еще там?

На горизонте появляется Фиона Фэллон — та самая девушка, которая до сих пор еще ни разу не выходила на хоккейное поле без клюшки, наколенников, капы, маски вратаря и намерения сыграть в хоккей. А тут она вдруг ковыляет к ним своей неуклюжей походкой — последствия ужасной травмы бедра, полученной в раннем детстве. Эта беда несколько отдаляет ее от остальных, и Эйдин ей всегда сочувствует. Фиона отчаянно машет руками — значит, точно что-то случилось. Вновь завязавшиеся было разговоры стихают: все ждут, какие новости она принесет.

Когда Фиона наконец подходит ближе, Эйдин видит, что все лицо у нее блестит от пота. Она сгибается пополам, тяжело дыша.

— Что случилось? — спрашивает кто-то из девушек.

— Бликленд, — выдыхает Фиона.

— Что? Что с ней?

— Она без сознания. Ее сейчас повезут в больницу.

В ушах у Эйдин раздается звон. Все слова (много слов: девушки возбужденно тараторят все разом, как обычно бывает после таких происшествий, которые словно мгновенно сближают всех), восклицания, матерные ругательства и тупо повторяющиеся вопросы — все это для Эйдин сливается в какой-то неразборчивый гул. Оглушительный звон перекрывает все. Она не слышит никого, но когда наконец решается снова поднять глаза и вернуться в реальность, то видит, что Бриджид Кроу смотрит прямо на нее и что на лице подруги яснее ясного читается панический страх.

Пока все затаптывают окурки и бегут к школе, возбужденно галдя, Бриджид смотрит на Эйдин, словно безмолвно приказывает: «Стой». Поле пустеет, и девочки долго молча смотрят друг на друга, пока наконец Бриджид не произносит:

— Кто же знал, что от этого может быть так плохо? — Боже мой, Бриджид!

— Неужели она правда их наглоталась? Ока что, не видела, что они больше ее конфеток? И вообще… мокрые?

— Боже мой…

— Да еще и воняют так мерзко! Нет, серьезно? — У Бриджид вырывается недобрый смешок. — Вот так взяла, засунула в рот рыбий глаз и давай сосать?

— Может, она просто заболела? — предполагает Эйдин. — Может, у нее инсульт и это тут вообще ни при чем?

— Не будь дурой. Еще как при чем.

Сначала Шон, потом папа ушел из дому, а теперь еще и это…

— Да расслабься ты. В лаборатории были все, так что их мог взять кто угодно. А в кабинете Бликленд нас никто не видел. Никто не видел! Никто ничего не докажет. Просто надо держать язык за зубами.

Эйдин мысленно пытается разобраться, что привело их к этому моменту — а точнее, к тому моменту вчера вечером, когда ее подруга пинцетом вытащила из вонючей банки три скользких мертвых рыбьих глаза и подложила в коробочку с мятным драже Бликленд. Вспоминает, как размышляла о том, кто же тот несчастный, которому целыми днями приходится на каком-то рыбном заводе выковыривать эти глаза из орбит, перерезать нервы, отрывать…

— А если она умрет? — шепчет Эйдин.

— От рыбьего глаза-то?

— Боже мой…

— Да кончай ты талдычить одно и то же! Не умрет она. Ничего с ней не будет.

— Лучше бы я никогда сюда не приезжала, — говорит Эйдин.

— Ты подумай головой. Она, может, даже и не заметила, что что-то не то съела. Просто стало плохо, и ее увезли больницу. Может, никто и не вспомнит ни про какие мятные конфетки.

— Так нужно им сказать.

— Ты что, с ума сошла?

— А вдруг она…

— Я лично никому ни слова не скажу, — обжигает ее взглядом Бриджид. — И ты тоже.

— Но нельзя же просто молчать.

— Расслабься. Никто не видел, что это ты.

У Эйдин все тело холодеет.

— Никто не видел, что это я?

— Ну, мы. Ты же понимаешь, о чем я.

Эйдин охватывает такое отвращение к ним обеим, что она не может даже смотреть на свою подругу. Бывшую подругу. А кроме того, она все-таки не решается объявить вслух о том, что собирается сделать. Бриджид попытается ее удержать. И тогда она просто уходит. Чем дальше остается позади хоккейное поле, тем быстрее она шагает, а потом уже бежит со всех ног к «Фэйр», и напрасно Бриджид кричит ей вслед.

39

Кевин получает не сильный, но малоприятный шлепок газетой по плечу.

— Эй, спящая красавица!

Странное сочетание слова «красавица» с клоунским лицом Мейв, маячащим перед ним — пластиковые очки, искажающие и увеличивающие глаза, потрескавшиеся губы курильщицы, обведенные персиковым карандашом, — мгновенно выдергивает Кевина из эротического сна, в который так хочется вернуться, но он уже рассеялся. Мейв в халате в цветочек, без лифчика, способна убить утреннюю эрекцию одним ударом.