He как у людей

— Я даже не знаю, с чего начать, — говорит он. — Сидите там, никуда не уезжайте. Я еду за вами. Завтра прилечу.

— Незачем тебе приезжать. У нас все в порядке. Мы даже весело проводим время. Послезавтра будем дома, если все пойдет хорошо.

— Что пойдет? А не хочешь ли ты… будь добра хотя бы объяснить, зачем ты увезла нашу дочь во Флориду? Тебе что, просто захотелось устроить каникулы? Просто вдруг подумала — а не свозить ли мне внучку поваляться на солнышке?

— Нет, дело не в этом.

— Без единого слова! Мы что, по-твоему, не стоим, чтобы хотя бы позвонить?

— Ну да, все так, и, послушай, Эйдин каждый день хотела тебе позвонить, но я ей не давала, ведь ты бы попытался нас остановить.

— Да уж конечно, б…!

Милли и Грейс в один голос ахают. Услышать от Кевина слово на букву «б», по крайней мере в разговоре с матерью — это уникальный случай.

— Ей всего шестнадцать лет! — кричит он. Грейс сжимает его руку.

— Успокойся, — шепчет она. — Успокойся.

— У нее занятия в школе! — продолжает Кевин. — Нельзя же так — просто купить билет посреди недели, и… я просто не… и это в придачу к всему остальному — воровству, вранью, спектаклям, побегу из этого б… ского дома престарелых…

Опять! Сегодня мат из него так и сыплется.

Он уже собирается сказать ей, какая она безответственная, эгоистичная, что она не имеет понятия, что значит терзаться мыслью, что твой ребенок погиб, но вспоминает о своей умершей сестре. Морин, которую даже не помнит, потому что был слишком маленьким.

— Я понимаю, что ты расстроен, — говорит мама возмутительно веселым голосом. — Я и раньше понимала, что ты волнуешься, но ведь я знала, что с ней все в порядке, все замечательно. Просто пропустит несколько дней в школе. Но, если хочешь знать правду, мне тоже есть что тебе сказать.

— Переключи на громкую связь, — просит Грейс.

В темной спальне слышится мамин голос:

— Ты сказал, что это полиция настояла на том, чтобы ко мне ходила сиделка, а это неправда. Это все ты. Ты все это придумал. Все.

— Та американка? — спрашивает Грейс.

Кевин кивает.

— Думаю, ты еще не в курсе, что эта Сильвия Феннинг, которую ты нанял, на самом деле мошенница. А, Кевин?

Он не в курсе.

— Она украла кольцо твоего отца — точнее, весь сейф, да, весь! И телевизор, и все остальное тоже.

Ярость Кевина утихает, во всяком случае, на время: ему нужно сначала переварить эту поразительную новую информацию.

— Что значит — все остальное? — спрашивает он.

— Так что, по-моему, ты виноват не меньше меня, и, я бы сказала, мы с тобой в каком-то смысле квиты. И в любом случае тебе не о чем беспокоиться, у нас все отлично, мы в безопасности, просто у нас тут очень важный проект, а один день все равно ничего не решит, так что сиди дома и не трать деньги.

— Мама!

— У нас все в полном порядке, Кев. Поцелуй от меня Грейс и детей, будь добр. Пока-пока!

60

Скромно скрестив ноги, Сильвия Феннинг изящно расположилась на диване в обставленной, но пустующей однокомнатной квартирке на четвертом этаже в доме Гаса. Гас с Сильвией уже обсудили это интересное совпадение — то, что Сильвия тоже жила когда-то в «Виктори-Тауэрс». Теперь она рассказывает ему о своем любимом местечке для барбекю. Передавая ему документы и подписывая его фальшивые бумаги (бланки для завещания куплены в магазине канцтоваров), она мимоходом рекомендует ему куриные крылышки в сладком и остром соусе в местном ресторане. Из темноты соседней спальни Милли и Эйдин наблюдают, как Сильвия эффектным жестом двигает бумаги Гасу через весь кофейный столик, словно одаривает поклонника своим автографом. Затем как будто спохватывается, опускает взгляд на колени и задумчиво качает головой, словно охваченная внезапной глубокой печалью.

— Как грустно. Такая удивительная женщина.

Тварь лицемерная.

Сильвия бросает ручку — ручку Гаса, между прочим! — в свою огромную кожаную сумку на ремне и поправляет складку на платье.

— Это все?

— Все.

— Оказывается, ничего сложного, — смеется она. — А как мне теперь получить чек?

Милли не видит лица Гаса, но ей кажется, что он старается скрыть отвращение.

— Мне отправили его по почте?

— У меня для вас конверт.

Это сигнал Милли, но, хотя для ее выхода все готово, она все еще чего-то ждет и наблюдает. Трудно оторваться от такого зрелища — как кто-то с непостижимой легкостью принимает твою смерть и старается выжать побольше денег за светской беседой о курятине.

— О, так даже лучше, говорит Сильвия. — Просто замечательно.

Гас, очень представительный в темном костюме и галстуке, держится на удивление хладнокровно. Он протягивает Сильвии конверт. Как только конверт оказывается у нее в руках, она со вздохом откидывается на диван и говорит:

— Пожалуйста, передайте мои соболезнования ее родным.

— Конечно.

— Я скучаю по этому району, — говорит она. — Я тут присматриваюсь к новому жилому комплексу — «Возвращенный рай», прямо на Бродвее, слышали?

— Не думаю.

— О, там сплошь новые кондоминиумы, действительно элитные. Паровой душ, тренажерный зал, бассейн олимпийского размера. Словом, потрясающе. — Она прижимает конверт к своему декольте и поднимает глаза к потолку. — Спасибо, Милли Гогарти!

— Ну что ж, — говорит Гас сухо — впрочем, Сильвия этой сухости не замечает, — я рад, что все сложилось так удачно.

Сильвия встает, благодарит Гаса и пожимает ему руку. Милли по-прежнему не двигается.

— Не знаю, имею ли я право об этом спрашивать, — неуверенно говорит Сильвия, — но нельзя ли мне кое-что узнать о других людях, в смысле, о других бенефициарах в завещании?

Она снова садится.

— Не упомянут ли там некий Шон Гилмор? Это мой племянник. Не то чтобы я на что-то рассчитывала… просто… ну, в общем, просто на всякий случай решила спросить, ведь вы, возможно, не знаете, что я его опекунша, поэтому мне придется оформлять все документы.

Эта алчная попытка вытянуть хотя бы еще крупицу наконец побуждает Милли к действию. В самом деле, можно ли вытерпеть еще хоть секунду? Эйдин, немного встревоженная, сидит рядом, и они с ней обмениваются нервными улыбками.

— Наш выход, птенчик, — шепчет Милли.

Две Гогарти храбро шагают через порог в холодную гостиную, где кондиционер работает на полную мощность. Комната тесновата для четверых и, наверное, недостаточно велика для такого торжественного момента. Но ничего, сойдет.

Взгляд Милли встречается со взглядом Сильвии. Есть ли в английском языке слова, которые могли бы в полной мере выразить эту радость — увидеть наконец-то беспомощную растерянность на обычно сияющем лице врага? Нет, конечно, никакие слова этого не передадут. Сильвия, очевидно, тоже потеряла дар речи. Милли совершенно отчетливо видит, как вращаются шестеренки в отвратительном мозгу этой женщины, когда она пытается осмыслить невероятное: Милли не умерла, она стоит напротив нее в квартире в Клируотере, Гас Спаркс — никакой не поверенный, нанятый ирландским банком, в конверте нет никаких денег, «Обретенный рай» потерян навсегда.