Хирургическое вмешательство

Ксе молчал.

– Такая хрень, - продолжал божонок. – А теперь придут нкераиз, и вся надежда накроется. Им же не надо всех стфари поубивать. Им только Ансу убить надо, а остальное само собой. И чего? Я один защитить могу. Смогу. Когда культ возьму. А время, скажешь, есть, да?

Жрец опустил голову.

– А сейчас, - сказал Жень, - у меня шакти нет. Это значит – меня сдерживать некому. Я развинченный, Ксе. И людей у меня больше. Я ихнего Энгу порву на британский флаг. Вот удивятся-то…

«Уй-ё, - думал Ксе. – А ведь кругом прав. Ну пусть не сегодня, это уж совсем сумасшествие, но неделя, другая, и мне нужно будет решаться. Насколько быстро истончается стихия? Когда случится разрыв? Когда он случится, уже поздно будет. Да почему ж все так складывается – хуже некуда?! Что у меня с кармой? Надо было Даниля спросить. Блин! Все в Даниля упирается. Тут и интуиции никакой не надо… когда ж она восстановится только…»

– Ксе, - тихонько окликнул Жень. – Ты о чем думаешь?

– О книге Гиннеса, - невесело усмехнулся тот.

Подросток вытаращился.

– Я, наверное, стану самым молодым верховным жрецом в истории, - вздохнул Ксе. – Пошли, что ли, обедать, боже…

Паника пришла и ушла, оставив только палящее напряжение нервов, стальной внутренний звон, готовый стать решением и поступком. Времени было больше, чем показалось сперва; стихии действительно истончались от неведомой язвы, но слишком могучи и велики были они, древние, рожденные в незапамятные времена, чтобы распасться вмиг. То, что жило миллиард лет, не могло растаять и за года, не то что за дни.

Даже дети в огромных домах стфари смеялись реже; лица стариков уходили в морщины, женщины словно выцветали, казались больными, и черная забота омрачала лица. Ксе только сейчас обратил внимание, насколько мало осталось у стфари взрослых мужчин.

Как-то на лестнице жрец-мастер столкнулся с Иллиради, дочерью вождя, которую про себя прозвал «принцессой». Девушка ойкнула, а потом отпрянула к стене и умоляюще вскинула брови, сложив руки на груди в замочек. Она выглядела и трогательно, и странно – напоминала хорошую актрису из фильма про старину; современные девушки двигались не так и совсем не так смотрели на мужчин. Когда она разъезжала на велосипеде, это как-то терялось – все же принцессы обычно не крутят педали, да и одевалась она в местной манере. Сейчас на Иллиради был национальный костюм, который необыкновенно ее красил.

– Ксе, - шепотом сказала она и добавила что-то на стфарилени. Потом сконфузилась, заметив удивленный взгляд Ксе, и перевела: - Скажите, пожалуйста, нам помогут? Простите, папа мне запретил у вас спрашивать, я не должна, но мне так страшно, я не знаю, у кого еще спросить… Папа ничего не говорит.

Ксе подавил вздох. Посмотрел вниз, на площадку: лестницы у стфари были крутые, как трапы на кораблях.

– Помогут, - сказал он, наконец, избегая взгляда Илли. – Обязательно.

«Только не знаю, кто», - добавил он про себя для очистки совести, хотя надежды таяли вместе с плотью стихий.

Ксе долго пытался дозвониться Сергиевскому и пришел к выводу, что тот либо вынес его в игнор-лист, либо поменял номер. Попытка найти по базе его домашний телефон не увенчалась успехом – похоже, Даниль квартиру снимал. Лейнид тоже не помог, кажется, он успел с Сергиевским разругаться, и довольно грубо сказал Ксе, что о местонахождении этого идиота представления не имеет. Кто-то из доверенных Менгра-Ргета ездил в МГИТТ, но там все обернулось странно, и даже сам Менгра не понял объяснений; во всяком случае, войти за ограду просители не смогли.

– У нас нет выбора, - сказал Ксе через неделю.

Жень взбудораженно привстал, стараясь не улыбаться. Ансэндар, бледнея, опустил глаза, и в груди у Ксе нехорошо заныло. «Он предупреждал меня о ранге мастера, - подумал жрец, успокаивая себя. – Но ведь все обошлось. Я прекрасно себя чувствую, и Жень говорит, что получилось отлично. Конечно, верховный – это звучит громко, но, в сущности, какая разница…»

– Подожди еще, - ответил Менгра; это был не совет, а приказ. – Ты и так двадцать лет уложил в две недели.

– Сам удивляюсь, - развел руками жрец-мастер. – Но я в порядке.

– Мне нужно выдавить эту штуку, - раздувая ноздри, прошипел Жень. – Вот как хотите. И вообще! – он обвел собравшихся ярко горящим взглядом, - никто не знает, когда границу прорвет. Всем все ясно? Или объяснить?

– Жень, - Ксе едва заметно поморщился.

– Завтра, - сказал Менгра, тяжело опустившись на стул. – Завтра.

День был солнечный и морозный; свежее утро проглядывало за белизной облачных рушников, побледневшее декабрьское солнце сверкало на стеклах, клало на пол светлые квадраты. Менгра сидел в тени и сам казался огромной плечистой тенью. Ансэндар стоял у окна, скрестив руки на груди, и смотрел вдаль – так, будто видел неуклонно тающую преграду. Возможно, он действительно видел. Ксе прислушивался к себе и чувствовал, что сердце его беспокойно, но беспокоился жрец не за себя – за Матьземлю, за богов и людей, за тех, кому выпало столкнуться с небывалой угрозой, которой не отыскивалось объяснения.

Жень смотрел на своего жреца – расширенными глазами, завороженно, почти молитвенно, и это забавляло, потому что, вроде бы, должно было быть ровно наоборот. В руках божонка тускло поблескивал нож – третий по счету.

Ксе не знал, как должен выглядеть ритуал, проводимый по всем правилам. Наверняка величественной церемонией, с шествиями и факелами, с произнесением клятв и принесением жертв… а может, и нет, может, новый верховный жрец всего лишь подписывал пакет документов – в торжественной обстановке и паркеровской золотой ручкой… В этом случае официальную часть инициации Ксе так и так еще предстояло пройти. Договор с богом не отменяет договора с людьми.

Ксе расстегнул рубашку и закрыл глаза.

– Давай, - тихо сказал он.

И божонок ударил – стремительно, почти без замаха, движением мастера боя, умеющего профессионально работать с ножом. Узкий клинок по крестовину вошел между ребрами.

Жрец-мастер принял сан верховного иерарха культа; нож растворился, перейдя в тонкую форму.

…через секунду после того, как, пропоров кожу и плоть Ксе, пронзил его сердце.

Чудес не бывает.

Тело верховного жреца осело на пол.

День разгорался за чисто промытыми стеклами, заливал солнечным молоком выпавший снег, и в светлом празднестве наступившей зимы растворялись вещи и лица; золотые блики прыгали на инкрустациях, тепло светилось резное дерево, ярче становились краски ковров. В нагретом воздухе комнаты застыли крохотные пылинки, окованные тишиной, и как будто все вокруг замерло, когда сын и шаман Матьземли вернулся к ней после недолгой разлуки.

– Вот и все, - вполголоса, невероятно спокойно сказал Менгра-Ргет. – Вот и все…