Хирургическое вмешательство

Павел Валентинович звонил знакомому кинологу, одному из лучших в Европе, пересылал фотографии. После долгих размышлений кинолог сказал: «Кане-корсо», добавив что-то про чудовищную мутацию и несчастную судьбу животного; потом он вслух подумал насчет перспектив подобной породы, отметил великолепие экстерьера, спросил о других щенках помета и возможности вязки… Павел Валентинович немедленно, очень вежливо, посредством крайне туманных выражений прервал разговор. «Это не мутация, - возразил он мысленно, - это чудовище». Он и сам видел, что собака похожа на корсо. Кобель был – только и всего – вдвое крупнее, чем предписывали стандарты этой не самой мелкой породы; откровенно говоря, Павел Валентинович никогда прежде не видывал таких громадных собак.

И еще: насколько он знал, шерсти корсо не свойственен огненно-алый цвет.

Впервые за многие годы эмоции брали верх над разумом. Близость собаки казалась непереносимой, она заставляла усомниться в верности принятого решения, и головокружительный блеск разработанного Павлом Валентиновичем плана превращался в труху, потому что никакая должность, никакие деньги, самая жизнь и та не стоила этого – восьми часов в день рядом с Псом Преисподней.

Пять дней в неделю.

Впервые за сорок лет Павел Валентинович не задерживался на работе.

…Это было одно из условий, на которых ему вручили не имеющую аналогов экспериментальную систему, и поначалу оно показалось Павлу Валентиновичу наименее значимым. Пес должен жить в его кабинете? Что же, его не нужно ни кормить, ни выводить на прогулку, отчего не выделить угол для вечно дремлющей разумной программы, которая так выручит организацию… Пытка длилась третью неделю – нервы сдавали. Теперь он больше всего думал об этом условии и находил его самым трудным, практически невыполнимым.

Верховный жрец бога войны, замминистра обороны П.В. Ивантеев был человек необычайно жестокий и совершенно аморальный, но назвать его плебеем и хамом не смог бы даже заклятый враг. Сопровождая Александра Александровича Воинова на пути в святилище, он всегда испытывал глубочайшую неловкость от того, что рассчитанный на прямое попадание атомной бомбы подземный бункер, замаскированный сверху лесным массивом, называется храмом; ведь храм – это нечто прекрасное и доступное мирянам… Он с огромным удовольствием запер бы в бункере проклятого кобеля, тот ему соответствовал, этого просто требовали соображения безопасности! но разработчик поставил условия – личный кабинет верховного жреца и личное его присутствие… Павел Валентинович приближался к отчаянию. Он мало-помалу утрачивал уверенность в себе, собранность, остроту мысли, он плохо спал и срывался на домашних. Он всегда гордился своей выдержкой, несокрушимой крепостью психики, и сознание подступающей слабости было еще болезненнее, чем ужас.

Он все понимал. У него были другие выходы, целых два выхода – пенсия с лишением жреческого ножа и смерть от руки разъяренного мальчишки. Павел Валентинович любил и ценил жизнь, контактерский свой дар любил и ценил еще больше, выходы его не устраивали. Он нашел третье решение и долгое время был этим горд.

…Рыжий корсо поднял голову и повел из стороны в сторону налитыми кровью глазами.

Жрец содрогнулся.

Все это оказалось для него слишком. Павел Валентинович никогда не испытывал почтения к богам, хотя, безусловно, уважал Александра Александровича лично; стоя перед алтарем, он полагал себя кем-то вроде лаборанта, запускающего реакции, и все же возносить моления псу… в этом было что-то от кощунства.

Нет, не так.

Это было унизительно.

Теперь-то верховный жрец сполна оценил чудовищную иронию Лаунхоффера. Возложение на алтарь родной дочери Воинова, которое Ивантеев находил способом радикально повысить эффективность культа, было грязным преступлением; они по заслугам лишились своего бога – и теперь должны молиться собаке.

Павел Валентинович склонялся к мысли, что принять заслуженную смерть от руки Жени Воинова – разумней, нежели продолжать сотрудничество с МГИТТ; кроме того, это этично, полезно для кармы, для следующей инкарнации…

Но поднялся и сел на подушке кошмарный пес; многозначительным напоминанием блеснули на его шее, в огненной красно-золотой шерсти, заклепки ошейника. К ошейнику всегда можно пристегнуть поводок, и даже глупцу понятно, чьи руки его возьмут…

«Как я мог недооценить этого человека?» - недоумевал жрец. Он слишком привык, что есть люди, облеченные властью, и люди, занимающиеся наукой; эти множества крайне редко пересекаются, и на академического ученого, лабораторного червя, он имеет право смотреть со снисхождением. Возможности профессора МГИТТ, конечно, поразили его, но испытал тогда Павел Валентинович лишь удовлетворение с оттенком патриотической гордости за отечественную науку. Он, посоветовавшись с Оноприенко, решил лично посетить Эрика Юрьевича и обратиться к нему с просьбой. Чем дольше Ивантеев думал об Охотнике, тем сильнее разгоралась в нем алчность; наделенный сознанием поисковик Лаунхоффера решил все проблемы с отслеживанием объекта на местности, и нетрудно было прийти к выводу, что система захвата поможет ЗАО «Вечный Огонь» выйти из сложной ситуации с блеском.

Оноприенко, с самого начала занимавшийся этим делом, теперь лежал в больнице – что-то с нервами…

– Не пытайтесь меня уговаривать, - сказал профессор и раздавил бычок в пепельнице. Павел Валентинович уже понял, что господин Лаунхоффер крайне много мнит о себе и действительно не питает уважения к авторитетам. Впрочем, удивляло не это, удивляла его невосприимчивость к техникам убеждения, которыми жрец владел виртуозно. Профессор казался несокрушимым как скала.

– Тогда, - сказал Павел Валентинович устало, - нельзя ли… Эрик Юрьевич, простите мою невежественность, я не в курсе последних достижений науки. Насколько я знаю, Охотник был сделан вами по матрице Великого Пса?

– Так.

– Нельзя ли написать другую программу по матрице божества? Для нашего культа? Даже частичное восстановление функций стало бы практически спасением…

Лаунхоффер покосился куда-то вбок, размышляя, а потом глаза его азартно сверкнули. Павлу Валентиновичу был знаком этот наивный энтузиазм: в беседах с творческими людьми он означал, что за проект можно предлагать значительно меньший гонорар, потому что сама по себе работа будет им в радость. Здесь о гонораре речи не шло, но Ивантеев все равно внутренне усмехнулся – ничто не нарушало его картины мира.

– Это любопытная задача, - сказал Эрик Юрьевич. – Я над ней подумаю.

Верховный жрец прощался с улыбкой.

…С беспрецедентно сложной и вдобавок крайне опасной системой требовалось обращаться с предельной осторожностью. Жесткая операция, то есть принесение физической жертвы, могла иметь самые неожиданные последствия. Из соображений безопасности Лаунхоффер рекомендовал воздержаться даже от возжиганий огня, хотя теоретически программа способна была принять все, в том числе кровь. Но даже с помощью одних только мыслежертв и ритуалов оказалось возможным восстановить энергообращение в системе культа, отдельные малозатратные запросы пошли в работу, первые из них уже были успешно завершены…

«Да, это не Великий Пес, - подумал Павел Валентинович, и пальцы его судорожно стиснули узел галстука. – Это хуже…»

– Я выдаю вам альфа-версию, - небрежно сказал профессор, дымя сигаретой. – Она функциональна менее чем наполовину. Рабочим названием пока будет «Боец».

Павел Валентинович сидел и смотрел, как программа, поскуливая, чешет за ухом задней лапой, ложится, с хлюпаньем облизывает нос, грызет суставы лап. Он пришел на работу в девять утра, точно по часам, и целый час неподвижно просидел на месте, ожидая визита другого… другой программы. Это тоже было требование безопасности: Боец не рассчитывался на работу с пользователями, большая часть его блоков находилась в спящем режиме, и требовался регулярный контроль, чтобы исключить ошибки и внутренние конфликты.