Хлопок одной ладонью. Том 1
Шрифт:
– Что ж, думаю, страховка надежная, - согласился Новиков.
– А по эту сторону, если раньше своим ходом не вернемся, без пяти двенадцать сядет Ирина с автоматом и сумкой фотоимпульсных гранат, прикроет наш отход… А ты без меня на ту сторону еще не заглядывал? Совсем ничего о зоне высадки не знаешь?
– Не больше, чем ты о реалиях девяносто первого года. В окошко несколько часов смотрел, в самое обычное, из кабинета. СПВ не включал. Здешний телевизор их программы не берет. Но из окна тоже можно многое высмотреть и понять.
Судя по доступным обзору двумстам метрам живут там люди как люди. Одеваются не совсем, как мы, но в целом похоже. Фасады домов по ту сторону переулка в куда лучшем состоянии, чем здесь. Автомобилей
Но жизнь тут тихая и размеренная, никаких явных опасностей и рисков не обещает. Оружия брать не будем, а вот английские паспорта, по образцу того, что Сильвия себе делала, отпечатаем. Главное, годы там проставлены фактически те же самые. Если что и не так. первого взгляда рядовой полицейский не разберется..,
– А нерядовой?
– Тоже не беда. Если даже задержат до выяснения, ногами бить не станут и в кандалы заковывать. Посидим в КПЗ, пока с посольством связываться будут, тут наше время и подойдет. Да ты не бойся, - несколько даже покровительственно сказал Левашов.
– Мы недалеко. Не вступая ни в какие личные контакты, прогуляемся час-другой, просто чтобы освоиться, и вернемся. Помнишь, как первый раз на Валгаллу выскочили?
Здесь Новиков не мог с другом не согласиться. Так раньше они и жили, кидались в каждую подходящую авантюру с открытой душой, не напрягая себя размышлениями о последствиях. Вспомнить хотя бы, как Левашов с автоматом в руках спасал их из аггрианского плена…
А здесь что же, легкая прогулка в гораздо более тихий и спокойный, чем они привыкли, мир.
Получасового променада по прилегающим к Тверской переулкам и улицам хватило, чтобы понять, что принципиальных сложностей здесь ждать не приходится. Как они и предполагали, довольно гармоничный гибрид 1913-го и 2056 годов, по уровню развития расположенный как раз посередине.
Живи и радуйся, кто бы ты ни был. Как у Аверченко в рассказе «Осколки разбитого вдребезги» - есть у тебя полтинник, иди в трактир Палкина, спроси кулебяку и графинчик водки, есть трояк - к Тестову, обед из четырех блюд и штоф, имеешь четвертной - к Донону или в «Медведь», французская кухня, лучшие вина, цыганский хор…
И слои и страты общества как-то не пересекаются, у каждого свои магазины, питейные заведения, транспортные средства. Публика побогаче не ходит в бакалейные лавки, те самые полтинничные трактиры, не ездит в автобусах и трамваях. Так называемый обыватель избегает сверкающих магазинов Петровки и Кузнецкого моста, отнюдь не стремится в «Метрополь» и «Националь», спокойно проходит мимо лакированных таксомоторов. При этом не чувствуется в воздухе, в лицах людей социального напряжения, неудовлетворенности своим положением и местом в обществе.
Конечно же, за час или за день невозможно разобраться в истинном состоянии и проблемах довольно-таки чуждого мира, но первое впечатление тоже кое-чего стоит. Плюс интуиция. Хватило же Андрею одного вечера, чтобы ощутить нездоровую, напряженную, гнетущую ауру декабря девяносто первого Главной исторической.
В общем-то, за такую Россию они и боролись, создавая свою Югороссию. Отсталый, конечно, технологически мирок по сравнению с уже почти привычным две тысячи третьим,
Приблизительно, как какой-нибудь Буэнос-Айрес или Мадрид перед Первой мировой в сравнении с Берлином и Парижем. Все почти так, да не так. Касается и техники, и темпа жизни, и общей, так сказать, патриархальности. Продукт медленной эволюции, причем - во всем мире равномерной. К ним в советскую действительность 60-80-х хоть краем, да залетали плоды передовой западной цивилизации: автомобили (пусть очень немного), магнитофоны,
джинсы, книги и журналы, потом и компьютеры. Не говоря уже о многочисленных фильмах.Было на что равняться и к чему тянуться. А здесь все и почти везде вровень. Ну, а кому от этого хуже? Разве только «прогрессу» как таковому, некоей самоценной категории - «выше, дальше, быстрее».
– Для полноты картины следовало бы посидеть где-нибудь, хлопнуть по рюмке, застолбить территорию, - заметил Левашов, - только вот местных денег у нас - йок [46] . В виду кратковременности визита наш «домовой» не счел нужным обновить свой валютный резерв.
– Думаешь, это тоже учитывается?
46
Нет (тюркск.).
– Предполагаю. Аппаратура установлена на «срочный возврат», вот и не стал кто-то затеваться сменой комплектации.
– Только, как пел Высоцкий, если уж я что решил, так выпью обязательно. Давай что-нибудь загоним антиквару или старьевщику, вот и будет какая-то копейка.
Опыт есть.
Опыт опытом, а что продавать? Как-то они совсем не подумали о таком пустяке. Николаевских, дореволюционного выпуска золотых десяток при себе не было, а так что еще? Цифровой фотоаппарат явно не прокатит, мобильный телефон тоже. Остаются только часы. Причем часы Новикова, у Левашова слишком для здешних мест навороченный хронометр с явными приметами продукта иной цивилизации. А у Андрея плоский карманный «Лонжин» с цепочкой, золотой, естественно, приобретенный еще в Стамбуле, чтобы придать себе дополнительную респектабельность. Жалко немного отдавать раритет ради минут ной прихоти, а с другой стороны, местные деньги так и так нужны.
– Да не жмись ты, - пресек его сомнения Левашов.
– Новые в Стамбуле и купишь, а постараться - так те же самые, а то можно в ломбард заложить, если от тебе так уж дороги, потом выкупим.
– А, чего там, - махнул рукой Андрей.
– В наше время все приличные люди старались заиметь золотые часы, чтоб при острой необходимости было чем расплатиться или откупиться. Пошли…
Во всякого рода антикварных лавках, ювелирных салонах и тех самых ломбардах недостатка в близких и ближайших окрестностях не было. Но ювелиры им не подходили, наверняка заплатят, как и у нас, только за вес металла, ломбард - черт его знает, вдруг паспорт или еще какой-нибудь документ потребуют. Антиквары же - самое то, только выбрать нужно подходящего.
Физиономистикой Андрей владел в достаточной степени, и уже в третьем магазинчике, наискось от универмага Мюра и Мерилиза [47] (именно так он по сию пору здесь и именуется), который дурацкой реконструкции не подвергался, увидел то, что приблизительно и искал,
Мужчина в бархатной блузе, лет за пятьдесят, как положено - еврей, что, впрочем, вытекало лишь из фамилии на вывеске, но не из внешнего вида, сидел по ту сторону застекленного прилавка и читал газету, название которой было не разглядеть.
47
Ныне в нашем мире - московский ЦУМ.
Стены завешаны картинами сомнительного достоинства, разнообразным холодным оружием, вразнобой тикало несколько часов в темных и светлых деревянных футлярах, с маятниками и без. Под стеклом на рытом бархате выложено три десятка золотых и серебряных портсигаров, полсотни ручных и карманных часов, разные перстни, кольца, серьги. Немного стеклянной и фарфоровой посуды, скудная коллекция медалей и иных знаков. Типичная, в общем, лавка. Средней руки. Но место - дорогое, аренда, небось, в копеечку влетает, если не собственное это, от века, помещение.