Хочу начать сначала

Мантия-невидимка уже с трудом скрывала меня всего, и я то и дело боялся, что кто-нибудь увидит ботинки. К счастью, «кого-нибудь» (особенно, кого-нибудь конкретного) на моем пути сегодня не было. Заглянув в Министерство и убедившись, что сладкая парочка уже покинула его стены, я отправился прямиком к Малфою в квартиру. Такой безалаберности от него никто, наверное, не ожидал: никакого антиаппарационного или защитного заклятия к квартире или хотя бы к замку от оной не прилагалось. Ничем не сдерживаемый, я осторожно просочился в прихожую. На пороге стояли обгоревшие тапочки Драко и аккуратные туфли Гермионы. Бесшумно я прошел в гостиную.

Они сидели на диване. Глаза слизеринца были закрыты, челюсти сжаты, ногти нещадно карябали обивку. Гермиона обеспокоенно примостилась рядом, нервно поглаживая его волосы.

– Драко, - тихо позвала она. – Может, хочешь принять душ?

Гермиона не отпускала его ладонь, будто боялась, что он уйдет и наделает глупостей, а пока она с ним, все вроде как в порядке.

Драко молча кивнул и открыл глаза. Великий Мерлин… белки были красными, а радужка из серой превратилась в почти черную. Гермиона помогла ему подняться и повела в ванную. Ногами слизеринец передвигал как тряпичная кукла.

Зашумела вода, и я изо всех сил пытался не представлять, что они там делают, но в голову лезли непрошенные картинки: вот Гермиона снимает с него одежду, бережно, аккуратно, словно он – фарфоровая статуэтка, раздевается сама, они вместе залазят в ванну. Она намыливает его голову, осторожно проходится мочалкой по каждому сантиметру его тела, нежно просит закрыть глаза, чтобы мыло не попало, заботливо смывает пену, обнимает его, целует, укутывает в полотенце.

Я так задумался, что не заметил, как в квартире стало тихо. Они не вернулись в гостиную, а сразу пошли в спальню, куда я, недолго думая, тоже переместился. Драко в белом теплом халате флегматично лежал на кровати, оперевшись о спинку, Гермиона, обернутая полотенцем, рачительно перекладывала подушки, помогая ему устроиться удобнее.

– Я на секунду, - она поцеловала его в лоб и вышла.

Появилась опять Гермиона действительно скоро, держа в руке стакан с мутноватой жидкостью.

– Выпей, - попросила она.

Малфой не сопротивлялся. Безразлично взял стакан, в несколько глотков поглотил содержимое и со стуком поставил емкость на прикроватный столик. Гермиона стянула с себя промокшее полотенце, что заставило меня немного смутиться и одновременно возбудиться, а Драко даже головы не повернул. Она и с него стащила халат, потом накрыла тело слизеринца одеялом и устроилась рядом. Я начал паниковать. Дверь в спальню подруга закрыла, то есть никакой возможности незаметно выскользнуть у меня уже не было. Аппарировать тоже нельзя – они точно услышат хлопок. И если они сейчас… Великий Мерлин, станут заниматься сексом, мне останется только сконфуженно отвернуться и зажать уши.

Но удача была на моей стороне. Гермиона положила его голову к себе на грудь и обняла за плечи.

– Спеть тебе колыбельную? – тихо спросила она, целуя его в лоб.

Драко только моргнул и слабо кивнул головой, оплетая ее талию руками.

Мягким голосом Гермиона затянула, пожалуй, самую известную колыбельную, Брамса. Тетя Петуния пела ее Дадли даже в годы полового созревания.

«Сейчас я спою тебе колыбельную,

А потом — спокойной ночи.

В небе ярко светят звезды,

Беспечные цветы,

Обвитые вокруг твоей головки,

Убаюкивают тебя до утра.

Сейчас — колыбельная,

А потом — спокойной ночи.

В небе ярко светят звезды,

Беспечные цветы,

Обвитые вокруг твоей головки,

Убаюкивают тебя до утра.

Закрой глаза и отдыхай,

Пускай благословенны будут эти часы.

Закрой глаза и отдыхай,

Пускай благословенны будут эти часы.

Спокойной ночи, милое дитя,

На белых простынях

Отдыхай,

Видя во сне небо.

Когда вернется день,

Ты снова проснешься.

Когда вернется день,

Ты снова проснешься.

Сейчас — колыбельная,

А потом — спокойной ночи.

В небе ярко светят звезды,

Беспечные цветы,

Обвитые вокруг твоей головки,

Убаюкивают тебя до утра».

(Brahm’s lullaby, «Колыбельная Брамса», перевод – Наталья Василёнок)

Когда Гермиона закончила петь, Драко уже крепко спал.

– Все будет хорошо, любимый, все будет хорошо, - прошептала она и закрыла глаза.

Меня прошиб холодный пот. Гермиона Грейнджер назвала Драко Малфоя «любимым»… У них были… ОТНОШЕНИЯ. Я долго пытался понять, что же было между МНОЙ и Гермионой до того, как она потеряла память. Отношения? Едва ли секс каждые два-три дня можно назвать так. Встречаясь в затертых маггловских отелях, мы никогда не разговаривали, быстро снимали одежду, занимались быстрым сексом, быстро одевались и неловко расходились до следующего раза. И вот я смотрел на них… таких разных, людей, которые когда-то ненавидели друг друга, людей, которых, наверное, даже Луна не могла бы представить вместе. Людей, теперь любящих друг друга…

Последняя фраза звенела в ушах так, что я больше уже ничего не слышал. Даже не убедившись, что Гермиона спит достаточно крепко (за слизеринца волноваться не было нужды, наверняка, она дала ему зелье сна без сновидений), я аппарировал.

***

Сигнальное заклинание у Рона в квартире заверещало сразу, как я там появился. Через секунду на кухне появился мой заспанный друг собственной персоной.

– Кто здесь? – громко спросил он, не включая свет, но крепче сжимая вытянутую палочку.

Со светом он, пожалуй, был прав: лампа бы больше помогла мне, чем ему, но только потому, что я так и не скинул мантию-невидимку.

– Все нормально, это я, - серебристая ткань устало сползла с моих плеч, когда я зажег Люмос.

– Гарри! – Рон удивленно опустил палочку. – Час ночи, я думал, сегодня-то ты будешь с Джинни.

– Выпить есть? – хмуро спросил я и начал лазить по кухонным шкафчикам. Не знаю, с каких пор я начал решать проблемы алкоголем. Наверное, так было… проще. Хотя бы какое-то время не думать ни о чем… и выговориться.

– Нижний шкафчик слева, - подсказал Рон, потирая сонные глаза.

– А, точно, - я достал НЕТРОНУТУЮ бутылку огневиски.

Как-то внезапно оказалось, что Рон из нас троих самый сильный. По крайней мере, психологически. Его слезы я видел всего два раза в жизни: когда умер Фред и на его же похоронах. Не то чтобы я ревел постоянно, но для Рона… все было иначе. Он был готов выстоять со своими родными и друзьями на поле боя. До самой смерти. Я же был сторонником концепции «умирать, так лучше одному», а все, кого я люблю, пусть будут подальше, в безопасности.