Хочу тебя любить

– Об этом ты тоже видеообзор смотрел? – спрашиваю тихо, осторожно обвивая мужа руками и прижимаясь губами к его плечу.

Он на мгновение вскидывает взгляд. Оглядывается.

– Нет, об этом я не подумал, – ответив, переходит ко второй ножке.

А потом так же ловко справляется и с ручками. Я под конец только что не аплодирую. Ну и Кир собой, безусловно, гордится. Будто и правда тот самый сверхсложный язык программирования покорил.

Обнимаю и хвалю.

– Ты крут! Очень!

Бойка в лице меняется. Прожигает взглядом. Ладонями по лицу скользит. Большими пальцами на губах задерживается.

– Тосковал? – догадываюсь я.

Он громко выдыхает и буквально роняет голову. Упираясь лбом в мою переносицу, хрипит:

– Как псина, родная.

– Я тоже очень скучала, родной, – тарабаню с дрожью.

Объятия становятся напряженнее, накал растет, дыхание смешивается, но только смыкаются губы, Нюта с необычайно громким возмущением напоминает о себе.

– Боже… – спохватываюсь я.

Бойка только усмехается. А дальше нас ждет не менее волнующее испытание – первое купание. Кир на самом деле такой молодец! Я ничего не заказывала, а он купил и ванночку, и кроватку, и даже коляску.

Купает, естественно, тоже он. Я лишь наблюдаю и по мелочи помогаю. На глаза то и дело слезы наворачиваются. Поверить не могу, что все это происходит с нами в реальности. Кто бы что ни говорил о моем Бойке, он исключительно потрясающий мужчина. Я и сама долго ошибалась. Не только физическая сила у него в избытке. Не менее сильный он духом. Пусть упертый, взрывной, доминирующий и временами грубоватый… Вместе с тем заботливый, ласковый, ответственный, работящий. Ему под силу любая задача. Справится со всем! За эти дни доказал с лихвой.

– Я так тебя люблю, – шепчу Киру чуть позже, когда выкупанная, одетая и накормленная Нюта засыпает у него на руках.

Бойка не отвечает. Вижу, как закусывает губы и с шумным вдохом сжимает челюсти. Так ничего и не говорит. Зато потом, когда мы уходим в свою комнату, показывает. Все чувства выплескивает – и всепоглощающую любовь свою, и раскаленную тоску, и скопившийся плотский голод. Тише, чем обычно, все происходит. Громко мы только дышим. И эти вибрирующие разнотональные звуки распаляют больше, чем самые страстные крики. Движемся не быстро, но непрерывно. Целуемся, забивая друг другом все рецепторы, все поры, все нервные окончания. Переполняем до трескучего напряжения. Смешиваемся в один сплоченный механизм. Мокрые. До предела разгоряченные. Сверхчувствительные, словно оголенные провода.

Достигая пика, столько энергии выдаем, кажется, весь мир освещаем. Ослепленная среди ночи до белого дня, останавливается с нами планета. Лишь пару секунд спустя все гаснет, и возвращается способность дышать, видеть, жить. 

– Знаешь… – шепчу позже, когда Бойка притягивает меня к себе на грудь. Глажу ладонью его горячую кожу и делюсь: – Когда ты раньше постоянно говорил о сексе, я и близко не предполагала, что это настолько прекрасно, что это так сближает, что без этого всю любовь попросту не выразить…

– На самом деле я тоже не предполагал, – тихо смеется Кир.

Я тоже смеюсь. Посыл понимаю, вот и радостно мне. Очень-очень. Счастливее нас на всей планете нет, мы просветили и не обнаружили.

Не отрывая головы от его плеча, изворачиваюсь, чтобы заглянуть мужу в глаза. Немного смущенно продолжаю:

– Мне кажется, мы растем. Каждый раз выше и выше. Чувствуешь?

– Конечно, чувствую, – незамедлительно подтверждает Бойка.

Взглядом добавляет. Столько там выдержанных временем, космически разросшихся чувств горит, что дух захватывает, и по коже бегут мурашки.

– Я тебя все, – твердо выдвигает он.

– И я тебя все, – отражаю я.

***

На похороны отца Кир идти не хотел. Я убедила, чтобы он сделал это для себя. Напомнила, как сильно мы меняемся, и как часто случается, что с течением времени жалеем о каких-то своих решениях.

– О том, что пойдешь, ты вряд ли пожалеешь. Ведь это ничего не меняет. А вот о том, что не пошел, вполне возможно. Не сегодня и не завтра. Кир, родной, сделай это, чтобы через десять лет быть спокойным.

И он согласился. Поехал один. Вернувшись, ничего не рассказывал. Ни слова. После опознания так же долго молчал, поэтому я не удивилась. Не напирала с расспросами. Сама что-то рассказывала. Обнимала чаще и всячески напоминала, что он не один.

Сложно сказать, что Бойка горевал. И все же, думаю, какие-то струны души гибель отца затронула.

Расследование велось недолго. Еще до похорон, сразу после экспертизы, дело было квалифицировано, как несчастный случай, и в установленном законом порядке закрыто. Наличие гильз на яхте так и осталось необоснованным. Но ни я, ни Кир биться за это и требовать возобновить расследование не собирались. Градский ясно дал понять, что для нас такое решение – лучший исход.

Хотелось как можно скорее забыть об этом кошмаре. Благо Нюта каждый день радовала. Мы с Киром так привыкли к ней, что в какой-то момент я поймала себя на мысли, что не смогу ее отдать маме. Нютик в самом деле росла золотым ребенком. Втроем мы выдерживали идеальный режим – кушали, спали, гуляли на свежем воздухе, купались. А с месяца уже улыбались, гулили, делали упражнения и играли. При этом малышка не мешала нам работать. Если Нюта капризничала и не хотела лежать у себя в кроватке, мы поочередно брали ее в слинг и продолжали работать. С ребенком наша жизнь не превратилась в хаос, наоборот, именно благодаря малышке появился порядок.

– Я уже не представляю, как без нее, – делилась я иногда с Киром.

Он в такие моменты успокаивал меня, казалось бы, простой не несущей никакой четкости фразой:

– Все будет нормально.

И я верила. Другого выхода не находила. Ведь мой Бойка никогда меня не подводил.

Когда мы гуляли с коляской по району нашего жилищного комплекса, не раз случалось, что другие жильцы давали понять, что считают нас родителями. Настоящей семьей. Мы никого не разубеждали, обычно лишь улыбались и шли дальше. Но сердце в моей груди в этот момент сходило с ума. И счастье его переполняло, и жгучая тоска. Оставалось убеждать себя, что мы всегда сможем навещать малышку. Она ведь никуда не исчезнет. Всего-навсего переедет в другой дом. Это неважно. При желании мы сможем видеться каждый день.

Маму выписали только в начале июня. Мы до последнего не говорили ей о гибели Рената Ильдаровича. Беспокоились о самочувствии. Предполагали, что у нее случится истерика. И очень удивились, когда увидели ее реакцию на это трагическое известие. Мама не заплакала и в принципе никак в лице не изменилась. Казалось, даже с облегчением вздохнула. Я тогда подумала, что это результат работы с психологом. Наконец-то она вышла из морока, в котором ее держал отчим, и поняла, насколько нездоровыми были их отношения.