Хочу тебя жестко

— Режь веревки, Цветкова.

— Хорошо, хорошо. — я поднимаю с пола ножик, доставая лезвие и, поднявшись, наклоняюсь к рукам профессора. Кожа кажется еще холоднее, чем прежде. Мне даже становится стыдно. Похоже, когда он просил достать меня из кармана карточку и документы - ему действительно было сложно, потому что руки попросту онемели. На его месте я бы тоже начала нервничать и срываться по пустякам.

— Простите, пожалуйста. — произношу я под гнетом чувства вины. Ножик достаточно уверенно пилит веревку, и она расходится во все стороны пушистыми ниточками. — Я думала, там, внизу, вы надо мной издеваетесь ,а у вас правда руки не двигались. Простите меня. — повторяю я в отчаянном раскаянии и в этот момент мой нож резко срывается, пропилив остатки веревки и с мерзким звуком задевает профессору руку.

***

После я в ужасе роняю нож на пол, глядя как кровь, кажущаяся из-за полутьмы черной, начинает бежать из пореза.

— Это твои извинения, Цветкова? — судя по тихому, но смертельно угрожающему тону профессора, он хочет меня убить. Пошевелив кистями, он распутывает часть веревок, а оставшиеся натягивает между руками. — Будешь продолжать стоять и трястись? Поднимай нож.

— Я... я случайно. — находясь в предобморочном состоянии выдавливаю я, быстро наклоняясь, и дрожащими руками освобождаю профессора от плена окончательно. В последнюю секунду меня начинает мутить, я снова роняю нож из рук, и, пошатнувшись, падаю вперед лицом.

От встречи с полом меня спасает сильная рука, на которой я висну, словно тряпка. Из-за того, что я упала немного правее, профессор ловит меня порезанной рукой, и я чувствую сквозь шок, как намокает тоненький топ в районе груди.

— Идиотка. —- подводит итог профессор.

Будто бы я это специально сделала. К сожалению, мне досталось тельце, которое отчаянно боится вида крови.

Глава 8

В чувство меня приводит достаточно ощутимая и обжигающая пощечина. Не знаю, специально ли профессор хотел мне сделать больно, или у него просто рука тяжелая, но дурнота отступает, когда тело встряхивает порция адреналина.

Я вздрагиваю, схватившись за лицо. Щека начинает гореть.

— Вы... — начинаю я, а профессор просто без всяких церемоний сбрасывает меня с руки на пол, и я шлепаюсь на зад, что вводит меня в еще больший шок. — Вы специа...

Он молча перешагивает через мои коленки, которые стоят у него на пути, и уходит в комнату отеля, заставив меня замолчать и недоуменно моргать.

Он что?...

Он дал мне пощечину?...

Мне? Девушке?

— Ах ты!... — издаю я тихий рык, схватив лежащие на полу обрезки веревки и сжав их в руках. — Да что ты за психопат хренов?

Задушить его, что ли, вот этим? Вот это пренебрежение. Мне действительно было плохо, неужели нельзя как-то нежнее привести меня в чувство? Я уже не говорю о том, чтобы взять меня на руки и отнести, хотя бы, на диван. Если бы профессор так поступил - земля бы налетела на небесную ось, не меньше. Но достаточно было просто легонько похлопать по щекам!

Пока внутри медленно закипает ярость, словно вода в чайнике, я нервно отдираю от груди топ с уже подсыхающим пятном крови, которое оставил на память мне этот псих. Хорошо хоть Света подогнала мне для этого безобразия еще более безобразную вещь - силиконовые наклейки на грудь, скрывающие соски. Потому что иначе бы мне пришлось отдирать это от нежной кожи.

Черт, с этим пятном на топе я точно не выйду на улицу. Его нужно отмыть. А еще...

Я ощупываю идиотский аксессуар, все еще обхватывающий мою шею, пытаясь найти ремешок. Но, похоже, его нет. Есть некое подобие замочка. Вот сволочь профессорская.

Поднявшись с пола, и потирая ушибленную задницу, я решительно иду искать ванную в номере. Возле нее я сталкиваюсь с профессором, который, похоже, тоже направляется туда.

Он бросает на меня пренебрежительный взгляд, а я обгоняю его на пару шагов и становлюсь поперек входа. Подняв коленку, я упираюсь ею в косяк, преграждая профессору путь, и мысленно матерюсь, чувствуя, как занозы в деревянном косяке рвут мне колготки.

— Здесь будет занято. — сообщаю я. — Мне нужно отстирать топ. И снимите с меня, наконец, этот хренов ошейник!

— Отойди, Цветкова.

— Нет. — я набираюсь смелости. — Я больше вам не подчиняюсь. Вы можете перевязать руку и в комнате, а мне еще какое-то время придется потратить на стирку и на дорогу обратно из отеля. Так что я первая в очереди.

Я наблюдаю, как профессор отводит в сторону взгляд. Его красивые, зеленые глаза - единственная вещь, которой можно любоваться, совершенно забыв про дерьмовый характер, - из-за освещения будто бы желтеют.

— Последний раз говорю - отойди.

— Идите к черту. Если вы профессор в институте, это не дает вам права прика-а!...

Он продевает пальцы под мой ошейник и грубо дергает на себя, что я едва не падаю, оказавшись лицом к лицу с этим садистом. О, боже. Еще немного - и я бы влетела в его красивый, прямой нос, испортив его навсегда.

— Похоже, я забыл одну вещь. — произносит медленно он, глядя на меня из-под опущенных ресниц. Его взгляд холодеет. — При дрессировке дурных собак ни на секунду нельзя расслабляться. Иначе они начинают показывать зубы.

— Да ну пошли вы к черту. — нервно усмехнувшись, сообщаю я этому наглому, красивому лицу. — Мне кажется, это вам надо поставить укол от бешенства, а не меня дрессировать. Психопат. — я вцепляюсь ему в запястья, сжимая их. — Отпустите.

Он отстраняется от меня и в первую секунду мне кажется, что я победила своим острым языком. Но вместо этого я чувствую, как меня куда-то тянет, и спустя секунду я с размаху падаю на белоснежное постельное белье номера, а профессор нависает сверху, опираясь всего одной ладонью на кровать, а второй рукой все еще цепляя меня за ошейник.

Сердце резко ускоряет бег. В животе начинает трепыхаться неприятное волнение, и я ненароком вспоминаю, как кто-то говорил, что “бабочки” внутри живота при встрече с мужчиной - это не внезапная влюбленность, а сигнал об опасности. Наверное, этот человек был прав.

— Пора тебя посадить на цепь.
– произносит профессор, рассматривая, как я то краснею, то, судя по холодку на лице - бледнею. Его глаза выглядят сейчас ярче, чем обычно, словно где-то в глубине загораются огоньки.— Если принесешь в зубах веревку - так и быть, сделаю ее подлиннее.

— Да вы... — я вскидываю руку, упираясь ладонью ему в грудь. В носу почему-то становится мокро. Вероятно, это пошла кровь из-за шока, потому что сиськи у этого садиста психованного эталонные. Я там чувствую мышцы. Без всякого тщательного прощупывания и “погоди, сейчас я напрягу и ты заценишь, как я потренировался сегодня в зале”, и бесконечного чувства разочарования после унылых мешочков кожи.

Моя рука на автомате сжимается вокруг его груди, а потом я будто бы опоминаюсь, покраснев еще сильнее, и вместо пальцев вонзаю в эту твердыню ногти.