Ход кротом

Рабочие поддерживали в сарае тепло где углем, где дровами. Вычерпывали прибыток обычными лопатами, сушили на обычных ситах и мололи в муку на привычных же мельницах, без грамма хай-тека. Мукой сперва кормили скот, а в неурожайные годы кто-то попробовал замесить на ней хлеб — и не умер. И даже сказал, что лепешки пресные, но можно, например, с уксусом. На халяву-то и уксус, как известно, сладкий. В голодный год и вовсе не до кулинарии.

Большие заводы пищевого порошка строились уже со стационарными бетонными ваннами, с большими сушилками. На каждый большой завод назначался куратор-биолог — пока что от Наркомата Информатики. По мере подготовки кадров планировались передать все это в Наркомпищепром, но пока что за качеством следил студент-возвращенец, а на головных опытных предприятиях даже профессор. Так что в больших заводах уже рисковали разводить криль и выпускали рыбную муку.

Заниматься пищевым порошком начали еще в восемнадцатом году, имея в виду именно вот смягчить последствия неурожая двадцатых. Неудивительно, что готовившаяся три года индустрия вывезла. Сукин кот аватар меня даже в известность поставил мимоходом, без подробностей: выкрутились и выкрутились.

Вообще, как-то дико звучит: «я меня в известность не поставил».

Что со мной происходит?

Где я настоящий?

Хрен теперь поймешь. И линкор, плывущий в теплых бирюзовых водах Адриатики — я. И революционный матрос-анархист Корабельщик, по которому напрасно вздыхают барышни Наркомата Информатики — тоже я. И сотни миллионов нанороботов, собирающих сведения в Москве, приводящие их в удобопонятную форму — снова я.

Значит, голод в Поволжье минус. Легко получилось? В общем, да: всего-то прокомпостировал Махно за дисциплину, вот Батька и организовал анархическую республику. Я же только убедил Совнарком не давить всех инакомыслящих под ноль. Фигня вопрос, на моем месте любой бы справился. Суперлинкор я, или где?

Правда, Троцкого и Тухачевского больше нет с нами, но где же вы видели приготовленный омлет без молодецкого удара по яйцам?

Наука более-менее движется тоже. Начав изучать вопрос эмиграции, я поразился, помнится, двум вещам.

Во-первых, инженеров уехало не так уж много. Философов, художников и писателей намного больше.

Во-вторых, даже уехавшие рубили концы далеко не сразу и вовсе не потому, что имели какие-то идеологические расхождения с новой властью. В конце-то концов, бетон и в Африке бетон. Один квадратный сантиметр кирпича выдержит одиннадцать килограммов что при царе, что при Керенском; и точно так же один квадратный сантиметр стали выдержит две тысячи сто килограммов. А сварной шов со всеми ослабляющими коэффициентами — всего лишь тысячу пятьсот тридцать, и никакой трудовой энтузиазм тут не помощник.

Подавляющее большинство уехало из-за того, что разрушенная начисто страна просто не могла предложить нормально оплаченную работу на заводах: две войны снесли промышленность в ноль. Построить же новые заводы снова оказалось не на что.

В эталонной истории деньги получили сплошной коллективизацией, прошедшей по стране как небольшая война: минус два миллиона. На этом-то переломе застрелился Маяковский. В эти-то годы великий химик Ипатьев, сагитировавший много коллег помогать Ленину, не вернулся из Берлина: Ипатьеву там на конгрессе шепнули, что-де им заинтересовалось НКВД. В эти-то годы сел Туполев, а за ним почти все авиаконструкторы того времени.

Тогда полностью сменилась вся система власти, все люди в ней. Союз двадцать седьмого года и союз тридцать седьмого — небо и земля.

На данной ветке истории страна пока что двухголовая. Нет монополии у коммунистов-большевиков, левые эсеры вполне достойно уравновешивают их как в Совнаркоме, так и в местных советах. Буржуйские карикатуристы рисуют новым гербом двухголового орла с лицами Ленина и Чернова. Газетчики поумнее рисуют Змея-Горыныча о двенадцати головах, добавляя туда Махно, Капсукаса от литовско-белоруссов, Колесова от Туркестана, и вообще всех председателей многочисленных советских республик.

Наконец, самые умные рисуют еще и крымского Верховного, того самого князя-флотоводца, как часть многоглавой «гидры социализма».

Правда, с редакциями самых умных происходит всякая ерунда. То подерутся мальчишки-рассыльные, да и рассыплют подготовленный к завтрашней печати набор, в смысле: стальные рамки со вставленными в строгом порядке буквицами. То парижский клошар или чистенький английский бомж-офицер, ненужный отход прогремевшей Войны, с тоски заночует на пороге редакции. Прольет спьяну виски, подожжет его неловко раскуриваемой трубкой или там сигаретой… То просто припрутся из рабочих кварталов коммунисты с «инсталляцией звездюлей», перформансом по всем правилам нового искусства. «Почему у вас такая странная шпага, синьор? — Это арматура, прекрасный сэр!»

Пока что никто не уловил связи между числом голов «гидры социализма» и статистикой неудач; ну, конечно, это стоит мне определенных усилий. Так я же суперлинкор. Как сильны мои мощные лапы, вот.

Нет в Союзе монополии на власть — коммунисты шевелятся. Местные советы в самом деле конкурируют за людей и в самом деле решают их проблемы, а не просто передают вниз указания Москвы. Плюс, еще никуда не делся Махно на юге. Будешь крестьян прессовать, окончательно к нему сбегут. Вот задачка: Приазовье и надо бы ввести в создаваемый СССР, и хотелось бы его сохранить несколько на отшибе. Чтобы, так сказать, карась не дремал.

Двадцать второй год — год образования СССР. Лапы там или не лапы, а я суперлинкор «Советский союз». Чем ближе эталонная дата тридцатое декабря, тем чаще я вспоминаю: не будет СССР — и мое существование так или иначе схлопнется. Поэтому соблюдение канона в данном конкретном вопросе для меня дело шкурное. По словам Сун-Цзы, «путь существования и гибели».

Жить хочется.

Черт. Пришлось в попаданцы уйти, чтобы жить захотелось?

Интересно. Надо потом из себя вернуться и обдумать.

Покамест мне удалось вычеркнуть почти половину от бывших в реальной истории человеческих потерь. И есть надежда, что Второй Мировой здесь не случится. Но надежда, если честно, слабенькая. Да, Германия пока что в одном с нами блоке, Венгрия тоже. Японии не до нас, завязла в своих проблемах. Китай в судоргах рождает Коммунистическую Республику.

Зато американцы, французы и разные прочие шведы с ужасом вертят пущенный в продажу «Красный глобус».

Дело же не в том, что у коммунистов жены общие. Вон, у полинезийцев то же самое. А дело все в том, что ни полинезийцы, ни коммунисты не входят в мировую систему торговли, не опутаны кредитами Рокфеллеров, Вандербильдов, Морганов, Шиффов и прочих бойцов невидимого фронта. Полинезийцы по бедности, а коммунисты идейно. Каждая красная клякса на глобусе — упущенный рынок емкостью ровно столько долларов, сколько там населения. Один-то доллар наскребет всякий.

А в стране ковбоев… Кстати, Маяковский туда собрался туристом, надо не забыть расспросить по возвращении… Так вот, в стране ковбоев любой мальчишка с коротких штанишек знает: «Всякий доллар в чужом кармане суть оскорбление».

Поэтому Второй Мировой войне, скорее всего, быть. И, рубль за сто, начнут после моего отлета. Во избежание новых букв «Z» на других местах планеты.

Люди вокруг СССР остались прежними. Противоречия между странами и блоками сохранились, а некоторые так даже и выросли. Например, в эталонной истории Германию обложили репарациями по самые уши. А здесь Советская Россия четко сказала: «руки прочь!» И никакой «старый тролль Клемансо», никакой стоящий за троном полковник Хаус, не смогли проигнорировать двадцать семь красных обложек, поднятых в Зеркальной Галерее Версаля. Хрен вам, а не платежи с Германии! Это наша корова, и мы ее доим!