Ход кротом

Машинист пошевелился — очень коротким движением, чтобы не задеть регулятор и не сдвинуть рычаги пароразборной колонки, и красными драгоценными камнями вспыхнули на щеках его капли пота.

— Я считаю, это путь в никуда. Мы должны выносить решение, как лучше для будущего. А за прошлое мстить неправильно. На Сашку… Вячеслава… Есть что-то конкретное? Он убил кого, украл что? Мало ли, бывший! У нас у всех отцы из царизма, и матери тоже, и что теперь? Их тоже всех казним?

— Товарищ Константин, а сами вы что скажете? По каким-то причинам вы же обратились в органы. Может быть, вы поймали Вячеслава Александровича Малышева на чем-то незаконном?

Константин, все это время напрасно вжимающийся в стенку тендера, стоящий уже одной ногой на сцепке, в пыльной тени, хрипнул и расстегнул воротник тужурки, сжал в ладони крестик — почему-то наощупь холоднее льда. Прохрипел:

— Я уже не верю ни во что. Говорили сперва: царь плохой, Ленин хороший. Теперь, оказывается, комиссия нашла, что Ленин у немцев золото брал, что его в страну завезли в пломбированном вагоне. Теперь уже Ленин плохой, а хороший Свердлов…

— Яшка, sheni dedas sheveci! — пассажир аж перекосился, но Константин продолжил, не споткнувшись:

— … А вот зуб даю, завтра окажется, что Свердлов устроил тот взрыв и Ленину лично голову отрезал. И Геббельс теперь уже брехать станет, что хороший тот, кто сейчас наверху. А все, перед ним бывшие, такая мразь, что непонятно, как же их земля носит. Нет правды! Нет правды, сволочь! Стреляй, предатель я! Только я одного предал, и то под угрозой, а вы нас всех для своего брюха! Мы в революцию поверили, думали: вот правда! А правды нет!

Прежде, чем кто-то успел дернуться, Костя швырнул Сашку прямо на чекиста, тот же навалился на топку окончательно и заорал от боли, тщетно пытаясь подняться из-под упавших сверху паровозников.

Костя выпрыгнул из будки, ногами в грудь повалив следующего чекиста на треногу с фонарем, и рванул в красный глаз выходного семафора, бухая по доскам перрона. Третий чекист, не утративший ориентацию, полоснул из автомата навскидку по ногам, но Константин бежал с низкого старта, пригнувшись, а ствол автомата подбросило отдачей, так что все пули пошли в тело.

Из будки вывалились Кондратьев с дымящимися на заду штанами, Григорий с обрезом, зажатым в кулаке на манер молотка, Сашка-Вячеслав, лихорадочно пихающий патроны во второй обрез; наконец, медленно спустился пассажир, все так же держащий наизготовку наган.

— К сожалению, товарищ Константин ясности не внес, — пассажир большим пальцем оттянул курок нагана, левой же рукой забрал у Сашки-Вячеслава обрез:

— Прекратите эту григорьевщину. Нам только и остается перестреляться, на радость белополякам. Если два коммуниста не могут договориться между собой и вынуждены прибегать к оружию, то один из них враг!

Подняли заново фонарь. Чекист ощупал у лежащего пульс и убедился, что Константин мертв. Перевернул тело на спину и аккуратным движением закрыл мертвецу глаза. С этим движением ладони — мягким, словно бы малярной кистью — время на мгновение остановилось.

Шумел ветер. Из теплушек несло крики возмущенной остановкой пехоты, кислый дух портянок. С трех сторон колыхалась влажная ночь, тихо-тихо шипел невидимый паровоз, тихо-тихо шелестел невидимый лес. Далеко впереди красное солнышко закрытого выходного семафора. От него сюда — узкая дощатая платформа полустанка, да в белом луче фонаря темной кляксой убитый Константин.

— Не наш оказался Костя, не «черный».

— Потому что меня сдал?

— И потому тоже, — Григорий вздохнул. — А еще потому, что рванул на красный семафор. Знаки судьбы везде есть, просто их понимать надо.

Взглядом пассажир заставил выпрямиться чекиста Кондратьева и опустить обрез машиниста Григория:

— У меня нет ни времени, ни возможности разбираться, кто из вас двоих действительно враг. Минута вам на согласование.

— Товарищ Като! Для решения мне обязательно нужно знать… — чекист покривился, не отнимая руки от горелого места. — Вы на самом деле… Сталин?

Машинист прибавил:

— Вы не умерли, получается? И тут Геббельс наврал, что вас похоронили в мемориале?

А Сашка-Вячеслав прищурился:

— Интересно, про кого еще так наврали.

Чекисты опустили стволы. Кондратьев обессилено привалился горелой задницей к холодному высокому колесу паровоза. Видя это, наконец-то убрал наган и пассажир. Ответил медленно, подбирая слова:

— После взрыва я… Болел. Долго. Лечился… Далеко. Теперь вот… Возвращаюсь.

Машинист посмотрел на убитого помощника. Вздохнул:

— Зачем?

На затерянном в темном безвременьи полустанке никак нельзя было рассусоливать, над убитым Константином нельзя было пространно разъяснять политическую конъюнктуру и текущий момент. Поэтому Сталин сказал просто:

— Чтобы все исправить.

Кроме пчел. Но, если хорошо подумать…

— Исправить что? — Свердлов поднял голову от стола и недоуменно посмотрел на Литвинова. — Мы уверенно строим коммунизм по всей территории Союза, а не только в «красном поясе», как ранее. Мы прирастаем территориями, к примеру, Южной Польшей.

— Но Гилянскую республику мы были вынуждены эвакуировать после конфликта с Китаем, обвинившим нас в извращении истинного курса. И мы утратили определенные позиции в Будапеште, после грубой коллективизации поляков, не учитывающей, э-э, национальные особенности.

— Это ваша, товарищ Литвинов, недоработка! Вас и вашего наркомата, воспитанного Сталиным. О покойниках не говорят плохо…

— Ничего, — сказал до ужаса знакомый голос. — Я не покойник и нормально воспринимаю критику товарищей по партии. Продолжайте, гражданин Свердлов, что же вы остановились?

Яков Свердлов подскочил и выкатил глаза.

Два ряда колонн вдоль Андреевского зала придавали ему вид большой церкви; над колоннами золотые шнуры оконтуривали сходящиеся белые крестовые своды. В синем торце под балдахином из натурального горностаевого меха помещался трон — при царе в Андреевском зале сидеть позволялось только самому царю. Нынче время не царское, но уже и не ленинское. Взрывную волну ослабили стены Кремля, так что Большой Кремлевский Дворец уцелел. В нем по-прежнему обитали члены выборного правительства, и в Андреевском зале заседал Совнарком. В соседнем зале — Кавалергардском — поместился еще взвод кремлевской охраны.

Невероятный, невозможный гость появился именно из Кавалергардского зала, и потому опытный в интригах Свердлов сразу понял, что армия и спецслужбы поддержат…

Сталина?

— Ты же мертв! Я лично твое тело в гроб укладывал!

— Голову только забыл, Яша. Небрежность в подобных вопросах недопустима, товарищи. Запомните на будущее.

— Да не может этого быть! Морок, наваждение, игрушка! Кукла говорящая! Это двойник, товарищи! Стреляйте в него, стреляйте!

Свердлов достал собственный, украшенный золотом и алмазами пистолет, поднесенный ему благодарными армейцами за блистательную Жешув-Тарнобжегскую операцию. Прицелился, выстрелил — вокруг мерно шагающей фигуры во френче полыхнул на мгновение такой знакомый купол из оранжевых шестиугольных плиток. Такой же точно, как много-много лет назад продемонстрировал в Кремле…