Холера

— Где это? — Касторский спросил подозрительно, но несколько успокоившись.

— В Сочи, — ляпнула вдруг Алиса, и Кузя больно сжал ее руку.

— Ах, в Сочи… В 2005-м, что ли?

— Ну да, — Кузя облегченно вздохнул. — В этом, в санатории, о господи, вот стал забывать названия…

— Фабрициуса?

— Ах, ну конечно! Вот голова дырявая! Вся память на Толстого уходит…

— Хорошее место. Ванны отличные. У меня ведь, если помните, подагра, мучение страшное…

— А у меня остеохондроз, — как всегда сказала правду Алиса. — Мне очень массажи помогли.

— Странно, что я вас не признал… Такая интересная женщина, — галантно пропищал Касторский. Он уже совершенно пришел в себя, и ему показалось, что этот полный симпатичный учитель и вправду ему чем-то знаком.

— Знаете, — Алиса мило улыбнулась, — от одежды ведь многое зависит…

— А там, на юге-то, — какая одежда? Одни трусы! — Касторский хихикнул, и Кузя с Алиской залились смехом.

— Может, отметим встречу, а, Платон Егорыч? Мы тут рядышком совсем живем…

Касторский было заменжевался, что неудобно, так вот сразу в гости, он и не одет, и с пустыми руками…

— Позвольте, я хоть что-нибудь куплю!

— И не позволю, и не просите! — улыбался Кузя. — Мы с женой так рады встрече, уж вы позвольте вас пригласить!

— Да-да! У меня обед еще горячий, — вошла в роль Алиса, и Кузя снова дернул ее за руку.

— Ты пойди, Алечка, распорядись там, а мы с Платон Егорычем зайдем за хлебом. Не возражаете?

Кузя кинул Алиске в раскрытую по обыкновению сумку ключи, и та побежала варить картошку.

…Сидели очень хорошо. Говорили о Толстом, о русском пьянстве… Есенин, Фадеев, Олег Ефремов, та же Фурцева…

— А взять Мусоргский — уж на что гений, так, говорят, помер от пьянства, — заметил Касторский.

Незаметно перешли на Чайковского, а там и на холеру…

Тут Касторского и понесло. Расслабившись, как и положено пьянчужке, с грамм трехсот водки на почти голодный желудок (картошка с килькой и огурцами и бутерброды с остатками сала, небогато живут учителя) Платон завел жалобную речь о своей больнице и ее хулиганском контингенте.

— Так и норовят сбежать. У одного сестру зарезали…

— Как зарезали? Медсестру?

— Да не медсестру, а сестру обычную, родственницу. Ну как — как режут людей в подъездах… Отпусти его на похороны… А как пущу? У меня ж в его палате холерный лежит. Так они бунтовать задумали. Чуть больницу не разнесли. А на меня телевидение клевещет, что летальные исходы. А ведь это вранье, веришь, Вова? Сколько работаю, один только и помер, аудитор, так это когда было! — Касторский в отчаянии хлопнул еще рюмарий и сразу без передышки следующий.

— А вдруг не холера, Платон? Ты подумай, бывают же ошибки! — Кузя задушевно заглянул Касторскому в пьяные глаза. — Вдруг ты зря этот карантин затеял? Нет, ты вдумайся: человек, может, здоров, как бык, а ты его взаперти держишь. А вдруг он с собой покончит? Это ж на твоей совести будет, Платоша! Ты людей убивал когда-нибудь?

Платон Егорович заметался глазами, и взгляд его упал на Алису, что сидела, скорбно подперши щеку кулачком, и увидел он вдруг сияние вокруг ее головы: солнце в окне садилось и застыло на миг позади Алиски золотым нимбом. Рухнул тогда Касторский на колени и закричал, протянув к перепуганной Алисе руки:

— Прости, матушка, прости меня, грешника кромешного, беспредельного! Убил я ее, убил Волчицу эту проклятущую! Нет мне прощения, матушка, пресвятая дева…

После чего повалился на бок, всхлипнул и захрапел.

Утром Кузя загрузил похмельного Касторского в свою древнюю «шестерку» и, не став будить Алису (от пережитого та не спала до рассвета), отвез его в больницу имени Майбороды, дорогу до которой он знал, как свои пять пальцев. Охранник удивился, увидев главврача не на Варелике, но, разумеется, пропустил. И Кузя зарулил на территорию, и Касторский вынужден был угрюмо пригласить нового приятеля к себе в кабинет.

Глава 10

Убийца главного инспектора городского санэпиднадзора Раисы Вольфовны Энгельс, известной среди коллег как Волчица, улик не оставил. То есть буквально ни одной зацепки, как если бы работал не только в перчатках, но и в стерильных бахилах. Соседи ничего не слышали, никого не видели. На трупе был домашний халат, рядом — мусорное ведро. То есть Раиса, без сомнения, вышла ночью к мусоропроводу. Ранена в спину и добита в сердце. Жила одна, с соседями не общалась. В день накануне убийства ездила, как сообщили на службе, по объектам, куда именно — не докладывала.

Толковое следствие пошло по хрестоматийному пути «ищи, кому выгодно». Выгодно могло быть многим. У кого только ни стояла Волчица костью в горле — рынки, общепит, медицинские учреждения, да мало ли! Разумеется, немедленно обнаружилось, что в одной из клиник лежит брат убитой. И что? Да ничего. По крайней мере, есть с чего начать.

Когда Касторский похмелялся коньячком с учителем словесности Кузнецовым Владимиром Ивановичем, в кабинет зашла секретарша Фаина, глаза, как оловянные плошки.

— Из уголовного, — и посторонилась изумленно, пропуская молодого человека с раскрытой ксивой в вытянутой руке. «Начинающий», — подумал Платон с каким-то сонным ощущением «будьчтобудет» на дне души.

«Алкаш», — подумал перспективный следователь Буркин, успев зафиксировать как бы испарившуюся бутылку. Быстро поднятое, говорят в Одессе, не считается упавшим. Но быстро убранное считается, однако, замеченным, и непьющий Буркин испытал к Касторскому интуитивную неприязнь.

Касторский нажал кнопку на селекторе и сказал с нажимом:

— Еще чаю, Фаечка. С лимоном.

Следователь без приглашения уселся напротив Кузи, за длинный стол, в традициях канцелярского дизайна образующий со столом главного букву «Т».

— Несколько вопросов, — Буркин покосился на Кузю, — желательно без посторонних.

— Владимир Иваныч…

— Ничего-ничего, Платон Егорыч, — Кузя обольстительно улыбнулся. — Я как раз хотел пройти в отделение…

Платон опешил.

— Зачем?.. Кхм… То есть… ну да… конечно… халат… там, в приемной… Но пропуск…

Кузя просиял лучшей из своих улыбок и протянул следователю руку, которую тот неохотно пожал.

— Извините, господин…

— Буркин, — буркнул Буркин.

— Кузнецов, академик РАМН. Позвольте еще секунду. Платон Егорыч, так вы пропуск мне выпишите, и я начну… консультацию, пока вы с господином Буркиным… беседуете. Лады?

«Боже, какой бред», — подумал Касторский, словно под гипнозом выписывая Кузе пропуск по всей форме.

— Благодарю, коллега, — кивнул Кузя. — Надеюсь, вы не слишком задержитесь. У меня через два часа совещание в академии… Всего доброго, товарищ Буркин.