Холодная нефть с горячим запахом крови

– Проверь, сколько осталось зарядов, – нарочито сурово отозвался Григорий. – Они на этом не успокоятся: снова полезут.

Молодому казаку очень хотелось поддержать разговор – как-никак, атака отбита, и результат налицо: вон он, дымит-коптит, – но Шелихов взял себя в руки. Он командир – ему не к лицу по-мальчишески восторгаться зрелищем подбитых вражеских танков. И бой ещё не кончен, и завершится ли он победой – это ещё бабушка надвое сказала.

– Есть! – Зыков мотнул головой и сплюнул густой чёрной слюной: земля, поднятая взрывами, набивалась в ноздри и гортань.

Григорий поднёс к глазам бинокль и ещё раз обвёл окулярами поле боя, внимательно всматриваясь в каждый бугорок: абреки умеют стелиться змеями, сливаясь с зеленью травы, – не заметишь, как они подберутся вплотную и прыгнут, сжимая в зубах кинжалы. Абреки…

В памяти Григория всплыли картины детства, намертво врезавшиеся в сознание. Дым сожженных хат, окровавленные тела на истоптанной земле, стреляные гильзы и рыдающая соседская девчонка и изодранных лохмотьях, оставшихся от платьица. Её изнасиловали трое, но перерезать горло не успели: появились мстители, и скошенные очередями абреки так и остались лежать, причём один из них рухнул прямо на девчонку, прижав её к земле грузным простреленным телом, – бедняжке пришлось выползать из-под его туши, и она вылезла, по уши перемазанная кровью, хлеставшей из ран насильника… Казаки с автоматами, суровое лицо атамана и предводитель абреков, которого посадили на кол, где он долго и мучительно умирал, харкая кровью… У сверстников Гришки Шелихова не было детства – слишком рано увидели они злую смерть во всём её отвратном обличии. И потому, наверно, ни секунды не колебался Григорий, когда узнал, что есть возможность попасть на обучение в московское воинское училище – среди привилегий, дарованных московским князем донским казакам в обмен на оборону южных рубежей княжества от разномастных врагов, была и такая.

А этим летом двадцатилетний Шелихов приехал в отпуск в родные края. Учиться ему осталось всего год, и он уже чувствовал себя почти офицером, чему немало способствовали восхищённые взгляды станичных красавиц. Однако Григорий, хоть и льстило ему такое внимание, не замечал ни одну из них: для него свет клином сошёлся на черноглазой Анюте, дочери ведуньи Ольги, вернувшейся в донскую станицу откуда-то с севера. Мать Ольги тоже слыла колдуньей, и Прохор Зыков полушутя-полусерьёзно предостерегал друга: "Ох, Гриша, не вяжись ты с этим ведьмовским родом – сам не рад будешь. У них мужики долго не живут: дед Пётр давно пропал, а Анюткиного отца и вовсе никто не видел – известно только, что нет его среди живых". На эти увещевания Григорий только улыбался: он уже видел в мечтах, как они с Анютой среди пахучих степных трав будут встречать над Доном утреннюю зарю, и не одну…

Но всё изменилось в одночасье. Не успел Григорий оглядеться и сорвать с губ Анюты пару первых страстных поцелуев, как на станицу упала чёрная тень беды: на русские земли, раздробленные на множество мелких княжеств (зачастую люто враждовавших между собой) вешним половодьем из южных пределов хлынула Орда. "Всякий разный народ там собрался, – говорил на сходе станичный атаман, нервно теребя рукоять шашки, – и "новые бедуины", и абреки с гор, старые наши знакомцы, и аутсайдеры недорезанные, и наёмники со всего света. Одно слово – башибузуки". Что означает это слово, Шелихов знал: в училище курсантам давали базовые знания языков потенциального противника. В вольном переводе с турецкого "башибузук" означало "больной на всю голову", что как нельзя лучше соответствовало "моральному облику" человеческого отребья, составлявшего южную Орду. И поэтому, когда атаман стал выкликать добровольцев (всем уходить было нельзя, чтобы не оставлять станицу без защиты), он шагнул вперёд одним из первых. "Ты княжий человек, – сказал ему атаман, испытующе глядя на парня, – а ну как тебя князь в Москву призовёт, что тогда?". "Я казак, – ответил Григорий, – и присягу давал служить князю на рубежах. Москва далеко, а враг – вот он, рядом. Я без пяти минут офицер, и буду полезен здесь я могу командовать батареей ПТУРСов". Атаман молча кивнул, а Григорий, поворачиваясь, поймал горячечный взгляд Анюты: она тоже была тут, в толпе женщин, стоявших чуть поодаль. "Иди, воин, – говорили глаза девушки, – я тебя подожду".

– В наличии шесть снарядов, – доложил Зыков, и, не удержавшись, спросил негромко: – А что дальше будет, командир?

Шелихов хотел было одёрнуть его, но передумал. Прохор в принципе не нарушал субординацию, и они с Григорием росли вместе: вместе голодали, вместе рыбачили на Дону, вместе переживали за своих отцов, отбивавших очередной набег абреков. Зыкову явно было не по себе, и Григорий хорошо его понимал: для него самого это был первый настоящий бой, а не перестрелка в плавнях с шайкой одичавших аутсайдеров – нет-нет, да и пробегал по спине молодого командира липкий холодок страха, для которого были у него все основания.

Шелихов догадывался, почему так получилось, что многотысячная моторизованная Орда сумел вторгнуться так далеко в пределы Московского княжества – от места слияния Дона и Непрядвы до Тулы по прямой всего километров восемьдесят. Южнее ордынцы не встречали серьёзного сопротивления (а где встречали, то обходили огрызавшиеся огнём узлы сопротивления) – у мелких князей не было сил, чтобы встретить южан как должно. У князя Василия силы были – по военной мощи на Руси с ним мог потягаться разве что "нефтяной владыка", сибирский князь Михаил. Московский властитель имел и танки, и реактивные системы "Смерч", и ракеты, и стратегические бомбардировщики, и атомное оружие, и тех, кто умел со всем этим обращаться. Но ему пришлось выдвинуть на запад сильное войско – битый на Чудском озере курфюрст Генрих Железнобокий сохранил свою армейскую группу "Зюйд", которая опасно нависала и над Украиной, и над Полесским уделом, и над границами Московского княжества. А главное – замятня, сотрясавшая его княжество сверху донизу.

Василий Тёмный (которого всё чаще называли в разговорах "Василием Грозным") вознамерился искоренить крамолу, причём для этой хирургической операции он применял не скальпель, а топор, и саму операцию проводил без наркоза. Беспощадное прореживание элиты обеспокоило воевод: они чувствовали себя в безопасности только за бронированными спинами своих воинов и не спешили выполнять приказы князя, которые могли существенно сократить число активных штыков, имевшихся в их распоряжении. Только поэтому бедуины смогли зайти так далеко: любая воинская сила, назначенная отразить нашествие, должна быть организована, иначе она ровным счётом ничего не стоит. Однако здесь, в верховьях Дона, отступлению пришёл конец: части московского войска, усиленные ополченцами и отрядами казаков, встали намертво, а за их спинами – Григорий это чувствовал – копилось что-то, назревало и должно было вот-вот разрядиться огненным смерчем. Атомного удара по ордынцам Шелихов не ожидал – какой князь станет подвергать радиоактивному заражению свою же землю, – но курсант воинского училища знал, что у Василия хватает и неядерных сил и средств. Наверняка знали об этом и разбойники-башибузуки: их рейд носил не только грабительский, но и разведывательный характер – кто-то очень убедительно попросил эмира Абдуллу прощупать московитов как можно глубже. И только страх перед этим "кем-то" мешал эмиру, споткнувшемуся о Непрядву, немедленно развернуть свои "колесницы" и убраться подобру-поздорову, пока ему не поджарили зад.

– Увидим, Прохор, – ответил он. – Думаю, будет ещё одна атака, а

там…

Григорий догадывался, что иррегулярным формированиям – казакам и ополченцам – замыслом московских воевод и самого князя Василия отводится роль приманки. Ордынцы должны были завязнуть в их уплотнившейся обороне всеми четырьмя копытами, ослабнуть и стать лёгкой добычей для броненосных полков, наверняка уже разворачивавшихся для удара. Однако Шелихов не стал высказывать вслух свои стратегические соображения: он уже почувствовал на себе, что одно дело – прикидывать на компьютерной карте расстановку сил и ожидаемые потери, и совсем другое дело – ощущать себя жертвенной пешкой в гамбите, который оборачивается реальной кровью и реальными смертями. Зыкову и так несладко (хоть он и держится молодцом), так зачем же усугублять? Даст бог, обойдётся, а покамест надо делать то, зачем они с Прохором и другими станичниками пришли сюда, на это славное древнее поле, хранящее память веков: сражаться.

Поле, поросшее сочной зелёной травой, тянулось во все стороны насколько достигал глаз. Кое-где видны были кустарники и малые рощицы, и картина была бы идиллической, если бы не выжженные проплешины, исполосовавшие землю тут и там, не воронки и не мёртвые туши "колесниц", сожженных снарядами "корнетов" шелиховской батареи. И чётко прорисовывался на фоне неба строгий силуэт многоярусной чёрной башни, возвышавшейся над Красным холмом на добрых тридцать метров и увенчанной золотой луковкой с крестом.

– Видишь? – спросил Григорий Прохора, примостившего рядом.

– Чего? – отозвался тот, внимая изо рта травинку, которую он сосредоточенно грыз.

– Памятник – колонна Дмитрию Донскому. Семьсот пятьдесят лет назад здесь "бысть сеча зла и велика, и паде татарьское тело на христьанском, а христьанское тело на татарьском, и смесися кровь татарскаа с христианьскою, всюду бо множество мертвых лежаху…". Поставили её в день четыреста семидесятой годовщины Куликовской битвы. В сорок втором тут шли жестокие бои, а колонна эта осталась цела-невредима – ни один снаряд её не задел. Говорили даже, что во время обстрелов она ходила по полю, избегая прямых попаданий. И сейчас – видишь? – стоит как ни в чём не бывало, хотя взрывчатого железа над этим полем сегодня просвистело немало.

– Магия, – глубокомысленно изрёк Прохор. – Хорошо бы и нам с тобой неуязвимыми стать, только это вряд ли. Ещё одна атака – и сомнут нас башибузуки, как пить дать сомнут.

– Не паникуй! – сердито оборвал его Шелихов.

– Да я не паникую, командир. Я, эта, трезво оцениваю обстановку.

– Трезво оценивать будешь, когда мы с тобой вернёмся домой и выпьем за победу. А сейчас…

Над их головами с рёвом пронесся тяжёлый снаряд и разорвался среди горящих домов Монастырщины, разметав широкий веер обломков.