Холодное сердце пустыни

Эта презрительная небрежность в адрес Мун резанула Пауля за живое. И снова пришлось себе напоминать, что с Мансулом лучше не связываться. Хотя очень, очень хотелось оторвать господину градоначальнику его куцую, тонкую бороденку.

Она затанцевала снова. На этот раз — как хотел Пауль, с открытыми глазами, с широкой улыбкой, и веера в её руках будто горели пламенем, танцуя вместе с Мун.

Вот только было что-то неживое в её лице. Мертвое. И она… Она будто нарочно не смотрела на Пауля. Только на хозяина. Так, наверное, было правильно, но ревнивому сердцу эффинца это было объяснить довольно сложно.

И все же — она танцевала. Превращала шелк в пламя, трепещущее в воздухе. Становилось похожей на богиню, созданную только для танца. Рисовала в воздухе невидимую картину, будто пела не размыкая губ, одним только телом, рассказывая о своей мятежной душе, которую было так сложно усмирить одним только рабским рунным ошейником.

И еще больше глаз на неё смотрело, больше гостей любовалось золотистой кожей, красивыми лучистыми глазами. И еще больше народу Паулю хотелось убить…

А потом Мун остановилась, и склонилась в поклоне перед хозяином, подняв вперед сжатые ладони. Будто прося о чем-то.

Мансул же побарабанил пальцами по столу перед собой, разглядывая девушку и будто наслаждаясь каждой секундой этого унизительного поклона.

— Иди, — наконец милостиво бросил он, и Мун выпрямилась и не поднимая глаз бросилась за ширму. Оттуда тут же выскочила танцовщица в белом, но Паулю она уже была не важна. Куда важнее была Мун, что в компании Анука вышла из зала. И Анук почти сразу же вернулся, а Мун нет…

— Я отлучусь ненадолго, господин али Кхар, — Пауль сделал красноречивую мину, объясняя выражением лица, что естественные потребности требуют его немедленного внимания.

— Да-да, конечно, спросите у слуг, они объяснят, куда вам идти, — Мансул кивнул, отрывая от кисточки винограда на своей тарелке пару ягод.

Вообще — это вряд ли. Вряд ли хоть кто-нибудь из слуг Мансула Паулю скажет, где искать одну конкретную рабыню их хозяина. Да и он не спросит, не будет так рисковать. Оставалось только надеяться, что ему искать дорогу не понадобится…

Когда Пауль вышел из зала — Мун уже не было видно. Лишь кончик длинного желтого хвоста от веера мелькнул в конце коридора слева. Ну, спасибо, лилия, что хоть хвостом на прощанье махнула.

Пауль не стал срываться на бег. В конце концов — по коридорам ходили слуги, и хоть они не стали бы оговаривать хозяйского гостя, все-таки бег наверняка бы привлек ненужное внимание.

Коридор, коридор, поворот, поворот… Когда Пауля вынесли ноги к невысокой изящной узорчатой арке, у которой стоял охранник — пришлось остановиться.

— Кажется, вы забрели не туда, уважаемый гость, — любезно заметил стражник, — это женская часть дома, сюда не позволено заходить никому, кроме хозяина.

Дернулась циновка, закрывающая проем одной из самых ближних к арке дверей, в коридор высунулась Мун. Глянула на Пауля, закатила глаза, уставилась на стражника.

— Пропусти его, Каул, — умоляюще прошептала она. Паулю показалось, или смотрела она на стражника с какой-то томностью?

— Ты же знаешь, что не положено, — зашипел стражник.

— А ты знаешь, что я под чарами неприкосновенности, — быстро откликнулась Мун, озираясь, — Каул, ну пропусти, ты же понимаешь, я рискую больше. Мы недолго поболтаем, и все.

— Если хозяин узнает…

— А откуда он узнает, хороший мой? — мурлыкнула нахалка ласково и Пауля почти перекосило от возмущения. — Я не скажу. Ты скажешь? Выдашь меня?

— Мун… — простонал Каул едва слышно, — меня из-за тебя в песке живьем похоронят. Или скормят скорпионам… А потом похоронят живьем!

— Мы быстро… — клятвенным шепотом пообещала Мун.

— Шевелись, — шикнул Каул Паулю, отводя взгляд, и эффинец, не до конца поверивший своему счастью, торопливо метнулся в комнатку Мун.

18. Глава, в которой герой остается непонятым

У неё было темно. Только два магических светляка парили у окна, вяло покачиваясь друг вокруг дружки, а в покоях Мун было почти сумрачно. Когда глаза привыкли к этому полумраку — Пауль начал различать и очертания кровати, в общем-то — довольно шикарной для рабыни, судя по низко свисающим до пола покрывалам, и невысокий дамский столик со всеми этими их баночками и растираниями ближе к окну заметил тоже.

Руки как-то сами нашли гибкое, почти обнаженное тело девушки, так и оставшейся в танцевальном наряде, и прижали её к груди Пауля.

В этот раз — никаких полутонов, он обнимал её не по-приятельски, он обнимал её как мужчина, который почти потерял из-за неё рассудок. Со всей страстью, которая только в груди имелась. Ох, сколь же мало было этих объятий…

— Я погляжу, не я один пал жертвой твоих волшебных глаз, да? — шепнул Пауль ревниво, пробегаясь дыханием по волосам девушки.

Мун дернулась, рванулась, просто заставила разжать руки. Это было не особенно радостно, но вообще-то — правильно. Пауль не имел права к ней прикасаться. Пока Мун была рабыней Мансула, не имел.

— Что ты натворил? — свистящим шепотом прошипела Мун. — Что ты натворил, Пауль. Разве не ты обещал, что уйдешь из Турфана? Разве не ты клялся, что не сунешься к ублюдку Аману? Во что он тебя втянул?

А он-то надеялся, что она хоть чуть-чуть будет рада его видеть…

— Так вышло, — ровно откликнулся Пауль, скрещивая руки на груди, — и давай ты не будешь его оскорблять при мне, лилия моя. Шейл али Аман — много сделал для меня. И считается для Турфана моим братом, а лично я — после сегодняшнего дня могу назвать его другом.

— Другом? — она умудрялась кричать на него даже шепотом. — Что хочешь мне говори, а он тебе — не друг. Разве друг втравит тебя в неприятности? Разве друг заставит тебя пойти на смерть?

— Мун, ты неправильно поняла, — заметил Пауль, с тяжелым вздохом, — Шейл меня никуда не втягивал.

Острый пальчик девушки ткнул в серебряный медальон добровольца халифа на его груди.

— Вот эта вещь говорит о другом, — прошипела Мун яростно, — эта вещь говорит о том, что ты решил сунуться против Сальвадор, так ведь? Разве не он тебя заставил?