Холодный мир. Сталин и завершение сталинской диктатуры

Отъезжая в октябре в Сочи, Сталин формально передавал государственные дела в руки «четверки» («пятерки» минус Сталин), неофициально возглавляемой Молотовым. Тем не менее вождь внимательно следил за событиями, получая несколько десятков документов в день, включая проекты постановлений Политбюро, требующих его одобрения, и сводки органов госбезопасности [49] . То, что читал Сталин, предоставляло новые поводы для атак против Молотова. Сначала Сталина возмутила запись беседы Молотова с американским послом А. Гарриманом в начале ноября, в которой Молотов соглашался с выгодными предложениями для США о порядке голосования в Дальневосточной консультативной комиссии для Японии. Хотя на самом деле позиции СССР в Японии были слабыми в любом случае, а сам Сталин в беседе с Гарриманом на юге также пошел на определенные уступки американцам, он предпочел возложить ответственность за проигрыш в Японии на Молотова [50] . В шифровке, отправленной в Москву 4 ноября Сталин обвинил «четверку» в уступчивости, а Молотова в том, что он ведет себя так же, как недавно в Лондоне. «Манера Молотова отделять себя от правительства и изображать себя либеральнее и уступчивее, чем правительство, никуда не годится», — писал Сталин «четверке». «Постараюсь впредь не допускать таких ошибок», — смиренно ответил Молотов [51] .

49

РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 100. Описи материалов, полученных Сталиным во время отпуска в 1945 году.

50

См. подробнее: Печатнов В. О. Сталин, Рузвельт, Трумэн: СССР и США в 1940-х гг. М., 2006. С. 393–400.

51

Там же. С. 396.

Буквально через несколько дней, 10 ноября, Сталин сделал соратникам еще менее мотивированный выговор. Речь шла о публикации в «Правде» сообщения ТАСС из Лондона о речи Черчилля, рисующей в выгодном свете роль СССР и лично Сталина в войне. Формулируя лозунги последовавших вскоре антизападных кампаний, Сталин писал «четверке»:

«Считаю ошибкой опубликование речи Черчилля с восхвалением России и Сталина. Восхваление это нужно Черчиллю, чтобы успокоить свою нечистую совесть и замаскировать свое враждебное отношение к СССР […] У нас имеется теперь немало ответственных работников, которые приходят в телячий восторг от похвал со стороны черчиллей, Трумэнов, бирнсов и, наоборот, впадают в уныние от неблагоприятных отзывов со стороны этих господ. Такие настроения я считаю опасными, так как они развивают у нас угодничество перед иностранными фигурами. С угодничеством перед иностранцами нужно вести жестокую борьбу […] Но если мы будем и впредь публиковать подобные речи, мы будем этим насаждать угодничество и низкопоклонство (курсив наш. — Авт.)» [52] .

52

РГАСПИ. Ф. 558. Он. 11. Д. 98. Л. 81; Большая цензура. Писатели и журналисты в стране Советов. 1917–1956 / Сост. Л. В. Максименков. М., 2005. С. 556–557.

Реакция Сталина была тем более неожиданной, что публикация таких речей была обычной практикой во время войны. В своем ответе, отправленном 11 ноября, Молотов дал понять, что осознает основную причину, стоявшую за сталинской отповедью: «Опубликование сокращенной речи Черчилля было разрешено мною. Считаю это ошибкой, потому что даже в напечатанном у нас виде получилось, что восхваление России и Сталина Черчиллем служит для него маскировкой враждебных Советскому Союзу целей. Во всяком случае ее нельзя было публиковать без твоего согласия (курсив наш. — Авт.)» [53] . Зная Сталина долгие годы, Молотов понимал, что какие бы второстепенные цели тот ни преследовал, основной мотив, двигавший вождем, — приструнить соратников и утвердить свои монопольные политические права.

53

РГАСПИ. Ф. 558. Он. 11. Д. 98. Л. 100; Большая цензура. С. 557.

Постепенно разогревая конфликт с руководящей группой, Сталин довел его до высшей точки в начале декабря. Информация, поступавшая на черноморскую дачу, давала для этого новые поводы. 1 декабря дочь Сталина Светлана писала отцу: «Я очень, очень рада, что ты здоров и хорошо отдыхаешь. А то москвичи, непривычные к твоему отсутствию, начали пускать слухи, что ты очень серьезно заболел, что к тебе такой-то и такой-то врачи поехали…» [54] В тот же день в английской газете «Дэйли Геральд» появилась статья, в которой утверждалось, что «на сегодняшний день политическое руководство в Советском Союзе находится в руках Молотова», и что вскоре Молотов будет восстановлен на посту главы правительства (который он уступил Сталину в 1941-м). Сталин, как обычно, узнал о статье из секретной сводки ТАСС [55] . Он позвонил в Москву Молотову, который в качестве наркома иностранных дел нес ответственность за наблюдением за сообщениями иностранных корреспондентов из Москвы, и выразил ему свое недовольство. Испытывавший давление журналистов и иностранных посольств, Молотов попытался склонить Сталина к некоторому ослаблению цензуры. Однако безуспешно. Получи и от Сталина строгие указания, Молотов быстро дал задний ход и пообещал ужесточить цензурный контроль [56] .

54

Иосиф Сталин в объятиях семьи. Из личного архива / Сост. Ю. Г. Мурин. М., 1993. С. 95.

55

РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 771. Л. 9-10; Печатнов В. «Союзники нажимают на тебя». С. 82.

56

РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 99. Л. 86; Политбюро ЦК ВКП(б) и Совет министров СССР. 1945–1953 гг. С. 195.

Однако пока соответствующие меры не были приняты, иностранные корреспонденты успели передать еще несколько «сенсационных» сообщений. В сводку ТАСС от 3 декабря попала статья из «Нью-Йорк Таймс», в которой говорилось о недовольстве Сталина итогами Лондонской конференции министров иностранных дел и проводилась связь между возвращением Молотова из Лондона и последовавшим затем отъездом Сталина в отпуск [57] . Сталин прочитал это сообщение 4 декабря. Вскоре он ознакомился также с информацией английского агентства «Рейтер» от 3 декабря, которое объявило о том, что в Советском Союзе происходит ослабление цензуры в отношении иностранных корреспондентов. Агентство приписывало новый поворот в политике Молотову, ссылаясь на заявление Молотова по этому поводу на приеме в честь представителей иностранной прессы, устроенном 7 ноября [58] . Реакция Сталина была жесткой. Ночью 5 декабря он направил «четверке» требование навести порядок и найти виновного: «Если Молотов распорядился дня три назад навести строгую цензуру (Сталин имел в виду разговор с Молотовым по телефону по поводу корреспонденции в «Дейли Геральд». — Авт.), а отдел печати НКИД не выполнил этого распоряжения, то надо привлечь к ответу отдел печати НКИД. Если же Молотов забыл распорядиться, то […] надо привлечь к ответу Молотова» [59] .

57

РГАСПИ. Ф. 558. Оп. И. Д. 771. Л. И.

58

Там же. Л. 7–8.

59

Там же. Д. 99. Л. 86; Политбюро ЦК ВКП(б) и Совет министров СССР. 1945–1953 гг. С. 195.

В ответной шифровке 6 декабря «четверка» признала, что Молотов разрешил в ноябре слегка ослабить давление на прессу, но отрицала заявления, приписываемые ему агентством «Рейтер». Встав на защиту Молотова, «четверка» попыталась свалить вину за «упущения» на отдел печати НКИД [60] . В очень резкой шифрограмме, отправленной во второй половине того же дня Маленкову, Берии и Микояну (Молотов демонстративно не был назван среди адресатов), Сталин назвал телеграмму «четверки» «совершенно неудовлетворительной», оценил ее как попытку «замазать вопрос». Молотова Сталин подверг предельно жесткой критике:

60

РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 99. Л. 92–93; Политбюро ЦК ВКП(б) и Совет министров СССР. 1945–1953 гг. С. 196–197.

«Никто из нас не вправе единолично распоряжаться в деле изменения курса нашей политики. А Молотов присвоил себе это право. Почему, на каком основании? Не потому ли, что пасквили (иностранных корреспондентов. — Авт.) входят в план его работы? […] До Вашей шифровки я думал, что можно ограничиться выговором в отношении Молотова. Теперь этого уже недостаточно. Я убедился в том, что Молотов не очень дорожит интересами государства и престижем нашего правительства, лишь бы добиться популярности среди некоторых иностранных кругов. Я не могу больше считать такого товарища своим первым заместителем. Эту шифровку я посылаю только Вам троим. Я ее не послал Молотову, так как я не верю в добросовестность некоторых близких ему людей. Я Вас прошу вызвать к себе Молотова, прочесть ему эту мою телеграмму полностью, но копии ему не передавать» [61] .

61

РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 99. Л. 95; Политбюро ЦК ВКП(б) и Совет министром СССР. 1945–1953 гг. С. 197–198.

И сами формулировки телеграммы, а тем более способ ознакомления с нею Молотова, предписанный Сталиным, были чрезвычайно унизительными и пугающими. Фактически Сталин заявлял о том, что выводит Молотова из руководящей группы, сокращает «четверку», оставшуюся на хозяйстве в Москве, до «тройки». Встревоженная «тройка» 7 декабря сообщила о выполнении указаний Сталина:

«Вызвали Молотова к себе, прочли ему телеграмму полностью. Молотов, после некоторого раздумья, сказал, что он допустил кучу ошибок, но считает несправедливым недоверие к нему, прослезился […] Мы сказали Молотову, что все сделанные им ошибки за последний период, в том числе и ошибки в вопросах цензуры, идут в одном плане политики уступок англо-американцам и, что в глазах иностранцев складывается мнение, что у Молотова своя политика, отличная от политики правительства и Сталина, и что с ним, с Молотовым, можно сработаться» [62] .

62

РГАСПИ. Ф. 558. Оп. И. Д. 99. Л. 103–105; Политбюро ЦК ВКП(б) и Совет министров СССР. 1945–1953 гг. С. 198–199.

В тот же день Молотов послал собственный ответ Сталину. Признавая, что допустил «фальшивое либеральничанье в отношении московских инкоров», совершил «грубую, оппортунистическую ошибку, нанесшую вред государству», он горячо покаялся:

«Твоя шифровка проникнута глубоким недоверием ко мне, как большевику и человеку, что принимаю, как самое серьезное партийное предостережение для всей моей дальнейшей работы, где бы я ни работал. Постараюсь делом заслужить твое доверие, в котором каждый честный большевик видит не просто личное доверие, а доверие партии, которое мне дороже моей жизни» [63] .

63

РГАСПИ. Ф. 558. Оп. И. Д. 99. Л. 120; Политбюро ЦК ВКП(б) и Совет министров СССР. 1945–1953 гг. С. 200.

Судя по всему, Сталин решил, что на этом рубеже конфликт следует заморозить. Через день, 9 декабря, он направил «четверке» (на этот раз включая Молотова) сравнительно мирную шифровку. Выговорив соратникам за то, что они «поддались нажиму и запугиванию со стороны США, стали колебаться, приняли либеральный курс», Сталин заключил: «но случай помог Вам, и Вы вовремя повернули к политике стойкости» [64] . Хотя Сталин не отказался от того, чтобы периодически атаковать соратников, дело о цензуре он положил под сукно до лучших времен [65] .

64

РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 99. Л. 127; Политбюро ЦК ВКП(б) и Совет министров СССР. 1945–1953 гг. С. 201–202.

65

Перепиской 1945 г. для компрометации Молотова Сталин воспользовался вновь в 1949 г., когда организовал новую кампанию против Молотова и его жены. См. главу 3 этой книги.

Унижение Молотова в конце 1945 года было далеко не первым случаем, когда Сталин подавлял своего старейшего соратника [66] . Несомненно, в значительной мере причиной жесткости Сталина на этот раз было его убеждение в том, что за годы войны члены высшего руководства приобрели слишком большое влияние. Активная внешнеполитическая деятельность Молотова (пусть и по прямым поручениям Сталина), его попытки в ряде случаев проявить самостоятельность, попытки «четверки» замять требования Сталина и защитить Молотова — все это могло только укрепить Сталина в его подозрительности. Слабые признаки «бунта» были подавлены. Без колебаний и с примерной жесткостью Сталин проводил своеобразную конверсию высшей власти, восстанавливал тот баланс сил в верхах, который сложился накануне войны и был ею несколько поколеблен. Как стало ясно уже в последующие недели, атаки против «четверки» и Молотова были предвестником существенных организационных перестроек и ослабления позиций «четверки».

66

Подробнее о нападках на Молотова в довоенные годы см.: Хлевнюк О. В. Хозяин. Сталин и утверждение Сталинской диктатуры. М., 2010. С. 414–418, 432–443.