Хорёк

V

Добрый день. Как я рад вас видеть! Я ещё не надоел вам, вы ведь диссертацию пишете, а не повестуху какую-нибудь. Но такими повестухами, я боюсь, сейчас все прилавки завалены, так что ваши усилия могут оказаться и напрасными. Проще уж оттуда подробности надёргать, тем более что никто не будет приставать к вам с лишними просьбами. Какие у меня ещё пожелания? Я думаю, что своим поведением заслужил какую-то скидку: я ведь не хамлю, не возникаю, честно выполняю пожелания начальства. И на фоне других местных обитателей выгляжу совсем как пай-мальчик. Хотя характер у меня, как вы наверно поняли, совсем не мягкий.

Замечали вы это или нет: но все люди со вздёрнутыми носами имеют не то чтобы вредный характер, на заметно себе на уме? По вредности они явно превосходят всех остальных: и те, кто не приглядывался ко мне сбоку, часто потом жалели о таком пренебрежении. Давайте я повернусь к вам: видите? Мало видный загиб кверху не создаёт особого впечатления, но на самом деле очень многие обламывались там, где хотели получить лёгкую добычу. То есть пытаясь нагреть, обмануть и использовать меня.

Тот же следак, что выписал мне путёвку на зону: он явно рассчитывал на гораздо большее, то есть: что удастся свалить на меня десяток нераскрытых дел, но я поддался только по одному случаю. Не считая того, на чём меня уже взяли и отмазываться от чего было глупо и бессмысленно. Ну, якобы ещё у одного типа кошелёк свистнул: только тогда следак немного подобрел и перестал так нагло наседать, как до того. На суде я тоже подтвердил два эпизода – свой и навязанный, так что отделаться условным или штрафом возможности у меня никак не было. По возрасту же попасть в колонию для малолеток не получилось: мне ведь тогда уже восемнадцать стукнуло, и я ведь рассказывал, что поступил в школу на год позже, из-за дохлости и мелкого роста. Так что особой жалости и снисхождения ожидать не стоило: это уже по следаку было ясно, и когда мне выписали полтора года колонии, никто не удивился. Не удивилась мать, вспомнившая вдруг про так и не виденного мной ни разу родителя, не удивилась школа – крыса-директрисса, не любившая меня, наплела на суде ещё какие-то гадости, стараясь ещё больше утопить. Не удивились даже соседи по коммунальной квартире: хоть я и не давал особых оснований к ненависти, но они почему-то сразу решили, что именно я виноват в их бедах и несчастьях. Мне сразу припомнили и едва не случившийся пожар – откуда они могли знать, что его устроил я, никто этого не знал! – и несчастную кошку, и пропавшие однажды деньги молодой семейной пары – да-да, гниды решили, что я украл их – наравне с другими исчезнувшими вещами! Кофточка Петрусь-старшей, стеклянное ожерелье её жирной дочурки, несколько книг Якова Срульевича: всё это в неформальной обстановке – через мать – было предъявлено мне, и матери пришлось так же неформально полюбовно договариваться, отдавая свои деньги. Оборзевшие гниды просто не дали бы ей нормально жить, так что это был, наверно, единственный выход.

Что же касается места отбывания: оно оказалось совсем неподалёку. Тверская область, маленький городок среди болот и сосновых лесов, простая «рабочая» зона: в-общем, ничего выдающегося. Когда я туда ехал, то страшно боялся: я же ведь новенький, и ничего там не знал. С настоящими блатными я до зоны-то и не общался! И даже фени практически не знал, хоть и готовился к воровской жизни: то есть не сидеть, конечно, а зарабатывать тёмными делами. Хотя впервые я ещё в предварительном заключении немного ознакомился, не без этого: но там ведь куча случайных людей затесалась, непонятно как туда попавших, и все сидели друг у друга на головах, так что мне крупно повезло ещё, что я провёл в камере всего несколько недель.

Ну, в зоне всё оказалось как в пионерском лагере, только для взрослых мужиков. За этими мужиками, правда, глаз да глаз был нужен: сами понимаете, какой контингент там ошивался! Разумеется, до сегодняшних моих соседей далеко им – там же не мокрушники сидели какие-нибудь – но всё равно вначале мне пришлось очень непросто. Пока не прошёл я обряд прописки и получил хоть какой-то статус: об меня все ноги вытирали. То есть можно было и не стараться тогда, не отвечать на каверзные вопросы с подъёбами и подковырками: но тогда бы как я получил известность и признание в будущем: я бы так и остался простым «мужиком», ни на что не претендующим и тихо сопящим себе в две дырки.

Главным там оказался Макар: не вор в законе, но чел всё равно авторитетный. Свояк, по-моему. Я слышал: несколько лет назад грохнули его, не знаю уж кто – менты или конкуренты, но в любом случае жаль. По специальности он вроде домушником был, главное же то, что мужик он был хороший. Смейтесь-смейтесь, что такого смешного я сказал: даже не понимаю. Думаете: если человек – вор, то он обязательно должен быть гнидой? Ничего подобного! Общаясь в той же зоне с разными людьми, и знакомясь уже после с отсидевшими или ни разу даже не попавшимися коллегами по цеху, я могу точно сказать: если исключить убийц, маньяков и некоторых других откровенно преступных типов: уголовники мало отличаются от обычных людей. То есть почти ничем.

Неужели вы в самом деле думаете, что человек, официально получивший срок, должен в чём-то отличаться от остальных?! Вы ведь диссертацию пишете, так что должны бы всё-таки понимать, что официальное наказание – условность, которую применяют к одним людям, сделавшим что-то, и не применяют к другим, хотя эти другие могут быть намного виновнее. Укравший тысячу сядет, а укравший миллиард: станет богатым человеком. Я не скажу, что уважаемым, нет, если только в своей среде, в компании таких же жуков-навозников, тайно похваляющихся масштабами наворованного. Хотя называться добыча будет не украденным – это же статья! – правильнее всего называть её подаренным высшими силами. За что? За неоспоримые достоинства, проявляемые имяреком в течение всей жизни, за ум, находчивость и прогрессивность. Что смеётесь: именно так это сейчас и преподносится, если же говорить серьёзно, то не вижу я границы между обычными людьми и преступниками. Героин – наркотик? Наркотик! И всех причастных к его продаже сажают? Сажают! Но ведь чай и кофе – тоже наркотики, так почему же они валяются в каждом киоске, а продающие и потребляющие их считаются порядочными людьми?!

Так что просто гигантская куча условностей окружает криминальный мир, делая его очертания такими зыбкими и неопределёнными, что обычный человек, встретив урку на улице, почти никогда не поймёт, кто перед ним. У вас вот есть, к примеру, машина? Есть? Замечательно. Так вот, выезжаете вы, например, однажды из дома – по делам, не просто так – и отказывают у вас, к примеру, тормоза, причём в людном оживлённом месте, и давите вы парочку беспечных неудачливых обалдуев. А в результате что? В результате вы становитесь уголовником, кормите годика три мошкару в холодных северных лесах, и, вернувшись домой, обнаруживаете: что всё, что имелось до того, исчезло, и надо начинать жизнь заново. Хорошенький сценарий я вам представил?

Так что не зарекайтесь, любой может оказаться в таком положении, и вы тоже, и уже вас тогда будут опрашивать – а чем урка отличается от обычного человека? Чем-чем: тем, что провёл некоторое время в условиях, мало приспособленных для нормальной жизни, как это случилось со мною тогда. Жизнь, скажу честно, была там собачья, за исключением жизни некоторых, внедрившихся уже в криминальную среду и ставших профессионалами. Но на меня, разумеется, их привилегии не распространялись: начинающий только свою карьеру мелкий карманник не мог рассчитывать там на что-то особое. А вначале я вообще был «чёртом»: ну, замызганным таким побирушкой, поди-подай-принеси. Работа в зоне имелась, часть лагерников валила лес, а другие этот лес уже в зоне обрабатывали, делали из него всё что можно. Сами понимаете: какой из меня лесоруб, я был пристроен в одном из столярных цехов, убирал мусор и занимался прочей ерундой. Не самая пыльная работа, но и не самая хлебная – мягко говоря – так что разжиреть там было невозможно. Мать же за полтора года лишь два раза слала мне посылки: куда ей с её тощей зарплатой было снабжать меня разносолами! Да и то: большую часть тут же отбирали, сначала менты, а после блатные, так что жизнь у меня была совсем не сахар.

Ну, распорядок дня вы, наверно, знаете: ранний подъём, ранний отбой, ходьба строем, чуть что не так – штрафы и наказания. Я ещё удачно прописался: а устроившие мне опрос гопники долго ещё смеялись над моим прозвищем, которое я выбрал сам себе и с которым сжился и сроднился. Тоже мне нашлись звероводы – «Хорёк» им не понравился! Но потом я показал себя в деле: незаметно вытащенный у одного из сидельцев платок убедил их в высокой воровской квалификации: платок я тут же, разумеется, вернул, а в качестве поощрения мне тут же один из умельцев нарисовал на плече мадонну с младенцем: знак причастности к общему делу и судьбе.

Ну, разумеется я рассказал о своих способностях, проявившихся так рано и независимо от воли и желания. Наследственность ведь никуда не спрячешь и не денешь, что было вложено – то и получится! История про исчезнувшего родителя, от которого до меня дошло только имя – Сергей – вызвала сочувствие, так что больше ко мне никто не приставал, и место в бараке мне досталось пусть и не самое удобное, но и не там, куда сплавляют самых последних отщепенцев и неудачников.

А с Макаром – смотрящим по зоне – я даже наладил отношения. Он был намного старше и как раз мне в отцы годился, так что моя история произвела на него впечатление. Ну, про растворившегося на просторах родителя. Потом он однажды проболтался, что сам был таким же: семьи же, как у правильного вора, у него никогда и не было, во всяком случае он явно хотел стать вором в законе и делал всё нужное для этого. Так что вторая половина срока прошла легко: меня уже никто не трогал, и на работу тоже особо не гоняли, так, если хотел, то шёл сам, и я по-тихому продолжал оттачивать своё уже немаленькое мастерство.

Ну вы ж понимаете: любая ручная профессия требует повторения и тренировки, особенно такая тонкая и деликатная. Вытащить незаметно кошелёк из кармана, распотрошить закрытую наглухо сумку, срезать затейливо болтающиеся украшения и унести поспешно ноги, чтобы тебя не вычислили и не поймали: за всем этим стоит большая серьёзная работа. Это ведь не кистенём на большой дороге махать: там просто доказываешь человеку, что ему станет плохо, если не отдаст он ценные предметы, только ведь человек тебя запомнит и настучит, и если числится за тобой большая цепь подобных подвигов – уже описанных и занесённых в ментовские скрижали: то ведь рано или поздно поймают тебя и вломят на полную катушку, заставив надолго позабыть вольную шальную житуху!