Хорошая примета

— Зачем? — уставилась я.

К окну хочет? С таким зрением пейзажами сильно не полюбуешься, да и как-то не по “джентльменски”.

Тиша перехватил куртку и махнул рукой:

— Вылазь, Мила, иначе я тебя сейчас сам вытащу, — рыкнул он.

— Ну ладно…

Я соскользнула в проход и пропустила его к окну, явно ощущая, как моя инициативность просачивается сквозь пальцы, но назвать это ощущение “не приятным” язык бы все равно не повернулся. Точно что ли мазохистка? Ведь сама же мечтала о романтике, любовных приключениях, чтоб на руках носил. Тихомиру, конечно, доверять свое хрупкое тельце как-то боязно, ведь донесет он меня только если до ближайшей ямы, а романтика наша всегда больше на принуждение похожа.

Я улыбнулась. И куда тут еще впихнуть это “как у всех”?

Тиша забрался к окну и задрал руку со своим пуховиком на спинку второго сидения. Думает, я замерзну что ли?

— Милослава, садись, — дернул он головой и нахмурился. — Осталось час двадцать пять.

Я медленно присела. Час двадцать пять?..

Тихомир закинул куртку на спинку моего сидения, согнулся и резко просунул ладони, ухватывая меня за талию. От резкого толчка ноги съехали в проход, я взвизгнула и в следующее мгновение оказалась прижатая спиной к окну у него на коленях. Куртка упала на нас сверху, как одеяло. Тихомир стиснул меня так сильно, что блузка затрещала, уткнулся носом в шею и тихо взвыл.

Неужели он сокрушался про “час двадцать пять”, потому что собрался всю дорогу так сидеть?!

Алый шелк блузы заскользил по телу, холодная рука прошлась по спине и замерла на талии. Я так хотела с ним обняться, а теперь одеревенела, как высушенный брусок, готовая распасться в труху в любой момент, а этот и не думает дышать потише, уже и щеку на плече устраивает! И ведь даже не стесняется, потому что наверняка чувствует, что я не против…

— Тихомир, — протянула я руку к его плечу. — Дай закину.

Парень отстранился от спинки и хмыкнул, когда голова удобно легла мне на грудь, а нос уперся в шею.

— Обратно поедем по другому маршруту. Есть там что-нибудь через Тридевятое? — шепнул Тиша.

По шее растеклось горячее дыхание. Сейчас задохнусь.

Ноги дрожали от желания сплестись в тугую косу, я потянула колено, но Тихомир рыкнул и быстрым движением скинул его ее обратно. Примета плохая, я в курсе, но разве тут можно сидеть спокойно?!

Ладошка шаркнула по джинсам и впилась мне в бедро.

— Еще одно движение, и останешься без обеда, — шепнула я.

— Плевать, — отрезал он. — У меня земляника на обед.

— Вот еще. Ты же волк, а не козел.

— Теперь я волк вегетарианец.

Я плотно сомкнула губы и засмеялась.

Через “Тридевятое” будет как-то быстро, теперь казалось, мне нужен маршрут длинною в жизнь, чтобы наконец-то успокоиться. Может, поездки куда подальше станут нашей доброй традицией? Ведь в автобусах все же можно обниматься!

Пальцы защекотало. Когда в прошлый раз я схватила Тихомира за волосы, уже решила, что показалось, но он и правда был больше пушистым, чем колючим. Еще и подшерсток к зиме вырос… Я запустила в серые волосы руку и уткнулась в них носом. Вряд ли у него “яблочный” шампунь, но мне по-прежнему казалось, что он пахнет как спелое обласканное солнцем яблоко.

Тиша засопел.

Как я проживу без этого еще неделю, даже представить невозможно. Заставить его обратиться, вычесать, и свалять себе игрушечного волка?

Рука соскользнула с талии мне на живот. Парень запрокинул голову, хват стал крепче и горячая искра от шеи пронеслась до самых пяток.

— А ну прекрати, — заскулила я, оттаскивая его за волосы. — Тихомир, сдурел!

Укус ослаб.

— У нас сегодня, вообще-то, второе свидание. Надо было разрешение спросить?

— Ты не забыл?.. Мы, вообще-то, в автобусе, — сбивчиво тараторила я.

— Вот именно. И я не собираюсь упускать такую возможность.

Зубы вернулись на шею. Я вцепилась ему в плечо, и только по довольному фырканью поняла, что вместо того, чтобы отталкивать, наоборот прижимаюсь все сильнее. Не честно… Я в такой позе не дотянусь до его шеи при всем желании, а оно так ревело, что хотелось свернуть себе голову!

Тиша содрогнулся от смеха и отстранился. Свет от окна упал на его румяное довольное лицо. Губы лоснились, глаза блестели, он убрал руку с моей ноги и натянул куртку себе на голову.

— Давай, — выгнулся он, подставляя мне шею.

Да как он это чувствует?..

Я облизнулась, съехала с колен к окну и впилась зубами так сильно, что молнией в голове сразу прострелил образ эвкалиптового пластыря, который нам сегодня уж точно понадобится. Пуховик зашуршал, Тихомир схватил меня за подбородок и оторвал от себя, но в полумраке накинутой на головы куртки наши губы уже через секунду нашли друг друга, и в изнуряющую жару укусов будто ворвался прохладный летний ливень первого поцелуя. По рту растекалась сладость пастилы, и вряд ли когда-нибудь мне доведется попробовать хоть что-то вкуснее.

Тихомир был резким и грубоватым, он крепко меня держал и кусался тоже с остервенением, но целовался совсем иначе. Его язык мягко блуждал по губам и аккуратно соскальзывал внутрь. Робко, со сбивчивым дыханием, мы касались друг друга, как два голодных трусливых зверька.

Наши языки расплелились только спустя пару минут, когда я уже отчетливо ощущала онемение в шее и нехватку кислорода. Голова кружилась. Тихомир отстранился и заерзал, укладывая на меня свою мохнатую голову.

Первый поцелуй за ширмой из пуховика на сидениях автобуса вообще не вписывался в мои розовые мечты, но наверное, чаще так и происходит, спонтанно и больше боязно, чем приятно. И ведь целоваться он полез при первой же возможности, а значит не только я об этой «каше» постоянно думаю. Может и к лучшему, ведь стеснения его молчаливому счастью только не хватало.

Мы выехали за город. Лыжники сгрудились ближе к центральной площадке, где составили свои полозья в ровный частокол, хвост автобуса пустовал, и очень успокаивало, что вряд ли наше вошканье мог кто-то расслышать. Уж другого волка Тихомир на “своей территории” точно бы почуял, хотя не факт, что его бы это остановило.

Пейзаж за окном слился в монотонную белую картинку с редкими угольными штрихами облетевших ветвей, и я поймала себя на мысли, что сейчас в наших с Тихомиром глазах мир, должно быть, совсем не различается.

Тиша дернул ногой, рука, удерживающая меня за талию, съехала на бедро, куртка скатилась на сидение.

Я погладила его по голове, опустила щеку на холодный лоб и прислушалась. Уснул. Прелесть… И ведь не храпит же. Наверное, у него ночь тоже выдалась на славу, ведь в жизни не поверю, что в такое цветущее время можно спать спокойно.

Ехать осталось примерно час, я планировала провести это время с пользой и хоть поговорить спокойно, но теперь рука будить не подымется. Он же молчит постоянно, по сути разницы так-то и нет, рядом, сопит, подрагивает, все равно что отвечает.