Хождение по трупам

Официант нас прерывает, ставя кофе передо мной и пиво перед Ленчиком и его бычиной — и вижу, как тот вздрагивает нервно, когда официант перед ним ставит бутылку, и оглядывается, и сверлит меня своими глазками. Может, улыбнуться ему, оскорбить — он бы точно дернулся тут же, и Ленчик бы его не удержал, и самое время было бы Мэттьюзу вступать. Но не здесь же, да и не вижу я Рэя.

— Так вот теперь не исключаю, что и ФБР меня пасет, и полиция — потому что ни те, ни другие мне не верят. И потому и не было меня на встрече — понятно, Леонид?

Пока я себя хорошо веду — четко, спокойно, очень уверенно, без провокаций и резкостей. Конечно, по отношению к вору, наверное, неуважительно и слишком дерзко — но к этому он уже должен был бы привыкнуть.

— Никто тебя не пасет — пургу гонишь. Пацаны за тобой ехали сегодня, все чисто.

Отхлебывает шумно пиво, опустошив за один раз полбутылки, откидывается на стуле, расстегивая верхние пуговицы на рубашке, словно боясь апоплексического удара, нуждаясь в доступе кислорода.

— А ты проверь, Леонид. Через Берлина и проверь…

— Ты кончай Жида трогать — тебе о нем вообще лучше забыть…

Ага, значит, мистер Берлин проходит под погонялой Жид. Впрочем, все равно не у кого узнать, ни кем он был там, в Союзе, ни кто он здесь. Ханли сказал, что это, по данным полиции, мафиозный авторитет, просто не пойманный ни на чем — но, по мнению ФБР, организации куда более высокой, чем полиция, и я являюсь мафиози и убийцей. Так что не исключено, что он просто бизнесмен, хотя и с мафиозным душком. Может, бывший теневик, они же все в СССР с бандитами были завязаны. Бандиты их охраняли, теневики платили — вот такой симбиоз: акула и рыбка-лоцман или птичка тари, чистящая зубы крокодилу.

— Короче, ты моли Бога, что я пацанам не дал до тебя добраться за то, что ты наших завалила, они тебя зубами рвать хотели, я остановить их не успел, как подругу твою на кладбище отправили. Если бы не я, и ты бы уже там была…

И кивает назад машинально, показывая мне, кто это сделал — вот так, потому что в этом мире не принято сообщать чужим, на ком из своих сколько крови. Так что это или случайно — или специально, на тот случай, если я их заложу-таки, чтобы вина за смерть Стэйси легла на другого. Если второе, то, выходит, Ленчик по-крысиному себя ведет, и еще раз показывает мне, что не вор он, а падла. Но хрен с ним, с Ленчиком, — важно, что я знаю, кто убил Стэйси, и если то, что он говорит, правда, то произошло это в его отсутствие, пока он был в Нью-Йорке, откуда потом и послал мне письмо, вылетая.

— А мы в расчете, кажется, — замечаю. — Даже если считать, что твои пацаны на мне, то на вас Яша с женой и охраной, и детектив, и девушка, и Кореец еще. Или он все-таки жив?

— Корейца твоего нет уже — как раз на следующий день после того, как ты нам стрельбу устроила, я отмашку дал. Так что, считай, сама его закопала.

Смотрит на меня испытующе, а у меня внутри замирает все. Врет? Говорит правду? Не верю в пленного Юджина — Ленчик бы мне раньше предоставил доказательства, чтобы сделать меня посговорчивей. Или я слишком резко повела себя вначале? Дорого бы я дала, чтобы узнать правду, кто его, и когда, и как…

— А че ты, я ж тебя предупреждал. Ты ж, чтобы бабки не отдавать, всех была готова закопать — и Корейца, и родителей. Их мы не трогали — пусть живут, — а с корешем твоим разобраться надо было. В следующий раз подумаешь, как правильно с вором себя вести — тут тебе никто впустую не базарит, слов не поняла — получай. Сечешь? Короче, завтра приезжаешь сюда, получаешь список — куда посылать бабки. Витюха тебе передаст — там все продумано, чтобы не лепила потом, что это не могла и то не могла. Все продумано, расписано, все чисто будет — наследство переведешь на счет, который скажем, и еще двадцатку как бы вкладываешь в фирмы разные. Ладно, Витюха объяснит — это он сечет. Специально вызвал человека сюда — а ты бегаешь…

И тут все встает на свои места — что именно Виктор по приказу Ленчика и послал мне то письмо из нью-йоркского аэропорта, а сам Ленчик после расстрела своих людей был здесь, прятался просто. И еще это значит, что Стэйси погибла не в его отсутствие — что именно он и дал приказ ее убить. И никакой Берлин и его люди здесь точно ни при чем — Ленчик сам орудует, своими силами. А значит, справиться с ним нам будет легче…

— Да, слышь — с тебя за то, что наследство получила, надо бы еще поиметь половину. Это ж я тебе подарок сделал, а? Кстати, и с косым я тебе помог — все его бабки теперь твои? Спасибо надо было говорить, а ты понтуешься все…

Смеется. Тихо так смеется, показывая хреновые зубы — мог бы сделать, пидор, денег нет, что ли?

— Ну че? Полтинник был должок, это не нам, а еще пятнашка — нам. Ну?

— Ну, во-первых, не полтинник, а сорок восемь — это раз. Не надо удивляться — тюменцы вложили тогда сорок восемь миллионов ровно. Вот их и получат. А во-вторых, стоимость клуба отсюда надо вычесть — коль скоро вы себе его забрали уже и бабки с него получаете. А насчет наследства — я его не просила, и у меня из-за него проблем хватает…

— Слышь, ты кончай. Полтинник, потому что проценты набежали. А клуб — на братву, на пирожки, мы ж из Нью-Йорка, здесь нам жить где-то надо, и жрать, и все такое. И я тебе в натуре говорю — с тебя половина того, что тебе оставили, и мозги мне не е…и…

Кажется, ему эта идея недавно в голову пришла, и он жутко доволен собой. И еще доволен тем, что я торгуюсь — значит, собираюсь без шума отдавать.

— Раз ФБР меня пасет — не зря девять дней за решеткой держали, еле отпустили, — то стоит мне сейчас куда-нибудь деньги двинуть, как они тут же вычислят, куда, и кому, и зачем Вам же будет проблем больше — и мне заодно, а мне это на хрен не надо, — говорю задумчиво. — Адвокат мой сейчас работает с ними, отмазывает меня — неделю дайте, чтобы все до конца улеглось. Я ж вышла только тридцать первого, и у меня еще подписка о невыезде…

— Тридцать первого? — По напряженному лицу вижу, что он сопоставляет, и выходит у него, что к стрельбе я и вправду не имела отношения. — А села — двадцать третьего? Я проверю — если лепишь…

— Да проверь, не проблема, — подхватываю легко. — Я здесь, и никуда не прячусь, и все отдам, разумеется — только надо неделю, а лучше две переждать, пока они от меня отстанут окончательно. Иначе я отправлю деньги, а они уже будут проверять, что это за контора и кто в ней работает, и так проверят, что все всплывет…

— Хочешь наеб…ть меня? Две недели! Ты мне с января мозги еб…шь! Ладно, я подумаю. Но завтра чтоб была здесь в два часа! Поняла?!

Я киваю согласно — вот я какая покорная, Ленчик, цени. И он оценивает, удовлетворенно осклабившись. А я ловлю себя на том, что выставляю ему только отрицательные оценки — и глаза бесцветные, полиэтиленовые, и зубы плохие, и запах изо рта, и склабится он, а не улыбается. Наверное, вполне естественное восприятие — он ведь для меня олицетворяет зло, а у отрицательных персонажей все отрицательное, а положительные красивы, хорошо одеты, и благоухают, и все из себя, короче. И задумываюсь, что покойный Ханли, в принципе, выглядел не лучше — Ленчик, может, даже поприятней. Все-таки примитивен человек, предпочитая мыслить шаблонами и видеть перед собой лубки — и я, увы, в данном случае не исключение. Хотя если честно, они и вправду убоги. И доказываю себе, что все же я объективна, вспоминая что Серега Хохол, организовавший твое убийство, внешне был приятный, холеный такой, типичный барин начала века, с барскими же замашками… Господи, о чем я думаю?!