Хождение по трупам

— И последнее, Леонид… — спрашиваю я вдруг, когда он этого совсем не ждет, празднуя победу, не понимая, что разговор наш, если слушать со стороны, идиотский, потому что я не реагирую совсем на его слова о смерти Корейца и вообще чересчур спокойна для человека в моем положении. Я вот это понимаю и вижу, что сыграла не слишком хорошо — надо бы его побольше расслабить, страх показать, но гордыня обуяла. Ладно, дай бог, чтобы он и вправду верил, что все по плану идет. — И последнее. Вот я вам отдаю деньги — где гарантия, что вы потом не завалите меня?

— Ты бабки отдай — гарантии ей!

— Короче — список твоей бригады с точным указанием всех фамилий и имен, фотографии ваши, письмо из Нью-Йорка, записи наших разговоров, в которых ты Яшу на себя брал и Корейца, — всё у меня. И я всё отдаю адвокату с пометкой, что, если что-то со мной случится, отправить это в ФБР. Не хочется, конечно, рисковать, адвокаты — люди стремные, глядишь, вскроет из любопытства в мое отсутствие — но я рискну, у меня другого выхода нет.

— Ты на понт меня не бери! И с адвокатом не суетись!

Не нравятся тебе мои слова — и это хорошо, что не нравятся.

— Я на понт не беру, я предупреждаю, а не то пехота твоя дерганая очень…

— Это Серый — пехота? — кивает назад, и такое выражение на лице, словно я сморозила откровенную глупость, и чуть повышает тон, чтобы тот услышал, видимо. — Ты базар фильтруй, пока башку не открутили. Серый в авторитете, второй после меня…

— Быковат твой авторитет, — отрезаю тоже громко, видя, как тот напрягается и начинает поворачиваться к нам, краснея толстой шеей, но Ленчик, развернувшись быстрее, успокаивающе кладет руку ему на плечо. — И еще: нам посредник нужен, который будет в курсе и увидит, что я сделала то, что должна, и чтобы потом на меня никто не наезжал. Потому что есть у меня сомнения: тюменца киллер завалил и где гарантия, что бабки, что я отдам, уйдут в Тюмень, а не останутся в Штатах? И что меня не завалят, чтобы потом сказать, что я так ничего и не вернула? А мне такое не нравится, мне свидетель нужен.

— Какой на хрен свидетель? — Он так взрывается, и я понимаю, что попала в цель. Значит, ты и меня убить хотел, паскуда, — отдавать тюменцам ничего не собирался. На хрен тебе пятьдесят миллионов, Ленчик, — тебе, как Балаганову, надо максимум пятьсот рублей, вот предел мечтаний, а с таким количеством миллионов ты же не знаешь, что делать.

— Ну разводящий, если по-русски. Тот, кто разведет нас. Или ваш Берлин. Или представитель тюменцев — там был еще один, который меня видел в Москве…

— Да его нет уже — кончили пидора за то, что нормальных людей втянул в сделку…

Ленчик даже не понимает, какую ценную вещь сказал: что нет еще одного свидетеля, видевшего меня с Крониным. Не знаю, понадобится ли мне это, но это хорошо в любом случае. И опускаю глаза на опустевшую чашку и пальцем стираю бледный след помады со стенки, в который раз отмечая, что производители стойкой помады не врут: помада сама яркая, а отпечатков практически не оставляет, разве что почти незаметные тусклые пятна.

— Значит, или Берлин, или…

— Да не буду я тебя трогать — ты бабки отдай!

— Ты все же подумай, Леонид, — советую ему. — Подумай. И так деньги отдаю гигантские и рисковать жизнью я не хочу. Я молодая, красивая, мне жить хочется — бабки забирайте, а меня оставьте. Так что адвокату завтра все отдам, а с разводящим думать надо…

— Да ты не суетись с адвокатом, я тебе сказал! А с остальным подумаем, завтра в два тут — и чтоб была!

И он уходит, и бычину уводит за собой, и тот оборачивается пару раз на меня с таким выражением, что все понятно. Неужели Ленчик не понимает, что одного такого взгляда хватит для того, чтобы я ему не поверила?

И я приехала домой вся такая окрыленная тем, что наконец состоялась встреча, и тем, что поговорила как надо — может, зря только не изобразила испуг, зря не проявила деланное раболепие и покорность, чтобы потом точно его взорвать отказом. Может, зря бычину провоцировала. Может, зря так настойчиво просила пригласить Берлина, но, с другой стороны, почти уверена, что он не в курсе ситуации. Или же он настолько выше Ленчика по положению здесь, что тот его впутывать просто боится. Но у меня еще будет время это узнать, завтра, например, ибо не сомневаюсь, что Ленчик наверняка приедет, не оставит меня один на один с Виктором. Заодно спрошу, просто забыла сегодня, каким образом они убрали Стэйси — чтобы проверить, не Берлина ли люди постарались, хоть и маловероятно это.

И уже после ванной, в которой просидела с час, спохватилась, где этот чертов Мэттьюз? Мало того что он не предупредил меня о появлении Ленчика — может, я такой человек, которому необходимо время, чтобы настроиться и собраться, мало того что его не оказалось рядом — а ведь, в принципе, я могла их элементарно вывести из себя, бычину точно, он и так красный был весь после моих слов; могла бы выйти сразу вслед за ними из ресторана и брякнуть что-нибудь еще уже на улице — и вот он момент, если только там их остальные пятеро не ждали, и Виктор с ними — так он еще мне и не звонит вдобавок — хотя должен знать, что я уже дома, даже если он следит за ними сейчас — неужели не может мне позвонить? И я тут же набрала ему сама, и мне сообщил любезный оператор, что связи с абонентом нет. Отключил? Или просто свалил, все обдумав?

Да нет, не должен, не похож он на человека, который сначала подписывается на дело, а потом в какой-то момент трезво все оценивает и сваливает. Или я напугала-таки его окончательно своими рассказами о том, как зарезала кого-то, и он решил, что быть заодно со мной опасно? Или увидел, что у Ленчика не семь человек, а семнадцать — что вполне возможно, хотя вряд ли бы все они подъехали к ресторану, — и понял, что шансов нет?

И тут еще одна мысль пришла в голову: что я ни разу не подумала о том, что Мэттьюз мне предлагал спровоцировать Ленчиковых людей, вывести их на конфликт, чтобы он их потом перестрелял, и я кивала, плохо все это себе представляя, и даже не задумалась, что ведь буду при этом присутствовать. И, соответственно, если все получится, вместе с Мэттьюзом заметут и меня. И его, конечно, отпустят после того, как он скажет, что эти люди напали на его клиентку и он был вынужден стрелять — и меня, разумеется, отпустят, но с учетом моей репутации в ФБР этого хватит, чтобы взять меня снова. И уже на следующий день, если не в этот, последует допрос с выяснением, кто и почему пытался меня убить — это точно, — а раз кто-то пытался меня убить и выясняется, что это русские из Нью-Йорка, то отсюда вывод, что расстрел других русских из Нью-Йорка в конце января организован был мной. И неважно, что я сидела в это время — Крайтону это по фигу, он горазд предположить, что я прямо из тюрьмы всем руководила.

Рэй, правда, сказал, что все возьмет на себя — скажет, что ему угрожали, мол, по телефону, напали на него, и он вынужден был защищаться. Но нападать-то они будут на меня, и что же я, просто скроюсь, оставив его разбираться, и никто ничего не увидит, свидетелей не окажется? Что-то не нравится мне такой план, в котором и так много прорех.

И я сварила себе кофе, отмечая что нашла не лучшую замену спиртному, потому что от такого количества кофеина в организме сердце запросто может остановиться, даже здоровое мое. И пила задумчиво, чувствуя, как уплывает мое хорошее настроение — даже улетает, потому что поведение Мэттьюза мне совсем непонятно и в плане я нашла серьезный изъян: когда рядом со мной начнут убивать людей, Крайтон будет только счастлив.

Ну где же этот Мэттьюз, мать его?! И где, кстати, Дик, о котором я забыла и которому на протяжении последних суток, кажется, не напоминала о своем существовании. И я села на телефон, чтобы отвлечься от грустных дум, — и Мартен, которому набрала первым, извинялся, что на студии его не оказалось в момент моего визита, и договорились завтра встретиться, и Дика, как выяснилось, он так и не нашел и просил, чтобы я не волновалась, потому что такое бывало уже, когда он пропадал надолго по своим важным делам. Но что, в принципе, он может дать мне телефон его офиса в Вашингтоне, где конгрессмены большую часть времени и проводят — и, возможно, там я и найду его.