Хождение по трупам

“Мнительность это называется, мисс Лански”, — пояснила самой себе, едва не произнеся эти слова вслух. Конечно, мнительность, и тишина утомила, и сидеть надоело, и нечем заняться. Ну начни я подкрашиваться — вот уж на что здорово время убивать — внимание рассеется, а это опасно. Да у меня и косметики-то с собой почти не было — я на дело с Рэем неизменно ездила с пустыми руками, чтобы не дай бог не потерять что-нибудь при бегстве, не оставить улик для полиции. Футляр с сигарками и зажигалка в одном кармане куртки, кредитка и права и немного наличных в другом, помада и ключи в третьем — больше ничего и нет с собой, в этот раз даже мобильный не взяла, потому что поехали на одной машине.

Я так и прохаживалась — скорее, топталась, и звенело в ушах, и глаза уже устали от напряженного оглядывания по сторонам, оттого что все время косила ими то вправо, то влево, — и так еще полчаса прошло. И ровно в пять я сказала себе, что никто уже не приедет, и села обратно в “Мустанг”, и включила двигатель и кондиционер заодно, потому что умудрилась замерзнуть за время так называемой прогулки. И чувствовала, что засыпаю — странно: привыкла ложиться поздно и ко сну относилась достаточно равнодушно, но решила, что это объясняется усталостью, во-первых, и тем, что надышалась свежего воздуха, во-вторых.

И радио включила — совсем негромко, — чтобы не заснуть, зная, что ждать следует до тех пор, пока Рэй не решит, что пора уезжать, вовсе не собираясь его окликать или торопить, потому что мы не забавляться сюда приехали, хотя уже ясно было, что нечего ждать. Посмотрела на небо, светлеющее, напоминающее размытый перед ремонтом потолок, который после соответствующих работ станет чистым и гладким и запахнет свежестью. И подумала, что чувствую себя как человек, собравшийся сражаться с вампирами, приехавший ночью на кладбище с полной осиновых кольев сумкой, торчащих из нее, как клюшки для гольфа. И он ходит и не видит ни одной разрытой могилы, и хотя был готов к бою, с облегчением вздыхает, заслышав доносящийся из соседней деревни петушиный крик. И начала, видимо, засыпать, потому что вскрикнула и дернулась, когда Рэй внезапно постучал по стеклу, и инстинктивно рванула рукой по сиденью, отыскивая пистолет, предусмотрительно убранный под него.

— Поехали, Олли!

У него вид был такой усталый — я это умудрилась отметить каким-то чудом, хотя у самой уже глаза закрывались. Но увидела-таки, что он бледный весь, и стопроцентно замерз — хотя был, как всегда, в свитере на голое тело, джинсах и замшевой куртке, бессменной его одежде, куда более теплой, чем моя, — потому что еле заметно поеживается, и вообще вид такой непривычный, я его таким не видела никогда.

— Господи, как ты меня напугал, Рэй! — улыбнулась через силу, все еще чувствуя холод внутри. — Ты думаешь что…

— Думаю, что у меня есть другой план. К тому же ты, по-моему, уже вымоталась до предела.

— Знаешь, у меня все время было такое ощущение, словно кто-то следит за мной, кто-то откуда-то на меня смотрит, — призналась ему, чувствуя себя дурой, но помня слова Корейца относительно перебдения. — Я прямо чувствовала физически чьи-то глаза. Поэтому и не звала тебя — хотя умудрилась постыдно заснуть. Может, подождем еще — может, если они и следили за нами, то не увидели, как ты садишься в машину?

Фраза была такая длинная, что я ее произнесла с трудом, и прикрыла глаза в конце, отдыхая.

— Для них это слишком сильно, Олли, — следить за машиной столько времени и не сделать ни одного шага. Тебе не кажется?

Такая уверенность звучала в его голосе, что я подумала, что, конечно, я дура, что просто показалось, и это неудивительно, потому что новая для меня игра. Подумала, что надо бы сказать ему, чтобы не держал их за полных дураков — они быки, конечно, тупые, но свирепые, и совсем идиотами, которые буду сидеть и ждать, пока он придет за ними и поведет на бойню, их считать не стоит. Но, в любом случае, от уверенности его стало тепло и спокойно.

— Тебе виднее, Рэй. Так что будем делать? — спросила я полусонно, тщетно пытаясь прийти в нормальное состояние. Но, видно, слишком велико было напряжение в период ожидания, и когда оно кончилось, когда ясно стало, что никто не приедет, расслабленность нахально брала свое.

— Сейчас? Тут есть одно кафе, ровно в полседьмого открывается, то есть через час — можем попить кофе. А можем вернуться в Эл-Эй и выспаться как следует — и после сна заняться делами…

И я зевнула, прикрывая рот и чувствуя, что обратная дорога будет долгой и утомительной. Господи, мне так верилось, что все решится в эту ночь, а тут опять все откладывается — и потому настроение было куда хуже, чем еще пару часов назад, потому что охотник на вампиров знал, что эту ночь он пережил, но на следующую он должен будет опять выйти на охоту, потому что в округе они точно водятся, и если не вылезли сегодня, то, значит, они более хитрые и опасные, чем он думал, и очень голодные, ибо он не дал им поужинать. И я контролировала себя я уже с трудом и потому спросила его упавшим голосом:

— А что с этими?

И увидела его взгляд, наверняка определивший, что я огорчена, и не удивилась тому, что тон у него бодрый и уверенный, хотя и видно было, что он устал.

— Будем заканчивать то, что начали, Олли, — мы ведь планировали послезавтра уехать, верно? Так что сегодня вечером мы с тобой съездим к ним в мотель — наденешь парик, возьмем “Торус” и навестим наших друзей. Выспимся, днем соберем все вещи и поздно вечером нанесем визит вежливости — и завтра ты можешь съездить в банк, чтобы окончательно утрясти все свои вопросы, закончим сборы — и вперед.

— Ты что — решил разобраться с ними прямо в мотеле? — поинтересовалась я вяло, чувствуя, однако, что на смену грусти приходит оживление, ибо ловцу вампиров подсказали хитроумный трюк — вставить пластмассовые клыки из магазинчика ужасов, — который поможет подобраться к ним поближе.

— Почему бы и нет? Я знаю этот мотель — в отличие от большинства лос-анджелесских мотелей там есть окна, выходящие во двор, большая редкость, между прочим. Так что или я войду через дверь, прикинувшись кем-то, кого можно впустить, полицейским, например, или фэбээровцем — или ты войдешь через ту же дверь, скажешь, что пришла на переговоры или что-нибудь в этом роде, и обязательно закуришь, и попросишь открыть окно. Ну а за окном буду я. Я уже влетал в помещения через окна — не слишком удобно, зато неожиданно.

И я сонно задумалась, теребя пальцами сережку, чувствуя, что что-то здесь не то, — и долго соображала, прежде чем нашла то, что искала.

— А ты уверен, что они успеют достать оружие? Ты ведь не можешь по-другому, не можешь стрелять в безоружных — а вдруг они встретят меня нормально? Решат, что я пришла одна и все будет тихо и мирно?

— Ну, во-первых, мне совсем необязательно стрелять для того, чтобы убить, а потасовка в любом случае завяжется. И вообще, знаешь, Олли, они сами виноваты, потому что не приехали сегодня. И еще я слишком хочу поскорее уехать отсюда вместе с тобой, поэтому на этот раз мы несколько изменим правила — в конце концов, они и существуют для того, чтобы их нарушать, верно?

Он замолчал, и так сказал, кажется, больше, чем хотел — я видела, что ему не нравится разговаривать о том, кого и как он убил и кого и как планирует убить, для него это напоминало похвальбу. Но и не отвечать мне он не мог, ведь я была настойчива. И я погладила его по щеке, благодаря его за рассказ и за то, что он нашел выход из ситуации, которая казалась мне патовой, как шахматисты говорят, — и за то, что он готов изменить своим принципам, лишь бы избавить меня и себя от ожидания, и нервов, и неопределенности.