Хождение под мухой

На Скатертную улицу я приехала через полчаса. Дом семнадцать, обычная пятиэтажка, мирно стоял в самом конце узенькой улочки. Девятая квартира оказалась на третьем этаже, и дверь в нее тоже выглядела обычно, ничего особенного, коричневая, деревянная, облупленная, точь-в-точь, как соседние двери.

На мой звонок высунулась здоровенная баба с красными руками. На необъятном животе висел грязный фартук.

– В чем дело? – весьма агрессивно поинтересовалась она. – Медом торгуешь?

Я вдохнула спертый воздух, шедший из ее квартиры, и удивленно спросила:

– При чем тут мед? – Вчерась одна по подъезду ходила, – хмыкнула бабища, – липовый мед предлагала. Именно, что липовый. Я-то не дура, сразу смекнула, ну где она в марте свежий мед взяла? Так и спросила. А торгашка в ответ: «Из Средней Азии, там уже вовсю все цветет». Вон, Михалыч, купил, думал чайку попить, полакомиться…

Я почувствовала легкое головокружение. Какой Михалыч, зачем мед, но спросила:

– И что? Невкусный?

– Ах едрит-бодрит, – заявила тетка, – да никакого меда! В банке хрень оказалась, вроде сиропа, правда сладко, аж липко.

– Что же Михалыч не попробовал, что покупает?

– Так она на бумажке дала, вроде из этой банки…

Внезапно тетка сообразила, что мы совершенно незнакомы, и спросила:

– Ты, собственно говоря, к кому?

– Скажите, здесь жил Олег Геннадиевич, вы его жена?

Баба замотала головой и задала свой вопрос:

– Вам Панкратовы зачем?

– Родственница я им, дальняя, десять лет не переписывались. Вот сейчас проездом из Владивостока, поезд только завтра. Дай, думаю, загляну, проведаю.

Баба хрюкнула:

– Облом у тебя вышел, придется на вокзале ночевать, померли Панкратовы.

– Все?

– А чего? Их только двое и было. Олег да Елена Михайловна. Сначала он в больнице загнулся, зараза с ним какая-то приключилась, забыла, как называется. А Елена Михайловна сына похоронила и сама следом ушла, тосковала, видать, сильно, вот господь и прибрал.

– И никого не осталось?

Тетка пожала плечами:

– Может, где и живет кто по разным городам, вроде вас, не знаю. Мы с ними соседями были, как Панкратовы померли, полгода ждали, может, объявится кто, а потом нам их две комнаты отдали, так что у нас теперь отдельная квартира.

Я медленно пошла вниз. Значит, не Панкратовы…

Самохвалов Виктор Семенович обитал в покосившемся домишке – скособоченное на один бок, старое здание стояло в самом центре Москвы, в двух шагах шумела Мясницкая улица. Но переулок Антонова оказался тихим, уютным. Наверное, райское местечко для жилья, тысячи москвичей из «спальных» районов мечтают о квартирах в подобном месте, с одной стороны – тихо, с другой – центр, с третьей – метро в двух шагах, с четвертой… Но я бы ни за что не хотела селиться в таком переулке, уж больно грязные тут дома.

Построенные в начале двадцатого века, они, очевидно, ни разу не ремонтировались. На входной двери вместо ручки была прибита железная скоба, лестница выглядела так, словно по ней жильцы ездят на танке. Ступеньки разбиты, перила сломаны. Стекла в подъезде отсутствовали, впрочем, лампочки тоже, а на каждом подоконнике стояли пустые банки из-под кофе «Нескафе», набитые окурками, и валялись рваные газеты. Да еще двери квартир были украшены табличками, здесь в коммуналках ютилось по пять-шесть семей. Нет уж, по мне так лучше в каком-нибудь Лианозове, в собственной квартире, с видом на лес. На косяке второй квартиры висело три бумажки «Самохвалова», «Разина» и «Кроликов». Я стала старательно нажимать на звонок.

Наконец дверь распахнулась, и появился огромный парень в грязной футболке и мятых брюках.

– Какого хрена трезвон устроила, – рявкнул он, – горит где или наводнение?

– Вы Самохвалов? – приветливо улыбаясь, спросила я.

– А то не видно?

– Значит, покойный Виктор Семенович – ваш брат?

– Разуй глаза, лошадь, – заявил парень и принялся яростно чесать грудь. – Разве я похож на придурка, я – Кроликов.

– А почему Самохваловы – придурки? – поинтересовалась я. – Вообще-то я им звонила, как указано, три раза.

– Баба Аня глухая, чистый пень, – заржал парень, – можешь целый день проколотиться, не услышит, вот я и пошел, думал, ейную пенсию принесли.

– Нехорошо обзывать соседей придурками, даже если и ходите вместо них открывать дверь, – каменным тоном заявила я, – проводите меня в комнату к Самохваловой, талоны из собеса принесла на бесплатную одежду.

– Ступайте в самый конец коридора, – махнул рукой малоприятный парень, – она никогда не запирается.

В крошечной захламленной комнате у стола, покрытого выцветшей клеенкой, сидела маленькая чистенькая старушка с лупой в руках.

– Заходи, заходи, – приветливо сказала она, – пенсию принесла?

– Нет, – ответила я, – из собеса прислали проверить условия. Вам ничего не требуется?

– Очень даже надо, – вздохнула баба Аня, – ноги новые и глаза посильней, еще спину скрючило…

И она улыбнулась, добавив:

– Только этого ты мне, детка, не принесешь. А ежели о деньгах речь, то пенсии хватает, ем я мало, вещей не покупаю, электричество не жгу. Так что спасибо за заботу. Лучше в седьмую квартиру загляни, там Федотова живет, вот у нее и впрямь караул. Сын сидит, невестка сидит, одна внуков тянет, надрывается.

– У вас никого из родственников и детей нет?

– Были, – ответила старушка, – как же без ребяток, только убрались все раньше меня.

– Вот горе, – вздохнула я.

– Ох, милая, – покачала головой баба Аня, – может, кому и несчастье, только с меня, как горб упал. Сын-то мой нормальным человеком сначала был. Ты торопишься?

– Нет.

– Ну садись тогда, – обрадовалась бабушка, – сейчас все расскажу. Семен чистый ангел был, но женился в недобрый час на Райке…

Невестка Анне Ивановне попалась красавица, хохотушка и певунья, большая любительница повеселиться, поплясать и выпить. Вначале баба Аня приняла Райку с распростертыми объятиями, но чем дольше Семен жил с женой, тем больше хмурилась его мать. Раисе было наплевать на быт. Она предпочитала схватить в магазине пачку слипшихся пельменей и совершенно не собиралась стоять у плиты, колдуя над щами или мясом. Никакого рвения к стирке, глажке или уборке она тоже не проявляла, зато все чаще и чаще являлась навеселе. Потом прикладываться к бутылке стал Семен, и супруги начали пить вместе, сначала по выходным, затем в будние дни…

Жизнь бабы Ани превратилась в постоянный кошмар. У Раи родился сын, Виктор. Ничего удивительного в том, что парень получился не совсем нормальным, не было. В обычной школе Витенька доучился только до третьего класса, потом его перевели во вспомогательную. В конце концов Витя вышел в большой свет, имея профессию сапожника. С тех пор он сидел в мастерской у метро. Кстати, коллеги любили парня. Глуповат, конечно, но добрый, работящий, никогда не спорит, если другие ремесленники, побросав все заказы, уходят на два часа раньше домой, Витенька охотно выручал коллег, беспрекословно бегал за сигаретами, бутылками, но сам не пил. Ему становилось плохо до обморока даже от глотка пива. Узнав об этой физиологической особенности внука, бабушка побежала ставить свечку Николаю Угоднику. Слава господу, пусть идиот, но зато не алкоголик.