Хождение Восвояси
Шрифт:
– Эй, постой! – царевна прибавила шагу и с высокомерным видом сунула ей под нос свой недобукет. – Где сейчас ее императорское величество найти, знаешь? Она приказала срочно принести ей…
Легкое изменение в выражении лица служанки и посыпавшаяся пудра предупредило Серафиму, и ладонь, направленная ей в лицо, просвистела мимо. Царевна перехватила запястье – но тут вторая рука, отбросив корзину, перешла к боевым действиям.
– Ты чего?! – возмутилась царевна, удерживая уже обе руки противницы. Пук травы, зажатый между ними, тыкался матроне то в нос, то в глаза, пока та не лязгнула зубами и не сплюнула макушку синего веника Сеньке в лицо.
– Убери от меня свои грязные лапы, Бе Мяо Му! –
С каждым словом резкий пронзительный голос обманутой поклонницы Бе повышался в громкости, пока из-за углов и дверей не стали появляться головы ее любопытных товарок.
– Не будь я сейчас человеком, горло бы тебе перегрызла – и ей тоже! – наслаждаясь вниманием аудитории, Жуй Пей, как актриса дешевого балагана, принялась стенать, топать ногами и мотать головой вперед и назад, норовя то ли разбить затылок об стену, то ли сломать неверному парамуру нос. Ни то, ни другое ей не удавалось – пока.
– Да угомонись ты! – прошипела Сенька, больше всего желая сказать, что матрона годилась в матери даже покойной кунице, не говоря уже о ней – но понимая, что эти слова были бы в их разговоре роковыми.
– Думаешь, она потом не раззвонила по всей кухне?! Знаешь, что теперь про тебя там говорят?!
– Никуда я не бегал! – прорычала Сенька, озираясь по сторонам, и на каждом повороте натыкаясь взглядом на любопытную мордашку, ожидавшую развития драмы.
– Бегал! Бегал! Бегал! Тварь! Животное! Скотина! – не желала успокаиваться жертва промискуитета.
– От животного слышу! – не выдержала Сенька, свела брови и скроила жуткую мину. – На меня ты орешь, как поросенок недорезанный, а кто с тем типом в задние чуланчики с неких пор зачастил, а?!
Поток воздуха к легким ревнивицы внезапно перекрыли.
– С кем ты с лес гулять ходишь, я так вообще молчу!
Рот матроны захлопнулся, но зато открылись все остальные – по углам и чуланам.
– И молчу-то я молчу… но если перестану… знаешь, что будут говорить про тебя на кухне?
– Бе… – перед самой страшной угрозой проблеяла присмиревшая Лай.
– Бе-бе-бе! – сурово отозвалась Серафима и прошипела: – Или ты сейчас провожаешь меня в покои императрицы, да правит она тысячу лет, или я всем тако-о-ое про тебя поведаю!..
– Но от-ткуда… т-ты… – растерянно пробормотала служанка, на что Сенька только хохотнула – настолько демонически, насколько смогла. Но и это сработало, и присмиревшая оборотница цыкнула на зрителей, притихших в ожидании второго акта:
– Вон пошли все! Если вам делать нечего, сейчас найду! Кыш отсюда, мелкота подлистная!
Мелкота кышнулась, ровно ветром сдуло, а матрона, щурясь на Серафиму, как лисица на наглого тетерева вне пределов досягаемости, подобрала корзину и рассыпавшиеся овощи и поплыла вперед. Не задавая вопросов, которых настоящему Мяо Му не было бы дела задавать, царевна последовала за ней.
После долгих молчаливых кружений по залам, переходам и лестницам они оказались в широком коридоре. Факелы в позеленевших бронзовых кольцах, однообразные картины с водопадами, соснами и горами и длинный, как сам коридор, оранжевый ковер на полу наводили на мысль о пещерной роскоши уровня "император", а значит, скором окончании Сеньких блужданий. Но не успели они ступить и шагу по мандариново-шерстяному чуду пещерного ковроткачества, как из-за расписной двери в конце коридора высунулась голова с высокой прической, из которой щегольски торчали фазаньи перья и серебряные палочки для еды, и гневно рявкнула:
– За смертью вас только посылать, бездельники!
– Но ты нас никуда не посылала, почтенная Га Ду Дай… – нарываясь на неадекватный ответ,
пробормотала Лай, кланяясь с корзиной в обнимку.– Ну не вас… Какая разница! Быстро бросайте свою репу…
– Редьку, почтительнейше осмелюсь попра…
– …найдите помощников, и принесите в комнаты императрицы, да умножится ее красота до бесконечности, горячей воды! Да побольше!
– Она изволит принимать ванну в такой час?
– Не твое лисье дело! – высокомерно фыркнула голова и спряталась за дверями, уверенная в беспрекословном послушании.
Жуй Пей, бросив корзину, как и было приказано, а вместо этого подцепив под локоток неверного возлюбленного, помчалась за подмогой и водой. По крайней мере, так думалось Серафиме. Оглянувшись отчаянно на императорские покои, уносившиеся от нее со скоростью озабоченной оборотницы, она едва успела подумать о плане действий – как Лай опередила ее. Остановившись перед узкой нишей, она зыркнула по коридору вперед-назад, пробормотала: "Не запаршивеет за полчаса", распахнула плечом неприметную дверь, оказавшуюся в конце, и увлекла за собой опешившую Сеньку.
– Мой яшмовый грот, сгорая от нетерпения, ждет нефритового столба твоей любви! – жарко пропыхтела она ей на ухо.
– Если он сгорает… может… ему… лучше… пожарного? – просипела царевна, затравленно озирая комнатушку, утыканную полками с постельным бельем, ночными сорочками, утюгами и прочими принадлежностями труда гладильщицы.
– Пожарного потом… Сейчас – младшего проныру… пролазу… лазутчика… что способен пролезть… пронырнуть…
Почувствовав, как Сенькина рука пылко блуждает у нее в районе талии, Лай не договорила. Закатив глаза, она приготовилась к незабываемым ощущениям – и получила их.
Невозможно забыть, как тебя одновременно страстно лишают именной таблички и нежно бьют по голове валиком для белья. Хотя, возможно, всё было наоборот.
Через несколько минут из ниши выскользнула и покралась незаметно к покоям императрицы толстенькая полярная лисичка.
Агафон очнулся оттого, что кто-то лил ему воду в лицо. Он чихнул, вдохнул полной грудью наливаемую жидкость, закашлялся так, что водолей с треском уронил на пол свой сосуд – и распахнул глаза, полные то ли воды, то ли слез. Моргнув пару раз, он медленно понял, что это была вода, потому что плакать у него причин не было. Над ним склонялась, заботливо сложив ручки на груди, узкоглазая бледноликая красавица с лицом круглым, как полная луна, и убранными в изысканную прическу волосами цвета воронова крыла [46] .
46
"От здорового ворона. И молодого. И не подмоченного дождем. И не поврежденного пухоедом. И не альбиноса", – машинально принялся уточнять мозг, испорченный логикой.
– Хватит спать, – проворковала она голосом сытого ангела.
Опешивший маг зажмурился и потряс головой. Вата, которой она была, казалось, набита, никуда не девалась, но он всё равно раскрыл глаза, морально и физически подготовленный теперь к созерцанию неземной красоты – и содрогнулся. Касаясь своим крючковатым носом его носа, над ним наклонилось чудовище. Глаза его пылали, будто два костра, лиловая кожа блестела, как у баклажана, изо рта торчали клыки, точно маленькие сабли, и топорщились во все стороны синие патлы, из которых выставлялись уши кабана-переростка [47] …
47
"До размера лося кабаны не растут", – тут же дотошно встрял мозг.