Хозяин таёжного неба

Стёпка показал ему пайцзу, повертел её выразительно, затем вложил в протянутую руку. Маг долго разглядывал серебряный прямоугольничек, поскрёб его зачем-то ногтем.

– Ишь ты, - пробормотал он, - пайцзу где-тось отыскали. Благовид давеча жаловался, что обронил её... Отправить надо кого-нито, обрадовать отца-дознавателя.

Стёпка хотел воскликнуть возмущённо, что ему сам Краесвет пайцзу дал, что Благовид тут вовсе ни при чём, но что-то его удержало. Он вдруг понял, что стражу прекрасно известно, откуда у демона эта пайцза, и кто и как ему её дал, и вообще они знали, что демон придёт смотреть на людоеда и ждали его, но решили хоть как-то отыграться за тот крапивный позор в бурьянах.

Пацаны сзади поникли, решили, что всё - не пустят их маги. Но Стёпка, сдержавшись, промолчал, ни словом не возразил, ни жестом. Стоял уверенно, гордо держа голову, но смотрел не на мага, а слегка вбок, всем видом показывая, что так просто отсюда не уйдёт, даже и не надейтесь. Маг занервничал. Демон не просил, не оправдывался, стоял, как хозяин, как сам князь, ждал терпеливо, но кто знает, надолго ли ему хватит терпения. Глаза-то вон как нехорошо прижмурил.

– Пропусти его, Бродень, - сказал второй маг.
– Пущай войдёт.

Бродень поджал губы, с неохотой вернул пайцзу и отступил в сторону. Но когда притихшие пацаны робко двинулись вслед за Степаном, он сказал с плохо скрытым злорадством:

– А вурдалак с гоблем тута постоят. У демона всего одна пайцза.

– Они пойдут со мной, - сказал Стёпка, не оглядываясь.
– И попробуй только их не пустить. Я Краесвета сюда приведу, посмотрим, что ты ему скажешь насчёт одной пайцзы.

Он шагнул в острог и услышал за собой негромкий голос Броденя:

– Меня в том овраге не было.

Стёпка, опять же не оглядываясь, громко сказал:

– Крапивы там ещё много, на всех хватит.

За спиной всхрапнули, кто-то стукнул кулаком по бревну, суровый голос приказал:

– Оставь его в покое, Бродень! Ты для чего здесь поставлен? Не трогай мальцов, не твоё это дело.

– Слушаюсь, - буркнул Бродень.

Внутри острога было темно. Пахло свежевымытыми полами и натопленной печкой. И ничего похожего на тюрьму. Никаких решёток, никаких надзирателей с ключами. Стёпку здесь ждали. Спокойный, тихий, совсем не кажущийся опасным маг-охранитель с усталым лицом учителя математики.

– Пришёл на душегубца глянуть, - утвердительно произнёс он вежливым голосом, принимая у Степана пайцзу.
– Любопытствуешь... Проходи в дальнюю клеть. Твердята, покажи мальцам людоеда!

Они втроём прошли в тёмный низкий коридор. Маг шёл следом, слегка приотстав. С лавки поднялся грузный лохматый мужик в каком-то бесформенном балахоне. Он молча подошёл к стене и стал крутить большой деревянный ворот, наматывая на него частую тонкую цепь. Цепь через отверстие в стене уходила в клеть, отгороженную от коридора не слишком надёжной деревянной решёткой. Стёпка мельком подумал: как они не боятся, что эту решётку узник может сломать или перегрызть... Цепь натянулась, и в глубине клети в темноте кто-то сдавленно зарычал. От этого перекатывающегося, угрожающего рычания у Стёпки зашевелились на голове волосы. Вякса ойкнул и прижался к нему, гоблина трясло мелкой дрожью. Збугнята отступил назад, обеими руками схватился за нож.

Твердята с натугой крутил ворот, вытягивая узника из темноты к решетке. Невидимый людоед упирался, рычал, пытался перекусить цепь, слышно было, как его клыки бессильно клацают о стальные звенья.

И тут до Стёпки дошло, как страшно он сглупил. Его словно ледяной водой окатило. Он вдруг понял, какую непоправимую ошибку совершил, явившись сюда смотреть на людоеда. Он-то полагал, что посмотрит - и всё. Если это не Ванька, слава богу. А если Ванька, то потом можно будет обдумывать, что с ним делать, как его расколдовывать... А теперь запоздало сообразил, что маги не зря согласились пропустить его сюда, и неспроста вежливый охранитель пристально наблюдает за его встречей с душегубом. Окажись так, что сейчас цепь вытянет на свет Ванеса - всё, пропал демон, оба пропали. Получится, что они будут всецело в руках магов. Обе половинки. Которые можно убить только когда они вместе. Убивать, конечно, их не будут, просто заставят Стёпку выполнять всё, что им нужно. Под угрозой того, что Ванька у них в руках. И попробуй тогда возрази. И не скажешь, что они обманом захватили невинного, потому что какой же он теперь невиновный, если он - людоед, пойманный чуть ли не с поличным. Злодей, коему прямая дорога на костёр. У Стёпки внутри всё замерло. Он молил только об одном: лишь бы это был не Ванька! Только бы это был совсем посторонний людоед! Он совсем забыл, что магам ничего не известно о Ванесе, что они и знать не знают о потерянной половине демона, и даже если людоед окажется Ванькой - никто этого не поймёт...

Твердята с натугой вертел ворот, цепь звенела, в клети кто-то неистово упирался, скрёб когтями по полу, рычал, хрипел... Вот из темноты показались грязные босые ноги, раскоряченные в попытке зацепиться хоть за что-нибудь, тщедушное тело в каких-то обрывках одежды, исцарапанные руки в кровоподтёках, лохматые, неимоверно грязные волосы, закрывающие лицо. Людоеда притянуло к стене, цепь была прикреплена к широкому металлическому ошейнику, плотно обхватывающему шею узника. Он придушенно визжал, царапал брёвна, упирался в решётку руками и ногами, и она вздрагивала под его яростным напором. Это мог быть Ванька, а мог и не быть. Стёпка с замиранием пытался разглядеть в этом жутком подобии человека знакомые черты. И ему стало казаться, что он их почти разглядел. Он не видел, с каким напряжением следит за ним подошедший поближе маг, не видел, как попятились Збугнята и Вякса, уже отчаянно жалеющие, что пришли на эти жуткие погляделки. Стёпка смотрел только на людоеда. Он или не он?

– Лицо, - сказал он хрипло.
– Я лица не вижу.

– Да рази ж у него лицо?
– гулко возразил Твердята, впервые подав голос.
– Морда у него иного зверя страховиднее.

Он подхватил стоявшую рядом рогатину, просунул её в клеть и, уперев в подбородок людоеда, с силой задрал тому голову вверх.

На Стёпку глянули страшные выкаченные, совершенно безумные глаза, вращавшиеся каждое само по себе. Бельма, а не глаза. Мучнистое лицо, словно вдавленное внутрь, маленький приплюснутый нос, нависающий над глазами уродливо-выпуклый лоб. Из перекошенного воем широкого рта торчали редкие длинные клыки, по подбородку стекала слюна.

У Стёпки внутри всё обмякло. Это был не Ванька. Это был настолько не Ванька, что все его мучительные сомнения разом исчезли. Ура! Не он! Не он!

Людоед (редкостный урод с мордой кошмарного мутанта), распахнул пасть и завыл с подвизгиванием, вцепившись обеими руками в рогатину. Исходящий от него почти ощутимый ужас, волнами распространялся во все стороны, и был в этом ужасе слышен стон жертв, чавканье ночами у костра, хруст перегрызаемых костей и вселенское отчаяние самого злыдня, понимающего, что он всеми отвержен и всеми ненавидим, и мучительная смерть его не за горами.

Стёпка с облегчением отвернулся. И успел заметить разочарование на лице мага, который тоже всё понял и который готов был к тому, что демон попытается обмануть... Какой тут обман! Яснее ясного видно, что малец рад донельзя, разглядев эту морду и не признав в ней своего знакомца. Любопытно бы ещё выяснить, какого именно знакомца он боялся признать в людоеде. Да разве ж демон в том признается.

– Пошли отсюда, - сказал Стёпка.
– Я всё увидел. Спасибо, что показали ... этого гада.

Твердята, ничего не ответив, стал крутить ворот в другую сторону. Людоеда потянуло в темноту. Он с таким же остервенением упирался, теперь уже не желая удаляться от решётки.

А ведь если бы маги поймали тогда меня, сидел бы и я на такой цепи, подумалось Стёпке. В этом же остроге, в соседней клети. Слушал бы вой этого чудовища и сам бы по ночам от ужаса выл.

На выходе, прощаясь, он столкнулся взглядом с магом-охранителем. Ускользнул демон, читалось в умных глазах мага, вывернулся, но мы тебя всё одно изловим. Не изловите, безмолвно ответил Стёпка, я не весь, и руки у вас поэтому на меня коротки.

Удивительно было после мертвящего ужаса острога обнаружить на улице яркое солнце и весёлое голубое небо. Словно в другой мир попал. Перед глазами стояла морда людоеда. Какое счастье, что на ней не оказалось ни единой конопушки!