Хозяин теней
Шрифт:
В его глазах небо серое мутное, и луна в нём видится этакою круглою промоиной.
— Чего так? — Метелька вытаскивает что-то круглое и вцепляется зубами. — Мы в ночное ходили…
— Мамка не пускала. Боялась за меня.
Метелька плюхается рядом.
И на мгновенье они становятся теми, кем и являются — просто мальчишками. Сидят. Жуют. Запить нечем, вот и давятся.
— Как ты тут… — я подталкиваю Савке вопросы. Нет, подружиться вряд ли выйдет. Метелька другой. Он уже повидал всякого-разного и знает, что людям веры нет. — Оказался…
— А сам?
— Ну… сперва отец пропал.
— Что он, денег вам не оставил?
— Не знаю, — честно ответил Савка, пытаясь прожевать мягкую сдобу. — Мамка плакала всё… молилась… сперва не верила, что он вовсе… ну, на похороны-то нас не позвали.
— А из рода? Приезжал кто?
Савка задумался и вздохнул.
— Не знаю.
— Чтой-то ты ничего не знаешь.
— Так ведь… — Савка смутился. — Мамка за меня переживала вся… а так-то я… ну… в доме жил. С няньками. И с нею. Мы чаи пили. С пирогами вот. С плюшками. Потом сказки рассказывали всякие. И книги читать ещё приносили. Но мама не особо… которые по науке ещё, то ладно, или сказки, или жития святых, а другие прятала. Говорила, что от чтения голова болеть будет сильно. И вовсе лопнуть может. Или мозги из ушей потекут.
Мда.
Подозреваю, с образованием у этой чудесной женщины отношения были сложными. Зато понятно, отчего Савка такой… ребенок. Его таким сделали, заперев в одной комнате с мамкой, няньками и сказками.
— А нас батя порол, когда учиться отказывались… да и так… говорил, что без розги науки не бывает. И что вырастем — спасибо скажем. Мамку так просто лупил… ну и одного раза чего-то приложил, видать, крепко, она и слегла. Там и вовсе… отошла.
Метелька, уже не дожидаясь приглашения, сунул руку в пакет. И запоздало поинтересовался:
— Возьму?
— Бери, — Савка забрал последний пряник. — А сам где? Ну, отец твой…
— Да сдох… прорыв случился. Ну, не у нас, а рядом. И вроде зачистили скоро, но потом сказали, что это зараза выхлестнулась. Что там на местечковой мануфактурке чего-то не того сделали. То ли шкуры гнилые покупали, то ли артефакту ставили только для виду, которая заразу чистит. Дерьма и скопилось, а от него пошла гулять теневая чума. Многих выкосила… сперва малые померли, потом средний мой братец. А там батя слёг. Бредил… я один и остался.
Он руку стиснул в кулак.
— Синодники, как явились, то всё вроде и вычистили… вот… батина сестрица скоренько прилетела, хозяйствовать стала. Своих вон притянула. А что, дом ладный, скотинка тоже была. Скотину зараза не берёт. Сперва я за нею и ходил, да ей же ж мало. Решила всё прибрать к рукам, а меня сюда. И врёт всем, что в обучение отправила. На мастера.
Тоже вполне обыкновенная история.
— Ничего, — Метелька скалится в темноту и голос его дрожит от ненависти. — Вот выучусь и вернусь… пущу ей петуха да красного, чтоб знала, как сирот обижать.
И Савка замирает от ужаса. Рот приоткрыл, кусок булки из него вывалился и… и не понимает, как можно так. Для него эта ненависть дика.
Она пугает.
И Метелька тоже.
— Не трясись. Шучу, — тот спохватывается, что выболтал больше, чем надо бы. Только мы с Савкой понимаем, что он как раз не шутит.
И Метелька понимает, что
мы понимаем.Смотрит.
Момент тянется.
— Ты… — он всё-таки решается поверить. — Это… не болтай особо.
— Не буду, — пообещал Савка с превеликим облегчением. — Наверное, назад надо…
— Надо. А то и вправду… засиделись. Деньгами не свети. Вопросы появятся. И если узнаю, что княгине про наши дела стучать вздумал…
Он тычет кулаком под нос Савке.
— А она и вправду княгиня?
— А то, — Метелька встаёт первым. — Всамделишняя. И с даром…
— А как она тут?
— Как, как… обыкновенно. Связалась с этими… революцьёнерами, — он произносит слово важно. — Она-то целителем была, в госпитале работала. Там-то и столкнулась… пошла лечить. В народ, значится.
Уважаю.
— Мозырь сказывает, что даже лечебницу открыть собиралась, для простого люду… ты смотри, Княгиню крепко уважают, но… она не из наших.
Как и Савка.
Слушаем.
И подмечаем. Метелька к приюту идёт хоженою тропой. Стало быть, не раз и не два случалось ему сбегать. Днём ли, ночью — сложно сказать. Но вон, под ноги и не смотрит.
— Так вот… а любовник её оказался не просто так, а из бомбистов… вот и учинил… этот…
— Теракт?
— Ага. Он самый. Княгиня на приём его провела, к губернатору. А он там взял и бомбу рванул… в общем, двоих насмерть. И бомба теневою оказалась. Случился прорыв… много шуму было. Его-то взяли… судили. И Княгиню тоже. Потом ещё дознание началось. Синодники подключились. А от их Исповедников так вовсе ничего не скроешь. Мозги закрутят… короче, взяли многих. Целую эту…
— Ячейку? — повторил Савка мои слова.
— Во… её… и типог… граф…
— Типографию?
— Точно. И ещё эту, где бомбы делали… и аптекарей даже. Там всё Вильно перетрясли… ну и потом ещё суд. Этого, Княгининого полюбовника вздёрнули.
Вот почему меня не удивляет, что в этом мире до концепции гуманизма и отмены высшей меры не доросли?
— И ещё дюжину за ним. Другим каторга вышла, да такая, что вряд ли долго протянут… Княгиню же сюда сослали. Синод высочайше вступился.
И сделку предложил.
Пожалели молодую дурочку, которая за любовью и высокими идеалами жизнь просрала? Или воспользовались моментом. Крови-то на Евдокии Путятичне нет. А так — целитель, думаю, тоже птица редкая. И с образованием. И с умением.
— Вот и вышло поражение в правах. И сидит она туточки под рукой Синода. Уж пятнадцатый год как сидит.
Как по мне, вариант не из худших.
И о Синодниках многое говорит, заставляя задуматься.
— Но в наши дела она не полезет. У ней с Мозырем договорённость, это… как его…
— Перемирие?
— Ага. Мозырь в приютские дела не лезет. А она — в городские. Так что тебе от неё толку не будет.
Как посмотреть, как посмотреть.
— И вообще, Савка, — Метелька перебрался через забор и даже руку подал, Савке помогая. — Я думал, что ты чухонь дурная, а ты вроде как и ничего так… потому совет дам. Иди к Мозырю.
Зачем?
Хотя… чего это я.
— Он своих людей бережёт. Отсюда вытащит. Поселит в доме. Вон, поставит кого, чтоб помогал. И денег платить будет. Беречь станет…