Хозяин теней

Пожалуй, похвала от такого человека многого стоило. А ещё Савке повезло. Приюты ведь разными бывают. И в иных он бы просто не дожил до нашей встречи.

— Но возвращаясь к нашему делу… точнее менингиту. Взгляни на эти очаги ещё раз. Ничего тебя не смущает?

— Кроме того, что он жив?

— Кроме.

— Не знаю…

Меня вот смущает этот разговор донельзя.

— Не на каждый отдельно, скорее на картину в целом.

— Они… они симметричны! Точнее как будто рисунок.

— Именно дорогая. Именно. И рисунок, пожалуйста, запомни. Вечером нарисуешь и покажешь.

— Да, дедушка. Что это?

— Это остаточный след от проклятия. Весьма нехорошего проклятия, наличие которого как правило обнаруживают уже при вскрытии… если вскрытие проводят и тот, кто это делает, достаточно компетентен, чтобы отличить проклятье от менингита. Симптомы весьма схожи.

Дерьмо.

Мог бы — выругался б. Но я не мог.

— Получается… получается…

— Что кто-то весьма настойчиво желал избавиться от этого мальчика, — сила вновь потекла в Савку. — Сначала его ударили по голове, а потом и прокляли. Хотя, возможно, удар нужен был для отвлечения внимания. Или чтобы объяснить болезнь. Ту самую, как ты изволила выразиться, мозговую горячку.

— Но он всё равно не умер!

— Вот это и странно…

Сила распирала изнутри. Теперь я ощущал её явно и ясно, мятно-холодную, текущую по жилам и даже раздирающую их, давящую, будто вынуждена она протискиваться в узкие щели кровеносных сосудов.

— Очень странно… полагаю, дело в том, что сила проклятья была рассчитана на обычного человека, а дар уже очнулся… может, даже развивался некоторое время. Вышел на вторую стадию. И когда это вот случилось, то сила его направилась не в вовне, как должно быть при нормальном развитии, а внутрь.

— И этого хватило…

— Чтобы выжить и компенсировать некоторый ущерб? Как видишь… это лишь теория, деточка. Да и… смотри сейчас.

— Что ты сделал?

— Наполнил его своей силой. Теперь ты видишь?

— Это… это ужасно!

Что ещё более ужасного? И почему кажется, что Танечка того и гляди расплачется.

— Физические повреждения — это, безусловно, печально, но куда хуже то, что произошло с его тонким телом…

Эй, я хочу посмотреть!

Но кто ж покажет.

— Его как будто… смотри, здесь и здесь… и вот там… какие-то лишние нити.

— Не трогай.

— Почему? Может, если убрать…

— Он умрёт, — спокойно ответил Афанасий Николаевич. — Эти, как ты выразилась, нити, есть остаточный след от некого ритуала. Не думал… впрочем, не важно. Главное, если присмотришься внимательней, ты поймёшь, что он не позволяет тонкому телу вовсе рассыпаться… я бы сказал, что он связывает воедино душу и тело.

И тихо стало.

Целительская энергия постепенно развеивалась, давящее чувство исчезало, зато появлялось странное ощущение покоя, которое бывает на границе сна и яви. Кажется, и меня накрывать стало.

— Может, тогда их укрепить…

— Не стоит. Это не наша сила. Скорее уж ближе к той, запретной. И нельзя быть уверенным, что вмешательство пойдёт во благо. Помнишь первую заповедь?

— Не навреди.

— Именно… так что трогать мы не будем. Лучше займёмся тем, что касается нас… итак, попробуем поработать со сверхслабыми энергетическими потоками узкой направленности. Многого мы не сделаем, но вот начнём с самого большого очага. Простимулируем регенерацию и заложим резерв восстановления нервной ткани, благо, возраст ещё позволяет…

Голос становился тише и тише.

— … крайне обидно… такой потенциал, такие возможности, но теперь, увы… однако учись… редко выходит… повреждения мозга крайне сложно восстановить, так что постарайся…

Он превратился в шёпот.

И растворился в пустоте.

Глава 19

Глава 19

«Сложно сказать с уверенностью, что представляет собой так называемая Тень. Мы можем говорить лишь о некоторых свойствах её и только. Однако и без того очевидно, что представления некоторых лиц о существовании разумных Теней, и как следствие, возможности с оными договориться, есть ничто иное, как дичайшая смесь суеверий и романтизированных чаяний. И смесь сию мы полагаем в крайней степени опасною, вредоносною, ибо иные незрелые умы, очаровавшись ею, спешат отыскать доказательства, собирают экспедиции и…»

Из речи главы Академии наук.

Надо же, ещё живой.

Лежу.

Дышу. Чувствую всею спиной поверхность кровати. И поверхность эта раздражающе-гладкая, хоть бы какая складочка там или комок. Но нет…

Бесит.

Глаза открываю.

Потолок.

Окно.

За окном — темень, разбиваемая зыбким светом далёкого фонаря. У окна — кресло. В нём женщина дремлет. Впрочем, сон её чуткий, и стоит мне повернуть голову, она открывает глаза.

Красивая.

Хотя не в моём вкусе. В моём прошлом. Я всегда любил фигуристых и налитых, чтоб слегка в теле. Потом психотерапевт утверждал, что эти вкусы есть ни что иное, как отголосок голодного моего детства. В общем, тогда я и осознал, что психотерапевты — те ещё извращенцы.

Эта тощая.

Исхудавшая.

И лицо у неё нервное, а выражение застыло не столько злое, сколько решительное. Всем видом своим женщина показывает, что будет защищаться.

От кого?

Не важно.

— Д-доброй… — во рту сухо, верный признак, что валялся я долго. И она встаёт, рука тянется к кнопке.

— Н-не надо, — говорю ей, облизывая губы. — Толку от них.

— Я обязана.

— Потом…

Кивок.

И она подходит, ощупывает, осматривает. Смешные они. Суетятся-суетятся… знают, что я не жилец, а туда же… и главное, если вздумаю окочурится, то откачивать станут. Тоже старательно.

Дело даже не в деньгах.

Хотя им выгодно, пока я тут, но… знаю, что дело не в деньгах. Не только в них.

— Давно я… валяюсь?

Она помогает откашляться.

И напиться.

В лёгких булькает, но вполне терпимо. Да и в целом терпимо. Когда поставили диагноз, я сразу и не поверил. Как же… я же Савелий Громов. Какой рак? Жизнь удалась. Фирма работает, деньги капают. Я — уважаемый человек, если не на вершину мира забрался, то где-то рядом с нею обретаюсь. У меня и планы на будущее грандиозные. А тут вот рак.

Ошиблись.

Наверняка.

А они не ошиблись.

— Две недели, — она не лжёт. — Поэтому…