Хозяин теней
Шрифт:
— Вы… добрый, — шепчу старательно глаза тараща. — А они… привели… велели лечь. И всё…
— Да, и не объяснили ничего ребенку! А ведь ни слова не скажешь, да… ни слова… как же… самолично Вяземский…
Вяземский?
У Танечки, помнится, иная фамилия была. Хотя… может, она по отцу, который на дочери Вяземского женился… ладно, это вообще дела не касается. Так, мозг по старой привычке пытается упорядочить всю поступающую информацию.
И это хорошо.
Если пытается, то работает.
— Ничего… правда, новости, Савелий, не очень хорошие, — Антон Павлович обернулся и, заприметив
Метелька и выскользнул.
Далеко не ушёл, надеюсь. А мы остались вдвоём. Антон Павлович глядит на меня презадумчиво да усик свой покручивает, пощипывает. Я прям вижу, как в просторной его черепушке мыслишки всяко-разные копошатся.
Небось, не надеялся на моё выздоровление?
Хорошо бы получилось. Столичные взяли да натворили дел, улечили мальчонку. Но какой с них спрос? Никакого… а мальчишка, поганец этакий, снова взял да и выжил.
И теперь думай, что да как.
Мозырь трогать меня запретил. Но ведь был кто-то кроме Мозыря, кто-то сунувший подушку в руки доброму Антону Павловичу… и этот кто-то не убрался. Теперь вот Антошке надо как-то извернуться, и он точно не понимает, как.
— Дела, Савелий… плохи твои дела.
— Я… ослепну? — интересуюсь робко.
— Хуже… они уверены, что ты умрёшь. Знаешь, что такое хроническая энергетическая дистрофия?
— Не-а.
Вот чистую правду сказал. И звучит-то как… солидно звучит.
— Твой дар… очнувшись… начал развиваться, однако не вовне, как сие положено, а внутрь тела. Он и помог тебе справиться с болезнью, однако перенапрягся.
Врёт ведь.
Правда, не понять, в чём, но врёт. Или скорее, как человек взрослый и опытный, умело мешает ложь с правдой.
Но мы слушаем. Даже делать вид не надо, что интересно, потому как и вправду интересно.
— И достигнув пика развития раньше времени, он начал угасать. А с ним — и твоё тело. Тебе оставили лекарства, и Евдокия Путятична проследит, чтобы ты их принимал. Возможно, даже пообещает выздоровление.
Ан нет, убивать он меня не станет.
Другое задумал.
— Но я не привык обманывать пациентов…
Это Антон Павлович произнёс с немалым пафосом.
— Спасибо…
— Не за что. Я полагаю, что любой человек вправе знать, что его ждёт. Это лекарство, конечно, поможет продержаться, но не излечит…
— А что излечит?
Я уже догадался, к чему он клонит. И судя по довольному виду, вопрос задал правильный.
— Есть… одно средство… только оно…
Не для всех.
Для избранных.
Очень-очень избранных, но по счастливой случайности Антон Павлович знает, где достать его задёшево. Как задёшево… относительно.
— Навья трава, — выдохнув, произнёс он. — Слыхал?
— Нет, — мы с Савкой мотаем головой.
— Отец не рассказывал? Про ту сторону?
А есть «та сторона»? Хотя… чего это я. Если говорят, значит, есть. Интересно… то есть, оттуда к нам пробираются тени, но и люди могут выйти в их мир? С одной стороны, логично. С другой…
— Не рассказывал. Он… не часто появлялся.
— Понимаю, — Антон Павлович опускается на край кровати. И лицо его прорисованное кривится, пытаясь натянуть маску доброты
и благожелательности. — Знаешь, за счёт чего охотники живут? Богатеют?Качаю головой.
— Бедных Охотников не бывает…
А это новость хорошая, если, конечно, правда, потому как верить Антону Павловичу — так себе затея.
— Убивают чудовищ? — предполагаю я.
— И это тоже, безусловно… за тварей поверженных платят.
— Кто?
Если уж выпало информацией разжиться, то надобно действовать.
— Это смотря где убить. Ежели на землях государевых, то из казны платят, по установленному прейскуранту. Но так-то и частным порядком нанимают. Скажем, артели вон или деревни, ежели большие. Купечества. Фабриканты… и родовитые. Но это так, малость… твари оставляют на земле свой след. Особенно в местах, где их много. Меняют они мир, иногда сильнее, иногда слабее, — а вот теперь он перестал лицо держать. И на прорисованной белизне поползли тончайшие трещины-морщины, будто паутина по лицу. — Тут ещё от размера полыньи зависит, давности… многого. Главное, что подле старой полыньи растут травы, впитавшие в себя силу нави.
— Навья трава?
— Подобие её. Слабое, но многие целители и за такую хорошие деньги заплятят. Но настоящее богатство там, с другой стороны. Тот, кто рискнёт шагнуть в полынью, может вынести оттуда и травы, и камни… и то, что от тварей остаётся.
— Они ж бесплотны?
— Здесь. А там — вполне себе материальны. Там их мир. И убить их тяжко, но вот «сумеречный дёготь»… — он замолчал вдруг. — Неважно…
— Важно, — возразил я. — Что это?
— Это кровь твари. Взрослые охотники, не все, те, кто силён, могут пройти и убить тварь, собрать её кровь, снять шкуру, выбрать кости… уже мёртвое, полынья пропустит неизменным. Ну и траву, да… настоящая навья трава на той стороне. И брать надо не седую, но чёрную, ту, что проросла на месте силы. И силу впитала, сохранила.
— И она… поможет?
— Конечно, — соврал Антон Павлович. — Эта трава способна излечить самые страшные болезни, такие, с которыми целители не сладят… только вот достать её тяжело.
Я думаю.
— И я не знаю никого, кто станет рисковать ради сироты… разве что… — и выжидательный взгляд такой.
— Я… могу? — робко поинтересовался уже Савка, оживая. — Я ведь тоже охотник, а значит, смогу, да?
— Думаю, что сможешь, — снова соврал Антон Павлович. — Если постараешься.
Вот же… погань.
Глава 21
Глава 21
«Обращает на себя внимание болезнь, свирепствующая ныне повально в Московской столице. Она обнаруживается простудными припадками различного рода и степени, поражает значительную часть народонаселения без различия состояния, пола и возраста. Для излечения оной рекомендую ривериево питье с рвотным винным камнем и уксусно-кислою аммониею; теплое питье, наподобие чая, из сухой малины, бузины или липовых цветов. При кашле чай из слизистых растений. При головной боли пользу приносят ножные тёплые ванны и другие отвлекающие средства. При стеснении в груди горчичники, приложенные на грудь. При боли в горле тёплые мягчительные полосканья»