Хозяин теней

Охренеть объяснение.

Причём охреневаю в первую очередь я сам.

— Руку, — Еремей протянул ко мне свою лапищу, во второй тонким намёком на то, что будет, лежал нож. — И ты тоже. Не боись, пальцев не отчекрыжу. И не гляди на меня волком. Надо так. Его, может, тронуть и не рискнут пока.

Пока. Хорошая оговорочка.

— А вот ты никто и звать тебя никак, так что это тебе в первую очередь защита. Скажешь, что он слугой тебя взял. По старому обряду.

Это Еремей говорил уже не только Метельке.

— И теперь, если вдруг кто с вопросами начнёт крутить, сразу говори, что, мол, слугой пошёл по обряду, что душу в залог оставил, а потому ничего-то против хозяина ни сделать, ни сказать, ни даже подумать не можешь. Ясно?

Метелька шмыгнул носом, но не разревелся.

— А… это… ну…

— Погоди, скоро сам поймёшь, — Еремей кривовато усмехнулся. — Сейчас я пальцы проколю. И быстренько друг у дружки кровь слижете. Только быстро. Не приведи… вышняя сила хоть капле упасть.

А ведь он Бога не упомянул нарочно, вон, запнулся перед этою обтекаемой «Вышней силой».

— Готовы?

Нет.

Он бы хоть руки эти помыть дал, не говоря уже о дезинфекции. А про болезни, которые с кровью передаются, и вовсе думать неохота. Но остриё клинка пробило указательный палец мой, а затем и Метельки.

— Ну? — рявкнул Еремей.

И Метелькина дрожащая рука потянулась ко мне. А моя — к нему. Я слизал красную каплю, такую яркую здесь, куда там камням драгоценным. А прикосновение Метелькиных губ не ощутил. Зато стало вдруг тепло. И…

— На, — Еремей протянул обрывок какой-то тряпки. — Прижми. И перчатку сверху. Мою. Кулак сожмёшь, глядишь, и не свалится. Извините, ребятки, я думал, будет время вас подготовить, но раз эта погань тут, то времени не осталось.

Мне было жарко.

Жарко-жарко. До того, что хотелось содрать не только одежду, которая вдруг показалась совершенно лишней, но и кожу. И ещё стало весело. Так, что я расхохотался. Правда, в пляс пуститься не успел, хотя очень тянуло, потому что неестественная весёлость сменилась такой же неестественною тоскою. Она накатывала волна за волной, поднимаясь откуда-то из глубин души.

Подломились колени.

Силы ушли.

Я вдруг понял, что воздух давит на грудь. И от тяжести его трещат рёбра.

— Стоять! — Еремей вцепился за шкирку. — Что за… ты… не вздумай подохнуть!

Я не собираюсь.

Просто…

Сил нет.

Совсем.

Их даже меньше, чем там, в моём мире… где небо синее, куда синее нынешнего. И трава зеленее. Даже этой вот, снова цветной. Где палата-люкс и собственный доктор с выводком медсестёр. Где я богат и успешен.

И обречён.

Но даже там, подобравшись к порогу, я был более живым, чем сейчас.

Надо…

Громов, надо собраться, мать твою… надо… встать. Вцепиться вот в жёсткую Еремееву шинель. Потому что… почему?

Потому.

Просто… сколько раз уже было, когда казалось, что всё, конец. А оно не конец. Выбирался. Зубы стиснуть. И тело вялое? Преодолеется… интересно, это место, клятва или просто Метелька какою-то местною заразой болен? Потом подумаю. А теперь пальцы стиснуть… кто бы знал, до чего это тяжело, почти невозможно. Но справляюсь.

— Нет, — Еремей тянет меня наверх, но надо иначе. Откуда я знаю? Знаю и всё. Надо самому. Жить самому. Потому что никто, кроме меня, мою жизнь и не проживёт. И я, цепляясь за ткань, сминая её, ощущая, как трещит она под пальцами, карабкаюсь. Встаю на ноги, а по ощущениям — будто на вершину горы заполз. Но встаю. И тяжесть откатывает так же, волною.

И возвращается способность дышать.

Я прям ощущаю, как расходятся рёбра, гудят натянутые мышцы, того и гляди треснут. И кожа вот трещит. Она сухая, как старый пергамент. И там, внутри, друг за другом лопаются пузырьки альвеол.

— Надо… назад…

В груди клокочет. Но кашлять нельзя. Если там и вправду что лопнуло, то кашлять буду кровью, а это… твари.

Моя личная выбирается из воды, вытащив что-то длинное и похожее на змею. Существо ещё живо, оно слабо подёргивается, и тень прижимает его лапой. А ещё глядит на меня. И в глазах её мне видится беспокойство. А потом она вдруг одним движением клюва разрезает змеевидную тварь надвое, подхватывает кусок и, подскочивши, суёт его…

— Что за… — Метелька шарахается с матом и пытается перекреститься, но Еремей бьёт его по руке.

— Не тут. Это…

— Н-наша… — говорю, протягивая дрожащую руку, в которую тень суёт кусок… на ощупь это похоже на влажную вату. А ещё тень поднимется на задние лапы, упираясь передними мне в грудь, и стрекочет и перебирает этими передними когтистыми лапами быстро-мелко, аккурат, как кот. И даже в глаза заглядывает.

— С-спасибо…

Я поднимаю руку. Тварь не шевелится… только по ладони стекает чёрное, вязкое. Кровь? Наверное. Слизываю. Главное, Еремей не пытается остановить.

— Я сейчас блевану, — бормочет Метелька.

— Только попробуй. Сожрать заставлю. С травою вместе, — голос Еремея спокоен, но я ощущаю напряжение. Будто он ждёт… тоже ждёт.

Чего?

Буду ли я жрать тень? Эту вот, кусок которой мне любезно поднесли. Буду. Может, оно и не слишком… эстетично или как там принято говорить? Главное, что кровь у неё сладкая. Вот один в один сироп сахарный, даже с лёгким привкусом карамели.

И я, решившись, впиваюсь зубами в длинный хвост или что там это… плоть сминается. Точно сахар. Сахарная вата, мать вашу… просто чёрная. Жую. И сглатываю приторно-сладкую слюну. И пытаюсь как-то вот объяснить происходящее, чтоб с точки зрения науки.

Чтоб… логика хоть какая-то.

Хоть какая-то логика быть должна? Допустим… допустим изменённое мое сознание, пребывая в полнейшем охреневании от творящегося, пытается не дать мне окончательно свихнуться, вот и рисует благостную картинку сахарных монстров. Заодно и меня не вывернет.

И…

Тварь я доел.

И вынужден был признать, что сил прибавилось. Прилично так прибавилось. В лёгких ещё что-то да булькало, но дышал я уже спокойно. Сердце тоже выровняло ритм. Слегка кружилась голова. И от сладости сводило зубы.

— Спасибо, — сказал я и почесал тень за ухом, ну, там, где по прикидкам должны были быть уши. — Ты хорошо помогла.

До меня донеслось эхо радости.

И тень, подпрыгнув, подхватила кусок твари.

— Нет… я наелся. Боюсь, что не влезет…

— А… мне надо? — поинтересовался Метелька.

— Нет, — Еремей покачал головой. — Для людей обычных это отрава.

— А для него?

— А для охотника… охотники другие. Помереть не помер, даже ожил будто бы. Стало быть, не отрава. Но пора возвращаться, а то долго мы тут. Ты скажи своей, чтоб дожрала. И пусть идёт вперёд. Там, в стороне вешку кинем. Дойдёшь?