Хозяин жизни

Помню однажды Азалия подхватила грипп, стыдно признаться, но мне не хотелось видеть ее покрасневшие глаза и сопли до колена. Я послал к ней Олега с пакетом фруктов и ждал, пока она обратно превратится в идеальную красавицу. Даже по телефону разговаривать было неприятно, она так противно гундосила в нос. Гордиться нечем, но это правда.

А сейчас… Глядя на Машку, желание одно, скорее впечатать ее в свою грудь и никогда не отпускать, пока ей легче не станет. Пока не отпустит. Я ведь все могу: поехать куда угодно, купить все, что хочется. Но без нее мне и целого мира стало мало. Олег как-то втирал мне по дороге в офис, настроение было треп его слушать. Так вот он вещал, что женщин надо тщательно выбирать. Они бывают милыми, но невыносимыми в быту, или наоборот, просто чудо как хороши в доме, а выглядят не очень, замызганными. Пусть другие выбирают, а мне Машку выбирать не нужно, Машка у меня одна.

Меня к крыльцу ноги сами несут. Раньше я опасался, что нас могут увидеть вместе. Мало ли, кому-то известно, что она жена моего сына. Сейчас мне насрать.

— Привет, — преграждаю ей путь.

Глава 56

— Привет, — натягивает Маша вымученную и очень грустную улыбку. — Рада видеть.

Дышу чаще, едва контролирую эмоции. Рычать хочется. В охапку ее сгрести. От всего мира спрятать. Такая она нежная, милая, беззащитная. Ни капли не верю ее словам. И, конечно же, вижу неописуемую «радость» на лице. Счастье так и пышет, особенно в грустных, потухших глазах. Она все такая же красивая, но черты лица изменились, моя девочка выглядит измождённой страданиями. Уверен, ест плохо, спит мало, на воздухе не бывает. Другой бы не заметил, для меня очевидно.

— Какими судьбами в наших краях? — интересуется, соблюдая правила приличия.

Смотрю в красивые, зеленые глаза, не отрываясь, и понять не могу, она что серьезно? У нее очень натурально получается демонстрировать равнодушие. Прям на зависть актерам местного театра. Хотя, если вглубь заглянуть, на самое дно, не думаю, что это притворство. Очевидно, собралась Машка отпустить меня восвояси. Решила отправить богатого, избалованного женским вниманием мудака в бессрочный, пожизненный отпуск. Устала. Сейчас ей легче отказаться от нас, чем бороться за совместное будущее. Предпочел бы крик и оскорбления с ее стороны, чем это удушающее спокойствие.

Мы как два дурака, топчемся у двери в рай, не понимая, как эту самую дверь открыть. Сегодня по-хозяйски закинуть ее на плечо и отнести в берлогу уже не получится. Потому что тащить просто «тело» — бессмысленно, а душой она не со мной. Но уйти я не могу и отпускать ее не намерен. Я эгоистичный ублюдок и Машку свою никому не отдам. Моя.

— Я за тобой пришел, Маш.

— А-а-а, — кивает как будто понимающе, тон спокойный, но неживой.

Рыжик улыбается своей приторно любезной улыбкой, а мне в ее губы впиться долгим поцелуем хочется, чтобы перестала терпение мое испытывать и вернулась настоящая. Машка оборачивается по сторонам, глазами кого-то ищет, мимо спешащим учителям кивает, как будто и вправду интересно, что там вокруг нас происходит. И абсолютно малопривлекательно со мной разговаривать. Хер какой-то с горы пристал после работы и надо поскорее причину придумать, как бы от него избавиться.

— Извини меня, мне пора, времени мало, — смотрит на часы, на мой поспешный уход намекая.

Ну да, пятнадцать минут шестого, прям кровать уже пора расстилать, а то на работу завтра не выспится.

— Хочу фарша развесного купить, — тактично улыбается, как таксисту или надоедливому консультанту в магазине шмоток. — Мы с мамой котлеты запланировали.

За каким еще нахер фаршем? Плюнул бы, развернулся и скрылся за ближайшим поворотом. Но вместо этого стою, словно к тротуару примороженный. Поздравляю, Дусманис, с тобой красивая, молодая девушка про котлеты беседует. Охренительно. Вглядываясь в каменный профиль и немигающий взгляд, понимаю теперь, как счастлив был рядом с той, прежней Машей. И как убит возле этой мумии. Живой она была, открытой, полностью моей. Сейчас это чужая девушка. Ничего от прежней не осталось, разве что пустая оболочка. Может ну его нафиг? Рвануть обратно, к смотрящей в рот Азалии? Нет уж, хватит, не нужен мне никто.

— Пока, — кивнув, прощается Маша, не дождавшись моей отморозки.

Молча иду за ней. Я буду нереально круто смотреться в своем костюме за тысячу евро в очереди за готовым фаршем.

Машка припускает на приличной скорости. И влетев в супермаркет, хватает железную корзинку с зеленым ручками. Заметив меня у витрины с фруктами, вздрагивает, единственное — ни удивления, ни радости в глазах нет. Только дебильное, не проходящее безразличие.

Отбираю у нее корзину и просто иду рядом, стойко жду возле каждой из полок. Маша складывает продукты, а я не замечаю, что конкретно она выбирает. Я лицо ее разглядываю. Мне очень нравится это занятие. Хоть убей, не могу на нее злиться, вообще ничего не могу. Берет она меня за живое, даже, когда делает какие-то простые вещи, вроде выбора сыра и творога, вчитываясь в идиотские этикетки. Я в магазин последний раз за жрачкой лет десять назад ходил, а с ней вот рад даже этому.

До кассы мы доходим молча, отодвигаю Машку в сторону, прикладывая карту, оплачивая покупки и забирая пакеты. Иду вперед, решительно направляясь к машине. Теперь, когда у меня ее фарш с сыром и помидорами, она вынуждена следовать за мной к автомобилю. Предложил бы подвезти — наверняка отказалась бы.

— Я могла бы доехать на автобусе, в этом нет нужды, — улыбается Маша.

Любезная Маша. Хочется придушить ее, вот просто завалить на асфальт и сжать руками тонкую, красивую шею покрепче, а потом зацеловать до полусмерти за эту ее «милейшую» улыбку. Где она только научилась этим фокусам? Как будто с нудным завучем о школьных проблемах разговаривает.

Сваливаю пакеты в багажник, Машка мнется у двери, садится не хочет, но выбора нет. Открываю для нее дверь и натягиваю ремень безопасности. Пока с застежкой вожусь, наклонившись до неприличия близко, вдыхаю ее запах и чувствую тепло девичьего тела. От этого мурашки по коже бегут, и сердце гулко бьется, планируя покинуть грудную клетку.

Я хочу ее, и не потому что у меня такого перерыва в сексуальной жизни со школы не было, а просто она рядом и все плывет. Но Машка никак не реагирует. Или делает вид, что ей все равно. Сидит, вдаль смотрит, размышляя о чем-то своем. Меня это злит, но сделать я ничего не могу. Ей плохо. Конечно плохо, она не могла отойти так быстро. Да и я забыть все, что произошло не в силах. Но лучше бы она ревела, чем заперлась в эту свою сраную ракушку безразличия, из которой я, каким-то образом, должен ее выколупывать. Мне бы в объятьях ее сжать, на колени перетянуть, обмусолить каждый миллиметр кожи, только бы смотрела, дышала, смеялась, как раньше, рядом со мной. Гладить бы ее сутками, волосы перебирать, сладкий вкус кожи языком слизывать.

Но вместо этого, шумно выдыхаю воздух, завожу мотор и выезжаю со стоянки. Так мы и едем, как два полузнакомых человека, которым настолько неуютно вместе, что даже поговорить не о чем. Несколько раз начинаю разговор, но Маша ловко съезжает к «погоде», не давая мне шанса сблизиться. А когда машина останавливается у подъезда, и вовсе сбегает, схватив свои пакеты и попрощавшись в лучших традициях соседей по парте.

Глава 57

— Михаил Сафронович, заказала билеты на шестнадцатое число. У вас запланирована поездка в Москву.

— Отмени, — равнодушно перебираю бумаги, не глядя на свою фигуристую, в лучших традициях кино для взрослых, секретаршу.

Когда-то я хотел ее трахнуть. Сейчас она мне кажется нелепо искусственной и абсолютно обычной.

— Это «Радиссон», Михаил Сафронович.

— Ты плохо слышишь? — раздражаюсь, лениво поднимая на нее глаза.

Кивнув в недоумении, она убегает из моего кабинета, а я снова считаю часы до конца рабочего дня.

Сегодня дождь. Ни на минуту не задерживаюсь в офисе, уже выучил ее расписание и привычно еду к школе. Маша, кажется, совсем меня не ждет и, подняв воротник коротенькой курточки, бежит к остановке, сквозь тугую завесу сплошного потока осеннего ливня. Вижу ее и дышать больно, будто несколько ребер сломал. Моя малышка забыла зонт и сейчас промокнет до нитки. Выражение лица решительно-загнанное. Погода еще теплая, но простудиться вполне можно. Преграждаю ей путь.

— Пойдем, — жестко беру за локоть.